С другой стороны, мнение, что знаменитого священника буквально навязали умиравшему императору некоторые мистически и экзальтированно настроенные члены императорской фамилии, а у ослабшего царя не было уже никаких сил сопротивляться, и он сдержанно принимал о. Иоанна. Такое суждение высказывали вел. кн. Николай Михайлович и Вельяминов.
Вероятно, эти две взаимоисключающие точки зрения так и оставались бы уравновешивающими друг друга и обоюдно недоказуемыми из-за крайне скудного количества надежных свидетельств, если бы не самые последние дни жизни Александра III, в которые он, несомненно, был однозначно расположен к о. Иоанну и не скрывал этого.
События разворачивались следующим образом. 17 октября – в особо чтимый в царской семье день, в который 6 лет назад никто из ее членов не пострадал во время железнодорожной катастрофы под Борками в Харьковской губернии, – он причащался у о. Иоанна. Этот факт не вызывает сомнений, так как отражен в дневнике цесаревича[86]. Об этом же свидетельствовал и Джунковский: 17 октября государь «приобщился святых тайн у отца Иоанна Кронштадтского, не мог встать на колени, а молился сидя» [87]. Более того, император причастился наедине и даже не позволил императрице совершить это таинство вместе с ним. В тот день Сергей Александрович отметил в дневнике, что с Марией Федоровной «вышло огорчение»: «…она хотела тоже [причаститься], но Саша совершил это один, запершись в своей комнате»[88]. Видимо, ощущая себя при смерти, государь хотел особого сосредоточения во время причастия в этот знаковый для него день. Таинство 17 октября стало первым случаем, когда царь во время пребывания в Ливадии причащался не у своего духовника: перед этим последний раз он, по данным камер-фурьерского журнала, «сподобился приобщиться святых тайн» у протопресвитера Иоанна Янышева в воскресенье 9 октября, то есть 8 дней назад[89]. О восьмидневном перерыве в совершении этого таинства императором и о том, что после этого перерыва он причащался у кронштадтского священника, сообщил и вел. кн. Николай Михайлович[90].
На следующий день, когда Александру III стало еще хуже, он во второй половине дня, по свидетельству Джунковского, после некоторого улучшения поработал с бумагами и «спросил отца Иоанна, который тотчас явился к нему». Император «полчаса провел наедине» с пастырем[91]. Приход в этот день к императору кронштадтского пастыря подтвердил в дневнике и Сергей Александрович: «Отец Иоанн был у Саши – говорил с ним»[92].
По словам Вельяминова, 19 октября «государь призвал отца Иоанна и снова исповедовался и причастился»[93]. Но здесь, по-видимому, врач ошибся: факт приема императором о. Иоанна 19 октября не зафиксирован в камер-фурьерском журнале. Скорее всего, Вельяминов имел в виду события, произошедшие днем ранее.
Наконец, в самый день кончины, по данным Джунковского, государь дважды виделся со священником. Сначала утром о. Иоанн причастил царя, затем «государь опять позвал отца Иоанна, попросил его поддержать голову, говоря, что ему это приятно, что ему становится легче» [94]. Однако на этот раз мемуарист все же ошибся: по данным камер-фурьерского журнала, утром императора причащал его духовник о. Иоанн Янышев[95].
Следует отметить, что трое мемуаристов, один из которых – Джунковский – точно никак не был связан с двумя другими – Вельяминовым и вел. кн. Николаем Михайловичем, – не зафиксировали факта присутствия о. Иоанна Кронштадтского возле императора в момент его кончины.
Так, Джунковский, сообщив, как пастырь держал голову умиравшего царя, далее привел разговор последнего с Вельяминовым, затем описал последние мгновения жизни Александра III и ничего не сказал о присутствовавшем при том моменте пастыре[96]. В свою очередь, Вельяминов передал эту встречу царя с о. Иоанном Кронштадтским следующим образом: «Говорили, что еще утром государь выразил желание видеть отца Иоанна, который после обедни, около 12 часов, и прибыл. Государь встретил его очень ласково и, несомненно, был очень доволен его появлением. О. Иоанн совершил молитву и помазал некоторые части тела святым елеем. После этого государь его отпустил. Уходя, отец Иоанн громко сказал не без рисования: “Прости (т. е. прощай), царь”»[97].
