мели. О Кривошеине заговорили». Однако Дурново упорно не хотел устраивать его карьеру.
В конце концов, судьбу Кривошеина предрешила специфическая ситуация в Министерстве путей сообщения. «Путейцы» в силу того исключительного статуса, который обрело во второй половине XIX в. железнодорожное дело, превратились в своего рода «кагал, непроницаемый для простых смертных». Они оказались «полновластными хозяевами не только техники транспорта, но и экономики его». Концессионная политика довершила трансформацию железнодорожного ведомства в «мощный хищнический аппарат государства в государстве». После катастрофы царского поезда под Борками в 1888 г. Александр III решил покончить с этой «путейской» исключительностью и назначил главным инспектором железных дорог А. А. фон Вендриха – «злого бульдога», который «загрыз немало путейских тузов, расшвырял ведомство, многих свел с ума». Но и ему не удалось покончить с кастовостью чинов МПС. Эта же задача была вменена новому министру путей сообщения Витте. Но когда Витте заменил И. А. Вышнеградского в Министерстве финансов, ведомство путей сообщения должно было перейти Вендриху. Однако Витте не хотел, чтобы этот «бульдог» возглавил министерство, тесно связанное с его новой должностью. Поэтому только что назначенный министр финансов «указал государю на Кривошеина». В итоге «ростовский Кречинский попал во всероссийского перевозчика»[297].
С одной стороны, версия Колышко может вызвать сомнение из-за фактической неточности. Шанс оказаться в кресле министра путей сообщения у Вендриха был не после перехода Витте в Министерство финансов, а несколькими месяцами ранее – после отставки с поста главы МПС А. Я. Гюббенета. Несмотря на то, что между обоими событиями минуло всего лишь чуть более полугода, положение Вендриха в ведомстве путей сообщения при Витте заметно ослабло[298]. Но с другой стороны, мнение, что ради нейтрализации Вендриха Витте был готов видеть своим преемником в МПС любую управляемую фигуру, выглядит заслуживающим внимания. 28 февраля 1892 г. Богданович занесла в дневник высказывание члена Временного управления казенных железных дорог от Министерства путей сообщения В. А. Иванова. Чиновник считал, что Вендрих «путал» и с помощью этого сумел «подготовить портфель Витте». А тем временем Витте и Вышнеградский вместе «топили Гюббенета»[299]. Да и сам Витте в воспоминаниях откровенно признавался в том, что Кривошеин был для него удобным министром путей сообщения. Он «железнодорожного дела не знал», а также не был авторитетным «с государственной точки зрения». Поэтому Министерство путей сообщения оказалось «в значительной степени» под влиянием Министерства финансов[300]. Нельзя исключать и того, что приход в МПС человека со стороны после назначения Витте в Минфин вообще мог быть компромиссом, устраивавшим на тот момент всех заинтересованных лиц. Во всяком случае, не стоит априорно игнорировать имеющееся на этот счет свидетельство Мещерского (несмотря на очевидную тенденциозность издателя «Гражданина» при выписывании им образа Кривошеина). По словам князя, после перехода Витте в Министерство финансов «в высших сферах» возобладало мнение о необходимости искать кандидата в руководители МПС «между сторонними от ведомства». Причем «до известной степени» такой взгляд разделял и Александр III[301].
В изображении Колышко, заняв министерский пост, Кривошеин начал исступленно пользоваться всеми теми благами и возможностями, которые предоставляла его новая должность. И при этом еще увлеченно управлять ведомством путей сообщения. «Путейцы поначалу струсили, – писал Колышко. – Прикинулись дурачками, ахали над мудростью пенкоснимателя». Однако скоро все в Министерстве путей сообщения вернулось на свои места: «несколько новых назначений из лиц, нужных Кривошеину», а также несколько новых веток, задуманных «к усладе» нового министра, а также «близких к “сферам” вельмож», явились для ведомственного чиновничества «не слишком дорогой платой за отвоевание опрокинутых Витте их державных прав». Взамен же «путейцы» добились от Кривошеина отставки «ненавистного» для них Вендриха с должности главного инспектора железных дорог. Освободившееся место при поддержке императрицы Марии Федоровны получил будущий преемник Кривошеина М. И. Хилков [302].
