Прогрессивный блок
Депутаты и министры не слишком доверяли друг другу даже тогда, когда вроде бы договорились на время забыть о разногласиях. В конце августа 1914 года думская оппозиция предрекала «неизбежность народного „прогрессивного“ или даже революционного движения вслед за окончанием войны», которое ожидалось при любом исходе военных действий. У правительства был шанс избежать этого, сотрудничая с Думой, идя навстречу ее требованиям. В этой связи депутаты не спешили вступать в конфликт с администрацией, так как любая соответствующая акция могла быть «окрашена правительством в антипатриотический цвет».
Правительство с подозрением смотрело на Думу. По словам весьма информированного П. П. Мигулина, в сентябре 1914 года в Совете министров решили не созывать депутатов, опасаясь их оппозиционных выступлений. Следовательно, все чаще приходилось прибегать к чрезвычайно-указному праву. Тем не менее бюджет должна была принимать Дума, которую рано или поздно пришлось бы собрать. В правительстве понимали, что, созвав депутатов, надо предложить им повестку дня – иначе они предложат свою.
Однако правительство с этой задачей не справилось, проявив политическую беспомощность, которая отнюдь не подразумевала враждебности по отношению к Таврическому дворцу. Перед открытием сессии, 26 января 1915 года, собралось частное совещание комиссии по военным и морским делам. На нем присутствовали руководители ведомств, которые по большей части были расположены к сотрудничеству с депутатами. По воспоминаниям П. Н. Милюкова, исключение составили военный министр В. А. Сухомлинов и министр внутренних дел Н. А. Маклаков. Последний был особенно груб, что поразило даже его коллег. В ходе совещания И. Л. Горемыкин получил записку от Родзянко с просьбой хоть как-то смягчить всеобщее «отвратительное впечатление». Премьер это сам понимал и в конце заседания произнес несколько примирительных слов.
На открытии сессии присутствовали все министры, которые давали объяснения по статьям бюджета. Один из депутатов писал домой 27 января 1915 года: «Министерства с нами были очень милы и любезны. Некоторые из наших, конечно левых, все же их понемножку за пейсы драли и правды было много высказано, но так как это было общение Думы с правительством, то весь вечер был проведен в духе примирительном. Министры давали на многие вопросы объяснения и даже во многом винились и много заявлений приняли к делу».
Январская сессия была скоротечной, но диалог между правительством и Думой тогда не закончился. Он внушал депутатам оптимизм. От имени правительства его вел Кривошеин, который в частных беседах выступал даже за расширение контрольных полномочий Думы. В феврале 1915 года он предложил обсудить в Совете министров вопрос о введении думского контроля за деятельностью правительственной администрации. По его мнению, это было необходимым условием победы.
Вопреки изначальным ожиданиям, война затягивалась. Весной 1915 года Россия потерпела серьезные поражения. Депутаты не хотели быть в стороне от этих роковых событий. Они просили о скорейшем созыве Думы. С продвижением линии фронта на восток в Думе крепло убеждение, что политические реформы – дело скорого будущего. Ходили разговоры, что уже в июне 1915 года Родзянко планировал сформировать новое правительство. В июле он обсуждал с сотрудниками канцелярии свое будущее назначение премьер-министром. Родзянко об этом серьезно думал и решил, что примет предложение, если одновременно станет министром внутренних дел.
Заметно радикализировались даже правые депутаты, тем более представители центра. В августе 1915 года националист А. И. Савенко заявлял французскому послу М. Палеологу: «Революция такая, какую я предвижу, какой я желаю, будет внезапным освобождением всех сил народа, великим пробуждением славянской энергии. После нескольких дней неизбежных смут, положим даже – месяца беспорядков и парализованности, Россия встанет с таким величием, какого вы у нас не подозреваете». Согласно воспоминаниям генерала А. И. Верховского, в 1914 году А. И. Гучков говорил о пользе революции в России: «Я начинаю думать о невозможности выйти из положения обычными средствами. Только перевернув все верх ногами можно создать условия, при которых Россия может отстоять свою независимость и право на самостоятельное существование». Конечно, было бы лучше, считал Гучков, если бы получилось сформировать ответственное перед Думой правительство, а во главе армии оказались бы Алексеев или Брусилов. «Но пока шансов на это мало. Император упорен и хитер».
Примечательно, что кадеты, представлявшие левое крыло русского либерализма, революции даже побаивались. 9 июня 1915 года А. И. Шингарев писал жене: «Теперь, когда страшная картина стала и нам более известна и все в нее поверили, теперь наши слова должны зазвучать как набат. И вовсе не за тем, чтобы вызвать революцию, о которой мечтают сумасброды, редкие теперь даже среди левых, а для новых призывов к устойчивости и сопротивлению». П. Н. Милюков публично заявлял: «Лучше поражение, чем революция». В марте 1916 года он объяснял депутатам: «Я не знаю наверное, приведет ли правительство нас к поражению. Но я знаю, что революция в России непременно приведет нас к поражению и недаром этого так жаждет наш враг». Таким образом, правые депутаты смещались влево в то время, как левые смещались вправо. Это способствовало образованию платформы для думского большинства.
