В 1896 г. Фонд вольной русской прессы издал журнал заседания Особого совещания по делу Кривошеина, которое состоялось 5 февраля 1895 г. под председательством Сольского (естественно, это было совершенно другое мероприятие, нежели то, о котором свидетельствовал Куломзин). В журнале подробно перечислялись все обвинения, предъявленные бывшему министру путей сообщения. Примечателен комментарий публикаторов этого документа. По их утверждению, чтобы помочь Кривошеину, Дурново сначала просил участвовавшего в совещании Гюббенета поддержать «своего протеже». Однако у него это не получилось. Тогда министр внутренних дел обратился напрямую к Марии Федоровне. В результате вдовствующая императрица принялась «давить на сына». При таком раскладе проблема главы МВД – его значительный долг Кривошеину – была разрешена: бывший министр путей сообщения вернул векселя министру внутренних дел, и разбирательство нарушений, допущенных Кривошеиным, «по высочайшему повелению» прекратилось [357]. Безусловно, подобная пропагандистская брошюра не может восприниматься в качестве серьезного доказательства, но в содержательном отношении опубликованный в Лондоне журнал Особого совещания Сольского не вызывает подозрений, а закулисные переговоры в нем не отражены.
Не получилось у Бунге и провести на освобожденную Кривошеиным должность свою кандидатуру. В первый день нового 1895 г. Половцов сообщил в дневнике, что в конце декабря у него был Бунге, который признался, что император не консультировался с ним по поводу кандидатуры преемника Кривошеина[358].
Куломзин в воспоминаниях утверждал: «Бунге, не подавая прямо совета о назначении меня, предполагал, однако, что я буду назначен». Председатель Комитета министров просчитался: министром стал Хилков, «сопровождавший всегда» как главный инспектор железных дорог Марию Федоровну при ее переездах[359].
Посол в Вене А. Б. Лобанов-Ростовский, посетивший 2 января (накануне своего назначения послом в Берлине) Половцова, уверял последнего, что возведение на место Кривошеина Хилкова «можно считать делом оконченным». Главный инспектор железных дорог «будто бы» получил от Марии Федоровны записку с лаконичной фразой: «Воп espoir» («Шансы велики», фр.) [360].
Куломзин считал, что после ухода Кривошеина как раз именно его шансы занять освободившееся место «были очень велики». Дурново тогда как-то даже сказал близким знакомым Куломзина, что указ о назначении последнего «лежит на столе у государя и будто бы уже подписан». Однако Витте – со слов Бунге – во время доклада сказал Николаю II: «Куломзин – хороший докладчик, человек кабинетный, но это не министр, у него нет распорядительности, он не может вести большого практического дела». Подобная характеристика предрешила выбор Хилкова. К тому же Бунге характеризовал Куломзина как «человека самостоятельного». Витте же не был заинтересован в таком министре путей сообщения – ему нужна была фигура «с диаметрально противоположными качествами»[361].
Вместе с тем обстоятельства первого министерского назначения Николая II нуждаются в более подробном рассмотрении. В статье Л. Е. Шепелева о Хилкове сказано только, что государь назначил князя руководителем МПС «по рекомендации» министра финансов и вдовствующей императрицы[362]. Но это утверждение, как будет показано ниже, справедливо лишь отчасти.
Перебор возможных кандидатур на место Кривошеина, о неминуемой отставке которого заговорили буквально сразу после смерти Александра III, начался в общественном мнении прямо в первые дни нового царствования. Выше уже приводилось свидетельство на этот счет из дневника Богданович: называлась фамилия Кази как наиболее вероятной кандидатуры. В отличие от Кривошеина, оказавшегося во главе Министерства путей сообщения исключительно благодаря связям и конъюнктуре, сложившейся для него благоприятным образом на момент перехода Витте из МПС в Министерство финансов, эта кандидатура не выглядела случайной.
Кази обладал богатым опытом руководящей работы на разных должностях. Более полутора десятилетий он служил – и как военный, и после отставки – в Русском обществе пароходства и торговли, где дорос до поста исполняющего обязанности директора организации в отсутствие последнего. В середине 1870-х гг. он как городской голова Севастополя сделал немало для превращения города в современную базу Черноморского флота. Его следующей должностью стал пост управляющего Балтийским судостроительным и механическим заводом. Именно при Кази была проведена масштабная модернизация этого индустриального гиганта. На протяжении 17 лет, в течение которых Кази возглавлял завод, было спущено на воду более 40 кораблей, в том числе броненосный крейсер «Адмирал Нахимов» и крейсер первого ранга «Рюрик». После ухода в 1893 г. с Балтийского завода Кази, помимо названных должностей, являлся еще гласным Петербургской городской думы.