«Двухлетнее управление Кривошеина было какою-то оргией, – писал А. Н. Мосолов. – Различные неудачники, искавшие счастия на средах Мещерского и на четвергах Татищева, сделались скоро видными лицами этого министерства». Например, главным инспектором судоходства оказался писатель М. Н. Бухарин – «недаром он управлял когда-то увеселительной яхтой в Одессе»[303]. Судя по всему, это назначение выглядело действительно резонансным. Даже стремившийся впоследствии во всем обелить Кривошеина Мещерский заметил по поводу Бухарина, что некоторые кадровые решения нового министра путей сообщения «с первого раза возбуждали толки сомнения». Любопытно приведенное в воспоминаниях издателя «Гражданина» высказывание самого Кривошеина о своем ставленнике. Министр заявил, что «веселое прошлое Бухарина давно ликвидировано». Теперь же он – «очень умный человек, жаждущий работы, безупречно честный, с инициативой, смелостью и энергией». Мещерский, как уже отмечалось выше, видимо, считавший своим долгом бороться за доброе имя выпестованного в его салоне Кривошеина и спустя годы после его отставки, не стесняясь при этом явно перегибать палку, вторил последнему: «Долго спавшее ведомство буквально проснулось и стало проявлять по инициативе Бухарина живую и производительную деятельность»[304].
Кстати, и близкий к Мещерскому Колышко (будущий автор воспоминаний) попал в Совет управления железных дорог, причем в роли «влиятельного члена» этой структуры. «Даже никому не нужный старый и больной крестецкий помещик В. Я. Стромилов, – по саркастическому замечанию А. Н. Мосолова, – получил место в пять тысяч и стал разъезжать по России, что-то ревизуя». Злоупотребления в ведомстве путей сообщения выглядели настолько вызывающими, что и Витте, некогда способствовавший назначению Кривошеина, начал открыто называть его мошенником. А когда Александр III окончательно занемог, «уже ходили зловещие слухи о том, что Кривошеину несдобровать»[305].
17 декабря 1894 г. Победоносцев в письме к вел. кн. Сергею Александровичу изложил мнение о Кривошеине покойного императора. Отметив, что министр ни у кого не вызывает жалости, так как «он давно уже стал повсюду притчею во языцех», Победоносцев подчеркнул, что Александр III был осведомлен о «нехороших делах» в Министерстве путей сообщения: об этом государь «говорил еще в марте». А перед тем, как отправиться в Беловеж летом 1894 г., Александр III даже интересовался, почему Кривошеин «не подает просьбы об увольнении»[306].
Министр путей сообщения сделался героем пересудов, анекдотических историй и эпиграмм на злободневные темы. Вот одно из таких стихотворений неизвестного автора:
Был офицер, крупье; был он затем
Услужливый Артюр, старух любимец,
Подрядчик, голова, делец и всем,
Чем может быть в России проходимец.
Министром только не был он.
Но словно миру в поученье,
Кого приблизить может трон,
Министром стал путей собщенья
(так в оригинале. – Д. А.)
Вдруг Кривошеин Аполлон[307].
Собеседница Богданович по фамилии Зайцевская, близкая к о. Иоанну Кронштадтскому, рассказывала любопытную историю о Кривошеине. По словам Зайцевской, став министром, Кривошеин «очень плакал» и признавался о. Иоанну, что он «чувствует себя неспособным к этому делу». А о. Иоанн, внимая словам министра, молился за него: «Умудри, Господи, раба твоего Аполлона»[308].
Разговоры о том, что отставка Кривошеина неизбежна, начались с новой силой сразу же после кончины Александра III. Уже 30 октября 1894 г. Богданович занесла в дневник мнение о возможной замене министра путей сообщения. В качестве преемника назывался руководитель Комиссии о мерах к поощрению российского торгового мореходства и судостроения и глава Императорского Русского технического общества М. И. Кази[309]. 10 ноября о том, что министра путей сообщения «собираются прогнать», написал в дневнике Киреев. Вместе с тем генерал заметил, что за Кривошеина «распинается» министр внутренних дел. Киреев объяснил такое поведение Дурново тем, что он «назначил» Кривошеина, а также «ручался» за своего протеже перед Александром III[310]. А 20 ноября Богданович процитировала в дневнике слова М. С. Каханова. Бывший товарищ министра внутренних дел при М. Т. Лорис-Меликове полагал, что теперь «уже более или менее можно ориентироваться, кто из министров первый потеряет портфель», и указывал на Кривошеина[311]. К началу декабря разговоры о неизбежной отставке главы МПС усилились. По-видимому, именно в эти дни, в первой половине декабря, Киреев заметил в дневнике, что, несмотря на «сотни предположений», «самые разнообразные и невероятные» толки и ожидаемые к концу года «перемены», не следует ожидать ничего, «кроме Кривошеина»[312].
Обилие слухов о возможных кадровых перестановках объяснялось в том числе и отсутствием у Николая II готовой команды, способной занять ключевые посты. «У нового царя нет близких к нему стоящих людей», – записала 4 декабря в дневнике Богданович. Поэтому «идут догадки, кто будет у власти»