— Эй, парень, — окликнул его Гремучка. Он стоял у поручней пирса, скрестив ноги в лодыжках, и ковырял в зубах кончиком ножа.
— Привет, — сказал Этан. Из всех Лгунов один только Гремучка действовал ему на нервы. Отчасти, конечно, из-за змеи, которая все время извивалась у него на шее. Колдовского глаза Гремучка, правда, не имел, но что-то тревожное в нем все-таки было. Может быть, потому что его байки, повествующие об огнедышащих мустангах, тысячемильных перегонах стад и дуэлях на пыльных улицах поселков Дикого Запада, продержались в Середке дольше всех остальных. Отсветы этих историй порой вспыхивали в его глазах и шли от золотого зуба у него во рту.
Этан остановился, думая, что Гремучка хочет что-то ему сказать. Но тот продолжал ковырять в зубах, глядя на Этана, как на воробья, который клюет уроненное тобой пирожное — с неприязнью и обидой одновременно. Лицо длинное и костистое, глаза белесые, щеки поросли щетиной.
— На коте ездил когда-нибудь? — спросил он наконец, точно тетивой щелкнул.
Этан не знал, как на это ответить. На коте он, само собой, никогда не ездил, но чувствовал, что чего-то тут недопонимает.
— Моя невеста как-то раз прокатилась, — сообщил Гремучка.
— Правда? — Этан начинал склоняться к мысли, что ковбой малость тронулся умом.
— По всей Рио-Гранде.
— Рио-Гранде? Ну да. В Техасе.
— Она говорила, его изнутри надо брать. Запускай руки, мол, и хватай.
— Извините, мне пора, — сказал Этан.
— Я просто решил, что надо тебе сказать.
— Что он тебе говорил? — спросила Дженнифер Т., когда Этан перешел на плот.
— Говорил, как его невеста хватала кота изнутри.
— Я слыхал, он застрелил ее, невесту свою, — заметил Петтипот.
— Меня это не удивляет, — сказал Этан.
Путешественники попрощались с жителями Затерянных Селений, пришедшими их проводить. Безымянник Браун, сидя на капоте своего «кадиллака», махал носовым платком.
— Нет уж, — сказал он, когда Этан и Дженнифер Т. стали звать его с собой. — Буду заниматься своим делом, пока свету и впрямь не настанет конец. Хотя с разведчика, если подумать, все только начинается. Он как Моисей — один из моих, кстати. Ищет в пустыне семена, из которых вырастет нечто великое. Ему не надо присутствовать, когда находят землю обетованную или выигрывают чемпионат.
Дженнифер Т. и Этан, стоя у дощатых поручней плота, махали ему в ответ, а он постепенно отдалялся вместе с берегом. Буэндиа с Таффи налегали на длинные шесты. Бурая, как суп, вода плескала на свежие доски настила. Старый разведчик кричал им что-то, но они за дальностью расстояния уже не слышали его.
— Ты не слышишь, о чем он? — спросила Дженнифер Т. Петтипота. Тот вскочил на поручни и приставил ладонь к уху. Вытянутый хвост дрожал от старания.
— Он говорит: «Иногда нужно затратить какое-то время, чтобы измотать противника».
Больше Этан и Дженнифер Т. не встречали старого разведчика — ни в одном из Миров.
Час спустя река стала слишком глубокой для шестов, и путешественники поставили сшитый Энни Кристмас парус. Ветер, точно притянутый колдовскими узлами Гарпуна, тут же наполнил его и стал толкать плот к противоположному берегу — к самому центру Древа Миров, к его сердцу, его осевой точке. Никто не знал точно, какова ширина реки. Одни говорили, что она сужается по мере твоего приближения к смерти, другие — что ее сужению способствует благородство твоих намерений. Так или иначе, но тенехвосты, проведя на реке чуть ли не весь день, стали различать на горизонте полоску зелени.
— Земля! — закричал Тор. Этан и Дженнифер Т. сидели на краю плота, опустив ноги в воду, и расправлялись с поминальным пирогом Энни Кристмас, а Тор взгромоздился на капот Скид. Таффи, по обыкновению, лежала на крыше машины и постанывала: она устала от гребли и страдала от морской болезни. Тор спорил с ней на предмет того, можно ли получить морскую болезнь на реке. Он так ее допек, что она замахнулась на него своей волосатой лапищей и чуть не скинула его в воду. Родриго Буэндиа лежал на досках плашмя и курил сигару. Розу-Паутинку долгие годы заточения, в отличие от Таффи, сделали восприимчивой к открытым пространствам. Она сидела в машине вместе с куклой и смотрела вперед, на землю своих несбыточных надежд.
— Все равно ничего не выйдет, — то и дело шептала она Нубакадубе. — Знаю, что не выйдет.
Еще через час они разглядели прямо на зелени белые облака — яблоневый цвет, по словам Клевера.
— Это ветер кружит лепестки, — объяснил он. — До темноты авось доберемся.
Не успел Клевер это сказать — как будто утраченная способность ворожить внезапно вернулась к нему — парус загудел, и спортивный носок, который Буэндиа привязал к верхушке мачты, заполоскал на ветру. Заполоскал, оторвался и полетел обратно к Кошачьей Пристани.
— Буря идет, — понюхав воздух, сказал Петтипот.
— Откуда? — Клевер посмотрел на запад. — Небо-то ясное.
В это время с запада налетело то, что Этан поначалу принял за рой бабочек, обезумевших белых бабочек. Они набивались в глаза, в волосы, липли к одежде и к ветровому стеклу Скид. Этан, весь покрывшись мурашками от их прикосновения, соскреб с себя шелковистую горсть и обнаружил, что это вовсе не бабочки, а лепестки, тысячи яблоневых лепестков, принесенных с берега. Теперь над зеленой лентой появилась широкая темная полоса — она клубилась и сверкала вспышками молний.
— Громовой буйвол, — тихо и мрачно произнес Клевер. — Койот пришел в Яблоневый Сад.
Буря надвигалась на них с берега, разворачивая длинные черные щупальца. Река покрылась чешуей волн, как большая бронзовая рыба, и стала раскачивать плот. Буэндиа схватил шест и стал погружать его в воду, перебирая руками, но река выхватила шест и унесла его прочь. Вода вокруг плота забурлила, зашипела, и Этану показалось, будто что-то ударило плот снизу.
В следующий момент Этана подняло в воздух. Он едва успел схватить лежащую рядом Щепку, а потом плот встал на дыбы и скинул их всех в реку, как овощи с разделочной доски скидывают в кипящую кастрюлю.
Рот и нос налились холодным металлом. Холодные пальцы воды лезли в уши, нажимали на глаза. Этан барахтался что есть мочи, но какой-то спокойный голос внутри сказал ему: «Не суетись». Он затих, и Щепка точно сама собой подняла его на поверхность. Держась за нее, он отплевывался, откашливался и хватал ртом воздух. Ему послышались голоса, и он стал оглядываться. Тенехвосты вокруг него держались за обломки плота, а посередине колесами к небу покачивалась Скидбладнир, Волшебный Корабль. Потом Этан услышал шум, как будто шел дождь или вода журчала в сточной трубе. Он оглянулся и увидел такое, что чуть не выпустил из рук Щепку.
Между ним и Яблоневым Садом из реки поднялся сверкающий водяной столб. Окрашенный в странный розовато-оранжевый цвет, он спадал в реку с головокружительной высоты. «Водяной смерч», — подумал Этан, но потом, запрокинув голову так, что в уши набралась вода, разглядел на верхушке столба толстогубую, пучеглазую, усатую, безобразную и умную башку. Громадные усы извивались, как анаконды, черные губы оттопырились, глаза бесстрастно смотрели на барахтающихся в реке «тенехвостов». То, что Этан принял за водяной столб, было розовым змеиным туловищем, с которого каскадами стекала вода. С боков, примерно в четверти мили над рекой, торчали два зеленых плавника, костистые, как крылья летучей мыши. Еще один плавник, длинный, начинался как раз над водой и уходил вместе с чудищем куда-то в неимоверную глубину.
«Донный Кот», — подумал Этан.
— Донный Кот, — сказала Дженнифер Т. Она приплыла к нему, работая ногами, и Этан, взявшись за рукоять биты, протянул ей другой конец. — Спасибо.
— Не за что.
Донный Кот сощурил глаза и сложил губы в большую черную сливу.
— Что это у тебя, комаришка?
Незримая сила ухватила Этана за ноги и вместе с Дженнифер Т. подняла над водой. Этан почувствовал под собой кожу чудища и потрогал ее. Скользкая и в то же время шершавая, как полузастывший цемент, она пружинила под рукой. Кот держал их, как пару божьих коровок, на своем змеином хвосте, и эта живая петля вместе с Этаном и Дженнифер Т. поднималась вверх, к голове.
Таффи, ворча, вскарабкалась на хвост с ними рядом. Под мышкой она держала спасенное во время крушения яйцо ходага.
— Таффи, что оно делает? — крикнула Дженнифер Т. — Съесть нас хочет, что ли?
Таффи молчала. Она стояла на хвосте, упершись в него расставленными ногами, и поднималась в небо, как на лифте.
От жабр чудовища шел запах ила, плесени и гнили. Губы блестели, как мокрая резина. Глаза, широко поставленные и придающие Коту тревожное сходство с человеком, разглядывали улов с живым интересом. Голос, вопреки ожиданиям, звучал тихо и почти робко, словно Кот отвык говорить:
— Итак, ты принес бомбардиру частицу его большой биты? Частицу его тяжкой, тяжкой ноши? Верно, комаришка? Ну, так ты опоздал. Бомбардир благодарит тебя, но думает, что пора ему свою ношу сложить. Буря в Яблоневом Саду, где бурь отродясь не бывало. Древо содрогается день-деньской. Что-то подсказывает старику: пора проснуться.
— Послушайте, — прервала Дженнифер Т., у которой никогда не хватало терпения выслушивать длинные речи.
— Он долго спал, комаришки. И сильно проголодался.
Внизу, в бурных водах, виднелись головы их друзей. Еще немного, и они все либо потонут, либо будут съедены. Этан приблизил губы к уху Дженнифер Т.
— Помнишь, что Гремучка говорил мне про кота? Я думал, это он про обыкновенного кота, но, может быть, он…
— Его надо брать изнутри, — шепотом откликнулась Дженнифер Т. — Помнишь, мы смотрели с тобой передачу про рыбалку? Про этих парней из Алабамы или еще откуда-то? Они запускают руки прямо в рот большим рыбам и так их ловят. — Она скорчила гримасу. — Только мы…
— Придется, — сказала Таффи, — иначе никак. — Она вышла на самый край служившего им лифтом кольца, держа яйцо ходага под мышкой, как футбольный мяч, и крикнула: — Съешь меня первой! Эти двое — только кожа да кости.