Самодержавие на переломе. 1894 год в истории династии — страница 22 из 46

Следует также отметить, что будут разобраны именно собственно интерполяции, то есть тексты, находящиеся внутри других текстов (точнее, в изучаемом случае – тексты, оказавшиеся впоследствии внутри других текстов). Дело в том, что тетрадка дневника за второе полугодие 1894 г. оказалась наиболее насыщенной вставками. Но их значительная часть расположена уже после завершающей годовой записи императора за 31 декабря на оставшихся свободных страницах[240]. Этот комплекс начинается сразу за последней строчкой дневника Николая II[241]. Вряд ли императрица могла с такой точностью заранее рассчитать, на какой именно странице завершится дневник императора, и начать оттуда свои записи еще загодя, до того, как ее муж сделал отметку о событиях 31 декабря. Скорее всего, указанный комплекс появился уже после 31 декабря 1894 г., а значит, он относится к периоду семейной жизни Николая II и Александры Федоровны.

Подобное предположение подтверждается еще и манерой автора оформлять дневник, причем не только рассматриваемый, которому цесаревич присвоил номер 18, но и все остальные тетрадки за другие годы. Как правило, на один год уходили две тетрадки (но необязательно строго с начала календарного года) – на первое и второе полугодия. Новый дневник мог начинаться с любой даты, просто обычно объем годовых записей требовал именно двух тетрадок. Иногда на последних страницах заканчивавшейся тетрадки автор дневника располагал фотографии. (Фотографиями мог также и начинаться новый дневник, как это было как раз с тетрадкой номер 18.) Вероятно, в конце 1894 г. Николай II решил не помещать на остававшихся страницах тетрадки номер 18 фотографии (их получалось довольно много), а предоставить чистые листы Александре Федоровне под ее записи.

Интерполяции будут приводиться сразу по-русски, без указания на то, является ли цитата уточненным переводом берлинского издания или впервые воспроизводится на русском языке (за исключением тех случаев, когда такие пояснения представляются обоснованными). Перевод заимствованных составительницей фрагментов поэтических сочинений предполагается сделать рифмованным или, по крайней мере, ритмизованным. Обращения к оригинальному тексту ограничатся только теми случаями, когда это потребуется для подтверждения приводимых выводов. Ссылки на интерполяции и сведения об их расположении приводятся по используемой в настоящем исследовании публикации дневника, однако информация археографического характера, касающаяся особенностей этого сложносоставного источника, дается с учетом расположения вставки в его оригинале, хранящемся в Государственном архиве Российской Федерации[242].

Самая первая интерполяция Алисы Гессенской завершает собой дневниковую запись за 20 июня. Скорее всего, вставка появилась именно в этот день, так как она записана сразу после слов цесаревича и буквально втиснута на остававшемся на странице месте. Это строфа из «Колыбельной песни» Исаака Уоттса:

Тсс! Мой милый, спи спокойно.

Ангел замер на часах.

Благодать свою привольно

Сеет Бог в твоих власах.

Строфа расположена в левом нижнем углу четной страницы. Справа от нее написана не относящаяся к ней фраза: «Все лучше и лучше с каждым днем». На правой – нечетной – странице этого разворота, в ее левом верхнем углу, принцессой нарисованы четыре пиктограммы – сова, лягушка, птица и цветок[243].

Появление всей этой композиции из текстов и пиктограмм могло стать результатом знакомства принцессы с дневником цесаревича. Не исключено, что после завершения описания событий 20 июня Николай впервые показал невесте дневник, и она тут же (или, во всяком случае, до вечера следующего дня, когда цесаревич сделал запись за 21 июня) внесла в него строфу из Уоттса, отдельную фразу и пиктограммы. Таким образом, обычай помещать интерполяции на еще пустовавших страницах тетрадки возник позднее, а время появления первой вставки принцессы и дневниковой записи, в которой она оказалась, практически совпало.

Следующая интерполяция, которая может быть прочитана именно как указание на определенную веху в складывании взаимоотношений между Алисой и Николаем, явилась как бы эпиграфом к тетрадке номер 18. Она открывает записи дневника, начатого цесаревичем 1 июля в Виндзоре, и представляет собой в буквальном смысле поэтическое благословение, адресуемое принцессой цесаревичу:

Чтобы мир Его уберег тебя,

А Его любовь нежила б тебя.

Это то, чего я жажду для тебя,

Повторяя вновь: храни Бог тебя! [244]

Алиса и Николай находились в это время в гостях у бабушки принцессы Гессенской – королевы Виктории (несколько подробнее об этом их совместном пребывании в Великобритании будет сказано ниже). Вероятно, цесаревич попросил невесту надписать начинаемую им тетрадку[245].

Посвящение необязательно было сделано именно 1 июля, но к этому дню оно уже имелось в новом дневнике.