Вел. кн. Николай Михайлович был практически очевидцем всего того, что происходило 20 октября возле царя, так как находился либо в его комнате, либо рядом с ней – по его собственным словам, он «оставался, как прикованный, у дверей», «отворял неоднократно двери, оставаясь почти безотлучно на том же месте»[98]. Мемуарист, ссылаясь на чьи-то слова, сообщил, что утром 20 октября император «изъявил желание видеть отца Иоанна Кронштадтского, который в то время совершал где-то обедню в окрестностях Ялты». Священник «прибыл без десяти минут двенадцать и тотчас же был допущен к умирающему». Он «совершил краткую молитву и взял руку царя в свою. “Мне это приятно”, – сказал государь, а немного позже: “Вы святой человек”. О. Иоанн попросил его величество помазать некоторые части его тела святым елеем, на что последовало согласие, а после этого государь предложил отцу Иоанну отдохнуть и что он его еще позовет. О. Иоанн, взявши голову больного в свои руки, сказал: “Прости, царь” (т. е. “прощай, царь”), – и вышел из комнаты, совершив еще краткую молитву в одной из соседних комнат» [99].
То есть двое не связанных друг с другом мемуаристов – Джунковский и вел. кн. Николай Михайлович – сообщили, что пастырь держал голову умиравшего царя, а Вельяминов пропустил эту деталь. Зато и Вельяминов, и великий князь указали на то, что император дал понять священнику, чтобы тот оставил его, в то время как Джунковский прямо об этом ничего не сказал.
По-видимому, в данном случае все трое правы – протоиерей покинул дворец за какое-то время до кончины императора. Свидетельства указанных мемуаристов о последних часах жизни Александра III вызывают доверие еще и потому, что все трое буквально слово в слово воспроизвели разговор Александра III с Вельяминовым, который состоялся после ухода о. Иоанна и где-то примерно за час до кончины императора. Когда Вельяминов стал массировать царю ноги, что несколько облегчало его страдания, а все остальные вышли из комнаты, чтобы не мешать выполнять эту процедуру и не смущать больного, государь сказал врачу: «Видно, профессора меня уже оставили, а вы, Николай Александрович, еще со мной возитесь по вашей доброте сердечной»[100].
Джунковский передал тот же самый разговор, снабдив его некоторыми подробностями, пропущенными Вельяминовым: «В половине второго вошел профессор Вельяминов. Государь взглянул на него и сказал: “А профессора уж от меня отказались?” – и, посмотрев на него пристально, прибавил: “Только вы не теряете надежды”. Вельяминов ответил, что положение не так плохо, что все профессора рядом и тоже не теряют надежды. Императрица тоже все успокаивала (то есть в изложении Джунковского разговор происходил не с глазу на глаз, а в присутствии Марии Федоровны. – Д. Л.). Тогда государь сказал: “Да ведь я знаю, что вы все по доброте говорите, а между тем все кончено» [101].
А вот по описанию вел. кн. Николая Михайловича, Вельяминов делал последнюю процедуру царю без посторонних: «Все, даже ближайшие, вышли». И далее мемуарист передал все ту же фразу Александра III, которую тот сказал врачу[102], – буквально слово в слово, как это воспроизведено у Вельяминова (что неудивительно, если принять во внимание, что врач в своих воспоминаниях неоднократно цитировал великого князя, хотя в данном конкретном случае именно он обладал истиной в последней инстанции, так как слова были обращены к нему и никого больше не было в комнате).
Каким бы ни было отношение Александра III к о. Иоанну Кронштадтскому прежде, нет никаких сомнений в том, что перед самой кончиной император стремился как можно чаще видеться с пастырем и причащаться у него, а не у своего духовника. И переломной в этом отношении стала годовщина спасения царской семьи во время катастрофы под Борками[103]. Вел. кн. Николай Михайлович, размышляя о таком изменении в отношении государя к знаменитому протоиерею, задавался вопросом: «Сделал ли царь это по собственному почину или нет?» И уверенно отвечал: «Я почти смело могу сказать, что нет». Мемуарист упорно усматривал причину изменения отношения Александра III к пастырю во влиянии со стороны вел. кн. Александры Иосифовны и ее дочери, королевы эллинов, этих «двух очень достойных личностей, но в этом случае немного потерявших самообладание», которые «добились так или иначе, чтобы царь призвал к себе отца Иоанна еще раз»[104].
Приведенное мнение, помимо своей оценочной однозначности и безапелляционности, которые свидетельствуют о, как минимум, сдержанном отношении мемуариста к о. Иоанну Кронштадтскому, важно еще и тем, что автор прямо указал: 17 октября император принял пастыря во второй раз, первый раз встреча состоялась в понедельник 10 октября, когда и была произнесена царем вежливо-сдержанная фраза: «Делайте, как знаете». А спустя всего лишь неделю – прямо противоположное отношение государя к протоиерею, которое зафиксировал даже явно не симпатизировавший последнему Николай Михайлович, который заметил, что 17 октября священник произвел на царя «очень хор