[70].
В. М. Хрусталёв пишет, что «консилиум», на котором «врачи без колебаний между собой решили, что больному осталось жить недолго», имел место 4 октября [71]. Выше говорилось, что под «консилиумом», скорее всего, следует понимать разговор Вельяминова, Лейдена и Захарьина с императрицей 3 октября после осмотра Александра III, но без его присутствия. Поэтому связывать какие-то действия императора по подготовке передачи власти старшему сыну с этим «консилиумом» вряд ли правильно.
Что же касается утверждения Куломзина, что Александр III «провел целую ночь в письменной работе», составляя «политическое завещание» сыну, то сведения о двух подряд бессонных ночах императора – с 14 на 15 и с 15 на 16 октября – передал со слов царского камердинера и вел. кн. Николай Михайлович: в обе эти ночи очень долго не гас свет в кабинете государя, а утром 16 октября камердинер вообще «застал царя, сидящего в кресле перед письменным столом»[72]. Вел. кн. Сергей Александрович и вел. кн. Ксения Александровна зафиксировали в своих дневниках, что в ночь на 14 октября Александр III спал в своих покоях, запершись изнутри на ключ, чем сильно обеспокоил своих близких[73]. Этот поступок вполне мог быть проинтерпретирован как стремление изолироваться от окружающих с целью какой-то работы. Подобные отрывочные факты сами по себе ни о чем не говорили, но давали богатую пищу для разного рода домыслов.
У Джунковского есть запись, которая может иметь какое-то отношение к гипотетически возможному разговору императора с цесаревичем о том, что последнему вскоре придется вступить на престол. По словам мемуариста, когда в ночь на 18 октября царю стало резко хуже, он ранним утром (указывается даже точное время – в 5 часов), «придя в себя, потребовал наследника, который и не покидал его весь день»[74], а когда государю стало несколько лучше, он «приказал подкатить себя к письменному столу и спросил почту и бумаги»[75] (правда, непонятно, работал ли он за письменным столом в присутствии цесаревича или нет). Сообщение Джунковского оказывается вполне в рамках существующих предположений насчет «политического завещания» Александра III, но никоим образом не проясняет этого вопроса. Как и запись, сделанная 20 октября, после кончины императора, Шереметевым в его дневнике, что перед смертью Александр III «долго говорил с наследником и видел Воронцова»[76].
Косвенным образом с темой «политического завещания» может быть связана и довольно запутанная и вызывающая вопросы история пребывания в Ливадии в последние дни жизни Александра III известного священника Иоанна Кронштадтского.
По воспоминаниям Джунковского получается следующая картина. Протоиерей прибыл в Ливадию 8 октября, и «его приезд очень утешил нашего государя, утром 9-го октября, после трехчасового сна, государь чувствовал себя как-то бодрее и говорил, что он чувствует, как молитвы отца Иоанна ему помогают». Мемуарист сообщил, что о. Иоанн «заходил» к императору и вечером того же дня[77]. Между тем факт приема царем протоиерея 9 октября не подтверждается камер-фурьерским журналом: в соответствующей записи этого документа сообщается о встрече царя с о. Иоанном в первой половине следующего дня, 10 октября, но ничего не говорится о том, что встреча была также и накануне[78].
О том же самом свидетельствовал и вел. кн. Николай Михайлович. Его воспоминания о последних днях жизни и кончине Александра III были составлены и опубликованы вскоре после описываемых событий, а потому, скорее всего, их автор вряд ли мог что-то подзабыть. По его словам, в воскресенье 9 октября император причастился у своего духовника, протопресвитера Иоанна Янышева. «Что же касается отца Иоанна, его величество сказал, что примет его в другое время». Далее великий князь привел информацию, совпадающую с сообщением камер-фурьерского журнала: утром 10 октября «государь пожелал принять отца Иоанна, который, совершив краткую молитву и побеседовав очень недолго с больным, спросил его, прикажет ли царь ему оставаться здесь. “Делайте, как знаете”, – было его ответом»[79].
Безусловно, это несущественная неточность: Джунковский, который узнавал о том, что происходило в ливадийском дворце, с чужих слов, мог просто ошибиться в датах. Гораздо более значимая проблема заключается в другом. Мемуарист описывал отношение императора к о. Иоанну в возвышенной тональности, в то время как Вельяминов утверждал прямо противоположное: приезд пастыря в Ливадию «озадачил многих и в том числе императрицу, так как государь не благоволил к отцу Иоанну – не знали, как доложить о нем государю», и лишь вел. кн. Александра Иосифовна, вдова вел. кн. Константина Николаевича, и ее дочь вел. кн. Ольга Константиновна – королева эллинов, жена греческого короля Георга I, – прибывшие в Ливадию вместе с о. Иоанном, «усиленно настаивали на том, чтобы государь принял его и помолился бы с ним». Вельяминов так объяснял отношение Александра III к о. Иоанну: «Сколько я знаю, не любил государь отца Иоанна за то, что он своей популярностью, может быть несколько искусственной, слишком выделялся из общей среды духовенства – государь был глубоко верующий, но прежде всего строго придерживался традиций православия, а православие не допускает, чтобы молитвы одного священника имели больший доступ к Престолу Всевышнего, чем молитвы всякого другого, кроме святых, святым же о. Иоанн церковью признан не был (на момент написания этих строк. – Д. А.), поэтому в глазах истинно православного человека о. Иоанн как бы грешил тем, что придавал своим молитвам какое-то особенное значение». Вельяминов допускал, что Александр III «подозревал у отца Иоанна желание выдвинуться и бить на популярность, а “популярничание” государь ненавидел и искренно презирал». Вельяминов ссылался на утверждение вел. кн. Николая Михайловича, что о. Иоанн приехал в Ливадию не только вместе с вел. кн. Александрой Иосифовной и ее дочерью, королевой эллинов, но и «по почину» этих особ, а «августейший больной изъявил свое согласие» на этот «почин»[80].
Вежливо-отстраненное, но никак не одухотворенно-восторженное отношение царя к о. Иоанну чувствовалось и в приведенных выше его словах, сказанных пастырю и процитированных Николаем Михайловичем: «Делайте, как знаете». Об этой фразе царя со ссылкой на воспоминания великого князя написал и Вельяминов[81]. Не исключено, что врач, высказавший в воспоминаниях приведенное выше крайне настороженное отношение к о. Иоанну, в какой-то мере позаимствовал и его – а не только некоторые факты – у этого представителя императорской фамилии. Вельяминов сообщал, что в состоянии здоровья императора в первой половине второй декады октября наблюдалось некоторое улучшение[82]. Это породило в обитателях Ливадии надежды на возможность его выздоровления. Николай Михайлович отмечал, что подобные надежды поддерживали «те личности, которые не переставали верить в чудотворную силу отца Иоанна». Великий князь вспоминал, что впервые лично увидел этого священника 13 октября, когда тот служил литургию в церкви Ай-Тодора. «На меня его служение не произвело того впечатления, которое я мог ожидать из восторженных рассказов многих; а просто было как-то странно видеть очень нервно настроенного человека, с каким-то резким голосом, отрывистыми движениями, совершающего литургию. Говорят, в частной беседе он делает совсем другое впечатление»[83]. Определенная созвучность приведенной оценки и процитированного выше суждения об о. Иоанне Вельяминова, читавшего воспоминания великого князя и цитировавшего их в своих мемуарах, очевидна.
Примечательно, что Джунковский, также лично видевший пастыря в тот же самый день у Юсуповых – вероятно, о. Иоанн приехал в Кореиз после литургии в Ай-Тодоре, – поделился в воспоминаниях прямо противоположными впечатлениями. По его словам, священник узнал Джунковского и тут же поинтересовался здоровьем его матери: за 8 месяцев до описываемых событий, 24 февраля, о. Иоанн был у матери мемуариста, которая болела пневмонией и состояние которой ухудшалось, по словам автора воспоминаний, «помолился у ее кровати, благословил ее, всех нас и очень ее подбодрил, сказав: “ничего”, “поправится”». И больная действительно вскоре полностью выздоровела[84]. И спустя более полугода пастырь, ежедневно молившийся о десятках людей, вспомнил приглашавшего его Джунковского и его мать. «Его память меня очень тронула, – отмечал мемуарист, – от Юсуповых он прошел на соседнюю дачу к графине Сумароковой, жене брата Юсупова, Павла Сумарокова, которая лежала больная в последней степени чахотки и, помолившись у нее, направился в кореизскую церковь, переполненную уже народом. Отслужив молебен и благословив всех присутствовавших, отец Иоанн возвратился в Ливадию»[85].
Налицо два мнения об отношении к о. Иоанну умиравшего Александра III – и, соответственно, две оценки самого священника.
С одной стороны, взгляд, который впоследствии получит широкое распространение в официальном памятовании почившего императора – о расположенности государя к пастырю, которая с особенной силой проявилась в Ливадии. Этой позиции придерживался Джунковский, у которого, правда, после выздоровления матери были свои веские основания относиться к протоиерею с исключительным пиететом.