В дневниковую запись цесаревича за 5 июля включена следующая интерполяция Алисы: «Есть дни и минуты, которые отбрасывают свой свет на долгие годы. 20 апреля, или Пасхальная ночь. Забудем ли мы это, о мой ненаглядный человечек»[246]. Вставка отсылает к 20 апреля, среде на Светлой седмице. (Отсюда, кстати, и «пасхальная ночь» – именно как ночь на Светлой.) Цесаревич и принцесса Гессенская находились в это время в Кобурге. Менее двух недель назад, 8 апреля, состоялась их помолвка. Более того, в дневнике Николая приводятся факты, которые подтверждают именно такую датировку этой «пасхальной ночи». 20 апреля жених и невеста разлучились: Алиса после полудня покинула Кобург и отправилась в Дармштадт, а Николай вечером того же дня сел в поезд, на котором через день вернулся домой[247]. Что же касается вечера 19 апреля, то в дневнике цесаревича он описан следующим образом: «Вечер провел с дорогой Аликс у нее; ужас, как грустно, что приходится расставаться на долгое время! Как хорошо было вместе – рай!»[248]. Примечательно, что принцесса осознанно начала привыкать к православному календарю. Пасха в Германии, в соответствии с григорианской пасхалией, в 1894 г. пришлась на 25 марта нового стиля, то есть прошла уже более месяца назад.

Трудно определить, когда именно Алиса написала эти слова на пустых страницах дневника Николая. Во всяком случае, это произошло раньше 5 июля. Запись, сделанная в этот день рукой цесаревича, обходит слова, оставленные его невестой. Сама же вставка Алисы (как и многие другие интерполяции принцессы) помещена сверху правой страницы разворота дневника, то есть сделана с чистого листа в буквальном смысле.

Помолвленных ожидала разлука, хотя и не очень продолжительная. Они вновь должны были встретиться во время следующей заграничной поездки цесаревича. Ее примерные сроки и даже место, скорее всего, были им известны уже перед расставанием[249].

Следующая заслуживающая внимания интерполяция находится в дневниковой записи за 8 июля. К сожалению, ни по содержанию, ни тем более по тематике текста, занесенного в этот день цесаревичем (что, впрочем, не играет никакой роли, так как он, естественно, появился позже), невозможно определить, когда она была сделана. Между тем эта вставка представляется чрезвычайно важной для реконструкции отношений, развивавшихся между Алисой и Николаем. В силу значимости интерполяции целесообразно привести ее перевод целиком: «Мой дорогой мальчик, всегда неизменный, всегда единственный. Доверься мне и верь в свою девочку, которая любит тебя так преданно и глубоко, что не может об этом рассказать. Язык слишком беден, чтобы выразить мою любовь, восхищение и уважение. Что в прошлом, то в прошлом, и никогда больше не вернется. Мы можем спокойно оглянуться назад. Мы все в этом мире подвергаемся искушениям, и когда мы молоды, мы не всегда можем противостоять им и побороть их. Но когда мы каемся и возвращаемся на путь истины, Бог прощает нас. Если мы исповедуем грехи, то Он остается верен своему завету и сразу прощает нам наши грехи. Бог прощает тех, которые исповедуют свои прегрешения. Прости мне то, что я написала, я лишь хочу, чтобы ты был уверен в моей любви к тебе и в том, что я люблю тебя еще больше с тех пор, как ты рассказал мне эту маленькую историю. Как же глубоко тронуло меня твое доверие! Я молю Бога, чтобы я всегда была его достойна. Да благословит тебя Господь, бесценный Ники!» [250].

Можно с достаточной степенью уверенности предположить, что здесь речь идет о некоем доверительном разговоре, состоявшемся между женихом и невестой, в котором Николай признался Алисе в своих прежних отношениях с Матильдой Кшесинской, – факт, упоминающийся во многих источниках. Подобный разговор подтверждает правоту приведенного выше мнения издателей сборника «Великая княгиня Елисавета Феодоровна и император Николай II. Документы и материалы (1884–1909 гг.)» о том, что именно во время этого пребывания цесаревича за границей вместе с его невестой их отношения стали гораздо более доверительными. Для полноты реконструкции того, как развивалось чувство невесты к жениху после сделанного им признания, следует проанализировать хотя бы несколько последующих вставок, сделанных принцессой в дневник цесаревича. Так, следующей интерполяцией (в записи за 9 июля) является отрывок из напечатанного в 1875 г. стихотворения английского драматурга и поэта Бенджамина Чарльза Стивенсона к песне «Let Me Dream Again» («Верни мне сон»). Этот фрагмент, прочитанный вслед за предыдущей интерполяцией, выглядит буквально ее поэтической иллюстрацией, в которой метафорически – через образы времени, боя башенных часов и поцелуя – иллюстрируется состоявшийся между женихом и невестой откровенный разговор: