Бывали в России и технические специалисты. В 1838 г. для геологических исследований южных земель – Кавказа и степей Каспийского моря – в Россию отправилась супружеская чета Ксавье и Адель Оммер де Гелль. За открытие в 1839 г. железного рудника на берегу Днепра император Николай I наградил Ксавье орденом Св. Владимира. В 1841 г. семья путешествовала по Молдавии и югу России. В 1848 г. Ксавье Оммер де Гелль умер от дизентерии в Персии, а Адель в 1860 г. еще раз побывала в России. Супруги оставили ряд работ о путешествиях по Кавказу, степям Каспийского моря, Крыму и югу России[516].
Как полагал М. Кадо, супругам в России явно не понравилось. У меня же по прочтении работ Адель Оммер де Гелль сложилось иное мнение. Сам факт того, что по следам путешествия по России и Молдавии Адель выпустила поэтический сборник, показателен. А после прочтения ее поэмы о Крыме создается впечатление, что она в него совершенно влюбилась. Адель живописует природные красоты Крыма, лазурное море и мягкий климат; восторженно описывает Ай-Петри, Ялту, Бахчисарай; рассказывает таинственные легенды об истории Крымского ханства. Она пишет о том, что невозможно не испытывать удовольствия от посещения Крыма и чувства сожаления от расставания с ним[517], и что «Бог создал эту землю для тех, кто хочет жить в мире и любви»[518].
Аналогичное впечатление создается по прочтении работы Адель Омер де Гелль «Путешествие по степям Каспийского моря и южной России», опубликованной в 1860 г. Свою книгу она предваряет статьей, написанной известным литератором Сен-Марк Жирарденом и публиковавшейся в «Le Journal des Débats» 5 декабря 1845 г. и 6 января 1846 г. Статья, имеющая явно критический характер, посвящена работе ее мужа «Степи Каспийского моря, Кавказа, Крыма и южной России», выходившей в 1843–1845 гг. Сен-Марк Жирарден называет работу Ксавье де Гелля самой «забавной и поучительной из всех книг, которые можно прочесть о России», и упрекает супругов-путешественников, что, не посетив ни Петербурга, ни Москвы и видя только южные русские земли, берега Каспийского и Черного морей, они судят о России в целом, принципах ее управления, составе населения, нравах, обычаях, «то есть обо всем, что якобы лучше понимаешь вдали от двора и административного центра»[519]. Адель не спорит с известным литератором; она просто делится своими впечатлениями о путешествии по югу России, теперь уже в прозе, но ее отношение к нашей стране остается прежним: Россия ей нравится. Адель – настоящая путешественница; а путешествие по степям Каспийского моря для нее – настоящая авантюра. Утонченная парижанка, она не боится трудностей, более того, она в восторге, что окажется в столь отдаленных местах, где будет вести кочевую жизнь, полную приключений, ночевать не в уютной комнате гостиницы, а под навесом в пустыне[520]. Нельзя сказать, что восторженная путешественница видит российскую действительность исключительно в радужных тонах. Адель говорит и о «деспотизме» власти (которая, по ее же словам, оказывается не такой уж деспотичной[521]), и воспроизводит стереотипы о «потемкинских деревнях»[522], но в целом увиденную ею Россию описывает, на мой взгляд, с симпатией.
Южный берег Крыма поразил ее как своими природными, так и рукотворными красотами. История российского Крыма насчитывала к тому моменту еще относительно немного времени, но за очень короткий по историческим меркам период полуостров в результате правления российских властей претерпел большие позитивные изменения, особенно при генерал-губернаторе Новороссийского края графе (с 1845 г. князе) Михаиле Семеновиче Воронцове. За двадцать один год его руководства, с 1823 по 1844 г., был создан тот Крым, который мы знаем и поныне, с его знаменитыми Воронцовским дворцом и парком, дворцом в Массандре, виноградниками и винным заводом Магарач, а также дорогой, соединившей населенные пункты Крымского побережья[523]. Правда, дворец Воронцова в Алупке, тогда еще строившийся, Адель не понравился. Она именует его «почти царской резиденцией», но полагает, что «в наши дни такое жилище – это настоящий анахронизм». Огромные башни и стены дворца она называет «пародией на прошлое»: «Что они видели? Свидетелями каких битв, каких историй любви и ненависти они являлись?» Резиденцией Воронцова, по словам Адель, можно любоваться, но она не затрагивает душу[524]. В целом же деятельность графа Воронцова она оценивала очень высоко, отмечая, что именно он создал привлекательный образ Крыма, и туда потянулись и аристократы, начинавшие воспринимать полуостров как модный курорт, и предприимчивые люди, желавшие преуспеть там экономически, в том числе иностранцы. Однако большинство из них, по ее словам, разорялись[525].
