[546]. Что касается коррупции, то Барант специально останавливается на теме взяточничества чиновников. Взятки в России, по его мнению, – это явление до такой степени привычное, что, когда судьям увеличили жалованье, они ровно во столько же раз увеличили размер взяток[547]. «Впрочем, – продолжает посол, – цена выкупа определяется хозяином, и обыкновенно чем богаче крестьянин, тем большую сумму выкупа с него требуют». В качестве примера Барант приводит историю крепостного графа Шереметева, богатого столичного торговца, который, узнав, что барин проиграл крупную сумму денег, тут же предложил ему сто тысяч рублей в счет уплаты долга, а также как плату за свободу. Только благодаря этому обстоятельству крестьянин получил вольную; в другом случае граф бы ему отказал или же заставил платить гораздо больше. «Однако, – удивляется Барант, – граф Шереметев является самым богатым землевладельцем во всей империи и известен своим мягким отношением к крестьянам»[548].
В России Баранта пытались убедить в том, что совершенно неправильно оценивать крепостное право в России с точки зрения западноевропейских традиций и ценностей и что в России отношения между крестьянами и помещиками носят патерналистский характер. Он и сам отмечал, что эти отношения не имеют ничего общего с жестокостью польских панов или немецких помещиков; в России нет, по словам Баранта, ни «иерархии вассалитета, ни междоусобных войн между феодалами», а «традиционная национальная мягкость сделала положение крепостных более сносным»[549]. По его мнению, «в России либо в силу привычки и обычая, либо из-за чувства самосохранения существует своего рода бережное отношение к низшим классам. Крепостными не владеют с заносчивостью средневекового сеньора или колониста с Антильских островов. Здесь очень хорошо понимают, что крепостного права не должно быть и что когда-нибудь в будущем его не будет»[550]. Это состояние общественного мнения, по словам Баранта, «…существенным образом сказывается на отношении господ к крепостным и в целом высших классов к низшим…»[551]
В то же время Барант предостерегал, что нерешенность крестьянского вопроса может привести Россию к серьезным потрясениям, хотя и отмечал усилия Николая по решению крестьянского вопроса. В письме министру иностранных дел графу Л. де Моле от 12 декабря 1837 г. он сообщал, что государь желает приготовить отмену крепостного права, «великий переход». Спустя некоторое время он вновь писал Моле: «Император очень надеется, что в его царствование во владениях, принадлежащих государству, можно будет установить режим, который сделает крепостного крестьянина арендатором определенной части земли, платящим арендную плату». За казной, по мнению Баранта, должны были последовать помещики: это последнее обстоятельство «всякий предвидит»[552]. Казимир Перье, заведовавший делами посольства с 21 августа 1841 г. по 14 августа 1842 г. после отъезда Баранта из России, также отмечал, что Барант еще в 1840 г. рассказал ему, будто император готовит «проект освобождения крестьян», не объясняя конкретно, о чем именно шла речь[553].
Какой можно сделать вывод относительно позиции Баранта по крестьянскому вопросу? Как либерал и сторонник умеренного и осторожного реформирования общества он полагал, что эмансипация крестьян должна быть тщательно продуманным и подготовленным шагом, и к ней «нужно приступить с крайней осторожностью»[554]. «Разум и справедливость не могут требовать проведения внезапной реформы, которая явится настоящим бедствием…», – предостерегал дипломат[555]. Он беспокоился по поводу слишком радикального и нетерпеливого умонастроения, подозреваемого им в императоре Николае относительно намерения ликвидировать крепостничество. Впрочем, посол не был склонен излишне драматизировать ситуацию и считал, что, «…судя по внешней стороне жизни и словам большинства здравомыслящих людей, опасность не является неизбежной»[556].
Наряду с крестьянским вопросом Барант весьма интересовался положением российского купечества и предпринимателей, «среднего класса». Это и понятно: французские либералы-орлеанисты, пришедшие к власти в результате Июльской революции, именно в среднем классе усматривали залог процветания и стабильности общества и гарантию от дальнейших революционных потрясений, а установление режима Июльской монархии означало для них его окончательную победу во Франции. Барант сожалеет, что этот наиболее активный и энергичный слой населения не имеет в России тех же преимуществ и социальных прав, что дворянство: «Проблема, которую император пытается разрешить, заключается в том, что он хочет, чтобы в России развивалась торговля и промышленность, рос государственный бюджет, чтобы Россия выглядела равной Европе, но, в то же время, чтобы русское купечество оставалось покорным и смиренным»[557].