В годы службы Кази в Русском обществе пароходства и торговли он пересекся с двумя будущими министрами. Директором общества тогда был ставший впоследствии управляющим Морским министерством (и в этом своем качестве – объектом для непрекращавшейся критики со стороны Кази) Н. М. Чихачёв. Именно его помощником по морской части и оказался в 1870 г. Кази. А помощником Чихачёва по железнодорожной части служил Витте.
Последний в воспоминаниях отметил присущую Кази «большую склонность к интригам» и вместе с тем подчеркнул, что он являлся «человеком весьма большого ума, с большими способностями». По словам Витте, существенной причиной влиятельности Кази и его попадания в обойму потенциальных кандидатов в министры являлась протекция со стороны вел. кн. Александра Михайловича, метившего стать главным начальником флота и морского ведомства, то есть занять должность, на которой находился генерал-адмирал вел. кн. Алексей Александрович. Поскольку интрига составляла «главную черту характера» Александра Михайловича, он протежировал Кази, также склонному к интригам, превратив его в своеобразное «орудие против режима Морского министерства» в лице генерал-адмирала и близкого к нему Лихачёва[363]. Кстати, от язвительных инвектив в адрес Алексея Александровича Александр Михайлович не смог удержаться даже в воспоминаниях, написанных спустя много лет после этих событий и смерти генерал-адмирала. Зять Николая II подчеркивал главным образом непрофессионализм Алексея Александровича. Великий князь, например, отмечал: «Трудно было себе представить более скромные познания по морским делам, чем у этого адмирала могущественной державы». По словам Александра Михайловича, «дядя Алексей» руководил флотом «согласно традициям XVIII века» [364].
Таким образом, разговоры о Кази как потенциальном преемнике Кривошеина пошли неспроста. Причем после отставки Кривошеина они резко активизировались. В дневниковой записи за 16 декабря Богданович назвала фамилию Кази наряду с упоминанием двух других возможных кандидатов на пост главы МПС – Куломзина и директора Департамента железнодорожных дел Министерства финансов В. В. Максимова. Но уже через два дня генеральша говорила о перспективах бывшего управляющего Балтийским заводом совсем иначе: «По-моему, м[инистро]м п[утей] с[общения] будет Кази, которого царь лично знает и мног[ие] в[еликие] к[нязья] тоже». Любопытно, что муж хозяйки салона придерживался другого мнения, полагая, что министром станет товарищ Витте по Министерству финансов А. П. Иващенков. Чиновники же самого Министерства путей сообщения думали увидеть своим начальником Куломзина[365].
Скорее всего, причиной подобной перемены в оценке шансов Кази стать министром путей сообщения стала его аудиенция (правда, не персональная, а в составе группы в несколько человек) у императора 10 декабря. События этого ключевого для вызревания скандала вокруг Кривошеина дня развивались следующим образом. В 10 часов утра состоялся упомянутый выше доклад Филиппова, в котором излагались обвинения в адрес министра путей сообщения. Понятно, что после такого доклада отставка главы МПС была предрешена. А в половине третьего дня государь принял депутацию Императорского Русского технического общества. В депутацию вошли вел. кн. Александр Михайлович как попечитель общества, Кази как его председатель и еще три члена организации[366].
Конечно, исключено, чтобы при этих трех лицах и в присутствии самого Кази император стал обсуждать с Александром Михайловичем вопрос о назначении председателя общества на фактически освободившийся – после доклада Филиппова – пост. Однако симптоматично, что прием депутации имел место чуть ли не сразу после аудиенции государственного контролера. Возможно, под видом представления императору депутации были устроены смотрины Кази. Если же допустить, что о приеме государем небольшой группы, в которой находились вместе Александр Михайлович и Кази, стало известно в обществе, то можно предположить, какой резонанс должна была возыметь такая информация и каким образом ее могли проинтерпретировать.
В пользу того, что прием депутации Русского технического общества не просто так совпал с докладом Филиппова, говорит следующий факт. Витте в воспоминаниях рассказал, что во время его первой после отставки Кривошеина аудиенции император обратился к нему: «Я прошу вас выслушать этот указ», – после чего прочитал министру финансов указ о назначении Кази министром путей сообщения [367]. Витте не указал дату этого приема у государя, но ее нетрудно вычислить. Министр финансов отметил, что он состоялся «в гатчинском дворце» в пятницу. (Пятница, как известно, была закреплена за его аудиенциями.) Прием имел место уже после увольнения Кривошеина.