С именем Адель Оммер де Гелль связана еще одна история, почти детективная. В 1933 г. в Москве был опубликован «перевод» сборника из 140 писем, якобы принадлежавших Адель Оммер де Гелль[526]. На самом деле, как установили советские исследователи, эти письма являются литературной мистификацией, принадлежащей перу сына П.А. Вяземского Павла Петровича Вяземского, известного историка литературы и археографа[527]. В записках, наряду с описанием впечатлений от путешествий по Кавказу и Крыму, упоминалось имя М.Ю. Лермонтова, что и придавало им характер скандальной сенсационности.
Конечно, бывали среди французских путешественников и такие, которые, как маркиз де Кюстин, возвращались из России разочарованными. Как отмечал М. Кадо, если убежденные легитимисты, обращавшие внимание исключительно на аристократию, восхищались политической эффективностью режима, то для либералов система, при которой слепой культ государя занимал центральное место политической жизни, была неприемлема[528]. Критические работы появляются уже накануне и в ходе Крымской войны. Тем же путешественникам, которые бывали в нашей стране в 1830–1840-е гг., Россия, как правило, нравилась. Для них Россия была неизвестной и только открываемой ими страной, одновременно дикой и гостеприимной. Русского языка они чаще всего не знали; оставались в России на протяжении нескольких недель или месяцев; видели лишь два-три русских города; общались в основном с аристократией. Были и французы, отправившиеся в Россию за успехом, который они не могли обрести на родине. Антиниколаевская либеральная и католическая пропаганда, несмотря на ее настойчивый характер, не повлияла на впечатления французских путешественников о России. Даже крепостное право не воспринималось ими как варварский институт. Напротив, жизнь русской аристократии в обществе, экономически основанном на крепостничестве, в глазах французов обладала определенным шармом и напоминала образ жизни плантаторов на Юге США.
Не соглашусь с мнением Кадо, что наиболее критические свидетельства о России принадлежат путешественникам, находившимся в нашей стране продолжительное время[529]. К числу «хулителей» России он относит и барона Проспера де Баранта. Посмотрим, так ли недоброжелателен был господин посол?
«Заметки о России» Проспера де Баранта
Знакомство барона де Баранта с Россией не ограничивалось столичным обществом, придворным окружением и дипломатическими кругами. В январе 1838 г. он получил отпуск и несколько месяцев провел во Франции. В условиях набиравшего обороты Восточного кризиса и активизации политики Великобритании в Османской империи посол решил вернуться в Россию морским путем, через Константинополь и Одессу, куда он прибыл 16 августа. Отсюда началось его путешествие по России. После двухнедельного пребывания в Одессе барон морем отбыл в Ялту, посетил Севастополь, Симферополь и Перекоп, откуда через Харьков, Курск, Орел и Тулу направился в Москву, регулярно фиксируя свои наблюдения. Эти путевые записи, а также наблюдения Баранта о русском народе, его менталитете, обычаях и нравах были опубликованы после его смерти под названием «Заметки о России»[530].
Эта работа, в отличие от нашумевшей книги о России А. де Кюстина, практически неизвестна. Россия, какой ее увидел французский посол, весьма отличается от России маркиза де Кюстина. Как отмечала В.А. Мильчина, для Кюстина, который вообще не общался в России ни с кем из русских, кроме горстки придворных, беседы с бароном по некоторым вопросам были едва ли не единственным источником информации[531]. Если в сознании Кюстина придворное окружение, с которым он столкнулся в Петербурге, отождествлялось с понятием «народ», и по этой части общества он судил о подлинной России и ее людях, то Барант попытался узнать Россию изнутри. Он видел ее разную: парадно-помпезную, торжественную и будничную; он видел роскошные дворцы, купеческие дома и убогие хибары; петербургских франтов и «мужиков».
«Заметки о России» – это прежде всего наблюдения, впечатления о стране и ее обитателях, путевые записи, сделанные без какой-либо системы, строгой хронологической последовательности и четкой структуры. Барант сообщает в первую очередь о том, что его интересовало как администратора, управленца с многолетним стажем и либерального политика. Он много пишет о российском крестьянстве и крепостном праве, о законодательстве и праве собственности в России, о религии и церковных учреждениях, о системе образования, состоянии банковской сферы и финансов, о купечестве и торговле. Это рассказ о повседневной жизни русского народа, его низших и средних слоев; мы не найдем здесь описания столичного блеска, позолоты, придворного общества и петербургских франтов; здесь нет политики как таковой – ни общегосударственного, ни местного масштаба. Автор тонко чувствует душу русского народа, его колорит, очевидна симпатия барона де Баранта к России, равно как тревога за ее судьбу.