На страницах своих «Заметок» Барант описывает эпизод о встрече императора с московским купечеством. Обычно предельно доброжелательный и любезный, говоривший с отеческими нотками в голосе, на этот раз государь изменил своей манере общения, выразив недовольство поведением московских торговцев, которые забыли старые русские нравы и традиции, обретя вкус к роскоши и непомерным расходам, что явилось причиной ряда громких банкротств в Москве. Император упрекал купцов: «Вы остригли свои бороды, вы живете на французский манер, ваши жены читают “Le Journal des Modes”, вы прогуливаетесь в прекрасных колясках, вы ходите в театры, вы пьете шампанское. Если бы вы были такими, как ваши отцы, экономными, скромными и степенными, то никаких банкротств не было бы»[558].
Во время путешествия по югу России Баранту не раз доводилось располагаться на ночлег в домах местных чиновников или богатых купцов. Проезжая Харьков, он остановился в одном купеческом доме, поразившим его своей роскошью и стилем[559]. Посол был поражен контрастом между обликом хозяина, его образом жизни и убранством дома. И это, по словам дипломата, было типичным явлением. Он писал: «Жизнь, которую ведут русские купцы с их простыми нравами, с их приниженным положением в обществе плохо согласуется с роскошью, с которой они обставляют свое жилище. Бросается в глаза контраст между золоченой лепниной, шелковыми драпировками, резной мебелью и обликом хозяина дома с его длинным рединготом, волосами, остриженными в кружок и бородой. Обычно ни он, ни его семья не живут в этих роскошных апартаментах. Они занимают комнаты, более удобные для них. Только в исключительных случаях, в день свадьбы или по большим праздникам, они показывают свои прекрасные залы».
Будущее, однако, по мнению Баранта, было за новым поколением предпринимателей: «Я думаю, что уже ближайшие потомки этих мужественных торговцев не будут отличаться такой же скромностью. Родители уже заботятся об образовании детей, обучают их иностранным языкам, приучают носить фрак и брить бороду. Они начинают задумываться о европейских путешествиях. Они читают книги и газеты. Юная дочь нашего хозяина говорила по-французски так же, как мы. Ее очень элегантный кабинет украшали рисунки. Она играла на пианино; ее манеры были просты и изящны. Казалось, она обучалась в парижском пансионе»[560].
Главный тормоз, мешавший эффективному развитию в России торгово-предпринимательского класса, Барант усматривал в отсутствии соответствующей законодательной базы, нерешенности вопроса, связанного с земельной собственностью и правом ее приобретения лицами недворянского происхождения. Он писал: «Если бы не существовало запрета для лиц недворянского звания и иностранцев владеть землями (с крестьянами), население, культура, промышленность, цивилизация, развивались бы более энергично и равномерно на просторах империи. Торговцы бы обогащались, капиталисты бы с усердием создавали прибыльные сельскохозяйственные предприятия. Вместо этого они могут приобретать только лес, который им продают по весьма низкой цене дворяне, когда больше нечего рубить и надо ждать долгие годы, пока он снова вырастет»[561].
Инертность властей в этом деле, по словам посла, объяснялась тем, что купечество воспринималось как сословие «слишком аморальное», чтобы предоставлять ему более обширные права. И это при том, что торговцы беспрекословно жертвовали огромные средства на благотворительность. Барон приводит свой разговор с министром внутренних дел Строгановым, который поведал ему, что знает не одну сотню купцов в Петербурге, которые «по его первому слову, без всякого промедления и, не требуя никаких объяснений, готовы предоставить по 2 тыс. рублей под одну лишь гарантию, что деньги пойдут на благое дело». Правда, министр сожалел, что купцы отдают эти суммы «не раздумывая, с религиозной покорностью, но без всякого энтузиазма»[562].
К какому же заключению относительно развития средних слоев в России приходит барон де Барант? Он полагал, что средний класс в России находится только в стадии формирования. Несмотря на «…быстрый рост потребления и производства, прогресс торговли и промышленности, в России еще не создан торговый класс, и еще нет ощутимых перемен в структуре общества»[563]