Один слух о назначении Б. В. Штюрмера премьером посеял ужас среди министров. Они «были так ошеломлены подобной, показавшейся… совершенно несуразной новостью, что отмахнулись от нее, как от какого-то страшного кошмара, и разошлись по домам, будучи уверены в полнейшей вздорности распущенного досужими озорниками „дикого“ слуха». Штюрмеру министерская работа казалась чрезвычайно утомительной: «С утра до вечера, во всякое время дня и ночи – справки, телеграммы, телефоны, распоряжения!» В Департаменте полиции (а Штюрмер занимал и должность министра внутренних дел) поражались отсутствием внимания к своему ведомству. Доклады ее директора продолжались не более 10–15 минут. Некоторое время спустя Штюрмер стал министром иностранных дел. Начальник Генерального штаба М. В. Алексеев на этот счет заметил: «Я теперь не удивлюсь, если завтра Штюрмера назначат на мое место – начальником штаба».
Большие сомнения вызывало душевное здоровье министра внутренних дел А. Д. Протопопова. Н. В. Савич вспоминал, как сильно тот изменился после лечения у врача тибетской медицины П. А. Бадмаева. «Он не только страшно исхудал, подался физически, но и умственно был неузнаваем. Исчезла ясность мысли, последовательность рассуждения». Его раздражал любой шум. По этой причине он предпочитал не жить у себя, на Таврической улице, а ночевать в Думе. Товарищ министра внутренних дел князь В. М. Волконский как-то заметил ему, что его деятельность может быть губительной для России. «Пусть гибнет, и я торжественно погибну под ее развалинами», – провозгласил Протопопов. Морской министр Григорович прямо называл его «ненормальным». Сам А. Д. Протопопов рассказывал, что и Б. В. Штюрмер, и А. Ф. Трепов сообщали императору о его «сумасшествии». Действительно, его поведение могло наводить на подобные мысли. По сведениям французского посла М. Палеолога, в январе 1917 года Протопопов и министр юстиции Н. А. Добровольский регулярно посещали спиритические сеансы, в ходе которых вызывали дух Распутина.
Особое психологическое состояние Протопопова не вызывало сомнений у императора. 10 ноября 1916 года он писал жене: «Мне жаль Протопопова – хороший, честный человек, но он перескакивает с одной мысли на другую и не может решиться держаться определенного мнения. Я это с самого начала заметил. Говорят, что несколько лет тому назад он был не вполне нормален после известной болезни… Рискованно оставлять в руках такого человека Министерство внутренних дел в такие времена». Александра Федоровна была категорически против его отставки: ведь Протопопов «честно стоит за нас». Впрочем, императрица чувствовала странности в поведении министра: «Я знаю, у него не всегда последовательны мысли, но самые идеи хорошие, и он нам так предан. Он не умеет, мне кажется, своих мыслей дисциплинировать и приводить в исполнение именно потому, что у него их слишком много. Ему нужен был бы помощник, менее нервный, чем он, который умел бы выбрать исполнимые мысли и с энергией их проводить».
Спорили не только о Протопопове. Министр народного просвещения П. Н. Игнатьев весьма резко отзывался о министре путей сообщения (и будущем премьер-министре) А. Ф. Трепове. В ноябре 1915 года он писал родным: «Мне думается, что недолго меня еще будут держать в этой странной компании. А. Трепов – министр путей сообщения. Можно ли дальше идти? Человек никогда в жизни двумя курицами не управлял. Пробовал в 1892 г. быть предводителем дворянства и провалился».
Последний премьер-министр Российской империи – князь Н. Д. Голицын – не сомневался в собственной неспособности занимать столь высокий пост. Ходили слухи, что он целый час рассказывал императору анекдоты о самом себе, которые демонстрировали всю его непригодность к государственной деятельности. Николай II упорно не соглашался: «Я знаю. Я выбрал. Справитесь».
В этой череде премьер-министров, конечно, не было таких, как Столыпин. Однако и до 1911 года Совет министров не стал в полной мере объединенным правительством. После трагической гибели Столыпина позиции правительства лишь ослаблялись. Столыпин говорил, что у него не власть, а «тень власти». У его преемников не было даже «тени власти» – в особенности в годы войны. Министры вполне обоснованно ориентировались на императора, а не на премьера. Казалось бы, именно Николай II должен был играть роль главы правительства, но он не собирался этого делать. В итоге власть распадалась на части, утрачивая всякую эффективность. Не менее значим тот факт, что к 1916 году, как уже говорилось, правительство утратило свою субъектность, оно явно не было способно к самостоятельной политической роли, не могло вести политический диалог с Думой, так как необходимый для этого «язык» был для него недоступен. Тем временем Дума в таком общении очень нуждалась.