В июне 1915 года, когда Родзянко готовился занять кресло председателя Совета министров, в Думе обсуждалась программа ее будущих работ. Депутаты отталкивались от кадетского проекта, который был составлен специально так, чтобы удовлетворить сторонников самых разных взглядов. Споры продолжались почти месяц, и в итоге консенсус был достигнут. Определенные усилия для этого приложили и правительственные круги (прежде всего А. В. Кривошеин, чьим «маклером» в Думе был П. Н. Крупенский). Вполне объяснимо, что о Кривошеине вспомнили, когда встал вопрос о составе будущего правительства «общественного доверия».
Дабы достигнутые договоренности не были напрасными, Думе следовало собраться. С правительством удалось договориться, что датой начала сессии станет 19 июля. Горемыкин намекал, что к этому дню многое должно измениться. Очевидно, он имел в виду отставку И. Г. Щегловитова, В. А. Сухомлинова и Н. А. Маклакова.
Может быть, премьер не чувствовал, как менялась сама Дума. Она радикализировалась, «центр тяжести» неуклонно смещался влево. Характерно, что 21 июля 1915 года комиссию по военным и морским делам возглавил А. И. Шингарев, один из лидеров фракции кадетов. Прежде представителей Партии народной свободы предпочитали вовсе не включать в состав столь важной комиссии. Эта «революция» произошла с подачи прогрессивных националистов – А. И. Савенко и В. В. Шульгина. Таким образом, при поддержке части правых кадеты постепенно обретали «контрольные высоты» в нижней палате.
Лидерам формировавшегося блока надо было перехватить инициативу, предложив депутатам программу действий. Об этом говорили все фракции, за исключением крайне правых и крайне левых. Решая эту задачу, представители думского большинства собрались 9 августа на квартире Родзянко. Они составили список десяти очередных законопроектов, который и стал основой программы Прогрессивного блока. 11 августа – новое совещание у члена Государственного совета графа Д. А. Олсуфьева. На следующий день депутаты встречались у Родзянко, потом прошли консультации: 14–15 августа, 22 августа 1915 года.
В итоге фракции договорились о необходимости формирования правительства, пользовавшегося общественным доверием, о проведении принципов «строгой законности», обновлении губернаторского корпуса, устранении «двоевластия» гражданской и военной администрации. Прогрессивный блок настаивал на амнистии по делам, «возбужденным по обвинению в чисто политических и религиозных преступлениях, не отягощенных преступлениями общеуголовного характера»; на возвращении сосланных в административном порядке; прекращении всяких преследований по религиозным мотивам; предоставлении прав политической автономии Царству Польскому; снятии большей части ограничений с еврейского населения; «примирительной политике» в Финляндии; отказе от дискриминационной политики в отношении украинской печати; разрешении деятельности профсоюзов; введении волостного земства, органов местного самоуправления на окраинах страны; изменении Земского положения 1890 года и Городового положения 1892 года.
Программа стала результатом компромиссов. В августе 1915 года В. В. Шульгин писал: «Выиграть войну можно, измотав немцев, то есть в затяжку. И победить можно, но только выиграв время. На ближайшее рассчитывать нельзя, но будущее в наших руках, ибо мы можем выдержать дольше. Но выдержать можем только при условии внутреннего мира и добыв деньги. Ради сохранения внутреннего мира и ради денег необходимо идти на уступки друг другу». Следовало пойти на уступки по польскому и еврейскому вопросам. Надо было согласиться на частную амнистию. Кроме того, «кадеты внесли массу законопроектов (почти безобидных и мало обидных), и мы согласились, понимая, что это им необходимо, чтобы поддержать в своей публике уверенность, что эта война „освободительная“. Эти проекты, на которые мы даем свое согласие, служат указанием того, что после победной войны мы пойдем в стороны расширения свобод. Кадеты боятся реакции после войны и стараются с этой стороны себя обезопасить. Я выдаю им эту табличку с указательным пальцем, так как считаю, что народ, способный побеждать, достоин расширения своих прав и освобождения от опеки. „За рекой смерти будет освобождение“, – вот что нужно кадетам для поддержания их настроения». С точки зрения Шульгина, на это следовало соглашаться, так как именно левоцентристское большинство могло стать надежным заслоном от будущих революций.
В Прогрессивный блок вошли сторонники разных взглядов: кадеты, прогрессисты, октябристы, Партия центра, прогрессивные националисты. Блок поддерживали крайне левые и Польское коло. Иными словами, из 397 депутатов, заседавших в Думе к сентябрю 1915 года, 236 состояли в Прогрессивном блоке. В Государственном совете он мог рассчитывать на поддержку группы це