Представительные учреждения
Вопреки усилиям правительства, Четвертая Дума оказалась значительно более оппозиционной, чем Третья. В ней укрепились правые и левые «крылья» и одновременно ослаб центр, представленный «Союзом 17 октября». Октябристы очень изменились за последние пять лет, а в особенности – за последние месяцы. В ходе избирательной кампании они испытали чрезвычайное давление со стороны власти. В новых обстоятельствах они не были готовы к диалогу с правительством. Октябристы пришли в Четвертую Думу оппозиционерами, рассчитывавшими на альянс с «левыми» (кадетами и прогрессистами). В сущности, уже в 1912 году был предрешен вопрос о формировании левоцентристского большинства, очевидно враждебного по отношению к правительству. Иными словами, уже тогда в «повестке дня» стояло формирование Прогрессивного блока. К лету 1914 года ситуация стала критической. 22 апреля 1914 года либеральная оппозиция потребовала отсрочить обсуждение бюджета до принятия закона о гарантиях свободы слова для депутатов. Большинство (164 голоса против 82) отвергло этот ультиматум. И все же правительство не должно было обольщаться. Большинство в Думе прямо заявляло, «что политика министерства, стесняющая и ограничивающая деятельность земских и городских учреждений, подрывает местные силы; что, поощряя повсеместно административный произвол, она вызывает недовольство и глубокое брожение в широких, спокойных слоях населения; что, препятствуя проведению в жизнь ряда Высочайших манифестов и указов, она противодействует возвещенной с высоты престола непреклонной воле Монарха, и что такое положение, ослабляя мощь России, угрожает ей неисчислимыми бедствиями».
В начале войны о противоречиях на время забыли. Но все же правительству стало сложнее договариваться с Думой. Министры отвечали перед Думой в том числе за то, чего они не могли исполнить. Так, депутаты настаивали на отчете министров перед Думой за решения Ставки, которые принимались без согласования с ними.
При этом Дума оставалась центром притяжения общественных сил. Промышленники, защищавшие собственные интересы, все чаще апеллировали к ней и ее председателю М. В. Родзянко. Например, жаловались на чиновников артиллерийского управления, которые по тем или иным причинам отказывались заключать контракты. Считая бесперспективной совместную работу с Артиллерийским управлением, Родзянко предложил верховному главнокомандующему великому князю Николаю Николаевичу создать Особое совещание, куда, помимо чиновников, приглашались бы депутаты и промышленники. Великий князь получил на это согласие императора. Дума вынужденно обращалась к неформальным рычагам влияния на правительство. Формальных становилось все меньше уже по той причине, что депутаты во время войны собирались реже обычного.
За эти годы изменился и Государственный совет. К лету 1915 года стало ясно, что там нет надежного большинства, на которое могло бы рассчитывать правительство. В «звездной палате» брожение шло даже среди правых. Некоторые члены Государственного совета поспешили присоединиться к Прогрессивному блоку. По оценке депутата Н. В. Жилина, 26 членов Государственного совета вошли в блок, 6 выразили готовность его поддержать, а 34 склонялись к этому решению. Осенью 1915 года состоялись выборы в Государственной совет, после которых в Мариинском дворце изменился расклад сил. Прежде некоторое преимущество было у противников Прогрессивного блока (99 против 89). Теперь большинство получили его явные или тайные сторонники (100 против 90). Наконец, в Государственный совет попали такие яркие фигуры, как А. И. Гучков, князь Е. Н. Трубецкой, П. П. Рябушинский. «Высшие сферы» встревожились. 26 ноября в Государственный совет были назначены пять новых членов весьма консервативного направления: бывшие губернаторы Н. П. Муратов и А. А. Римский-Корсаков, а также Н. П. Гарин, князь Н. Д. Голицын, И. С. Крашенинников. Чувствуя настроения «верхов», некоторые назначенные члены Государственного совета, которых подозревали в членстве в Прогрессивном блоке, открещивались от него. Так, князь А. Д. Оболенский заявлял: «Нам нет надобности выходить из состава Прогрессивного блока, ибо мы в его состав никогда не входили». И все же Государственный совет уже не был столь «благонадежным», как прежде.
Многое зависело от его председателя. Долгие годы в этом кресле сидел М. Г. Акимов, который скончался вскоре после начала войны – 9 августа 1914 года. Новым председателем 15 июля 1915 года был назначен А. Н. Куломзин, своего рода компромиссная фигура. Например, «конституционалиста» И. Я. Голубева нельзя было назначить, не раздразнив правых. Куломзин же умело маневрировал между противоположными флангами. Тем не менее новый председатель казался правым чересчур либеральным и даже настоящим оппозиционером.
В правительственных кругах задумались, как вернуть Государственный совет к предписанной ему роли охранителя закона и порядка. В ноябре 1916 года товарища председателя Государственного совета И. Я. Голубева вызвали к императрице, которая отчитала его за радикализм коллег. Спустя месяц был намечен новый председатель совета – бывший министр юстиции, человек безусловно правых убеждений И. Г. Щегловитов. В беседе с А. Д. Протопоповым он жаловался на «полевение» Государственного совета. Щегловитов настаивал на назначении 15 благонадежных лиц в состав «высокого собрания». Просьба Щегловитова была удовлетворена. В январе 1917 года император сменил 17 назначенных к присутствию членов Государственного совета, что неприятно поразило даже правых. Столь существенных встрясок «звездная палата» еще не переживала. В итоге, по словам Ю. А. Икскуля фон Гильдебандта, «в Государственном совете образовалось крепкое „зубровое большинство“, с храброй бестактностью идущее на конфликт с Государственной думой».