О самом же увольнении Витте, по его собственному признанию, узнал только из публикации «Правительственного вестника»[368]. Первая пятница после уведомления Кривошеина 14 декабря о его отставке – это 16 декабря. С 22 ноября по 24 декабря император находился в Царском Селе[369]. Витте перепутал гатчинскую резиденцию с царскосельской: видимо, в его памяти просто отпечаталось, что аудиенция была не в Петербурге, а в пригороде. Очевидна неискренность заверения Витте, будто об отставке Кривошеина он узнал из сообщения «Правительственного вестника». Этот номер газеты вышел в воскресенье, 18 декабря: в датированном 19 декабря письме Филиппова к сыну говорится о том, что «Правительственный вестник» с сообщением об отставке Кривошеина был напечатан «вчера» [370]. Таким образом, если бы министр финансов действительно узнал об увольнении министра путей сообщения из газеты, то он еще не был бы в курсе этого решения императора, когда отправлялся к нему на доклад 16 декабря. В то же время ознакомление министра финансов с проектом указа о назначении Кази не могло быть неделей позже – в пятницу, 23 декабря. Расклад событий последующих аудиенций, как будет показано ниже, убедительно свидетельствует, что этот прием состоялся именно 16 декабря.
Витте прямо связал прочитанный ему императором проект указа о назначении Кази с влиянием Александра Михайловича[371]. Если принять во внимание, что чуть менее недели назад Николай II принял обоих в составе депутации Русского технического общества, то взаимосвязь смотрин протеже великого князя и проекта указа, с которым государь ознакомил министра финансов, становится очевидной.
Дальнейший разговор Витте с императором 16 декабря развивался следующим образом. Министр финансов, подчеркнув деловые достоинства Кази, принялся разубеждать Николая II. Аргументация Витте сводилась к тому, что Кази совершенно некомпетентен в железнодорожном деле и нельзя допустить, чтобы второй подряд руководитель МПС оказался несведущим в вопросах, которыми ему надлежит руководить. Министр финансов даже позволил себе сделать императору вызывающее предложение о том, что если уж и назначать названное лицо министром, то тогда лучше сразу ставить его во главе Морского министерства. В таком случае он станет руководить тем, в чем, в отличие от железнодорожного дела, разбирается. На вопрос государя, кого бы Витте мог порекомендовать вместо Кази, министр финансов незамедлительно предложил кандидатуру своего товарища по Министерству финансов Иващенкова. Николай II обещал подумать об этой кандидатуре[372]. Витте уже давно вынашивал идею посадить в кресло главы МПС Иващенкова. Победоносцев сообщал 17 декабря в письме к вел. кн. Сергею Александровичу, что министр финансов предлагал «своего товарища» на место Кривошеина «еще покойному государю» [373].
Можно привести два косвенных подтверждения тому, что указанный разговор Витте с императором произошел именно 16 декабря. Во-первых, Богданович 19 декабря записала в дневнике: «Видно было после доклада у царя [в] прошлую пятницу, что Витте не мог провести своего кандидата, он вышел из кабинета красный, сконфуженный». Возле кабинета государя стояли «несколько генералов», ожидавших представления. Министр финансов, «проходя мимо, знакомым и незнакомым подал руку»[374]. Во-вторых, в дневнике Николая II утренние события этого дня изложены подобным же образом: «После небольшой прогулки принял Витте. В биллиардн[ой] около ротонды был прием военных»[375]. В данном случае несоответствие информации о том, где военные ожидали представления (и, следовательно, где с ними столкнулся Витте) – возле императорского кабинета или в биллиардной – непринципиальна: информаторы Богданович могли попросту не знать этой детали, упустить ее или не придать ей должного значения. Что же касается утверждения генеральши, что министр финансов «не мог провести своего кандидата», то эти слова, скорее всего, надо понимать так: не сумел добиться согласия государя сразу. Хотя на моментальную перемену императором его мнения относительно того, кого следует назначить министром, было бы странно надеяться. По-видимому, дошедшие до Богданович слухи несколько исказили картину событий, имевших место на самом деле. Витте действительно мог выйти от Николая II «красным» и «сконфуженным» – но не оттого, что тот отверг кандидатуру Иващенкова. Министра финансов, вероятно, деморализовало уже практически подготовленное назначение Кази, которое вряд ли (как тогда казалось Витте) можно было предотвратить предложением государю другой кандидатуры.
Во время состоявшейся 23 декабря следующей аудиенции министра финансов император дал отрицательный ответ по поводу Иващенкова. По словам Витте, Николай II назвал «главную причину» своего решения: если на посту министра путей сообщения окажется товарищ министра финансов, то все начнут усматривать в действиях нового главы МПС влияние его бывшего непосредственного начальника. К тому же, как отметил в воспоминаниях Витте, государь признался, что не испытывает к Иващенкову приязни и «вообще ему его не хочется назначать». А потому он по-прежнему склоняется в пользу Кази[376].
Разумеется, отсутствие симпатии вряд ли в данном случае имело значение, если император уже определился с кандидатурой нового руководителя МПС. Однако восприятие товарища министра финансов все же играло определенную роль при оценке его шансов пойти на повышение. Иващенков даже внешне не тянул на министра. В воспоминаниях Путилова подчеркивается «бесцветность» товарища Витте, являвшегося «человеком неглупым, работящим, но без большой инициативы и вообще скорее исполнителем, нежели руководителем». Такая «бесцветность» чувствовалась и в его внешности: «Даже самая фигура Иващенкова, – отмечал Путилов, – выше среднего роста, довольно полная с одутловатым, обросшим бородою лицом и несколько шамкающей речью, свидетельствовала о его посредственности и не внушала большого доверия» [377].
Государь был совершенно прав в том, что назначение Иващенкова на место Кривошеина стало бы восприниматься исключительно как расширение сферы влияния Витте. Через два дня Шереметев фактически слово в слово повторил подобное опасение – только уже как вроде бы нейтрализованную угрозу. Он отметил, что намерение сделать Министерство путей сообщения департаментом Министерства финансов, вероятно, «не удается»[378].
Отражение изложенного разговора в воспоминаниях Витте и на этот раз косвенно подтверждается сведениями из дневника Богданович. 24 декабря, то есть на следующий день после того, как Николай II высказал Витте несогласие с его кандидатурой и подтвердил свой выбор Кази, чету Богдановичей посетил Куломзин. Управляющий делами Комитета министров буквально с порога заметил, что «поспешил прийти», ибо «только что убедился, что м[инистро]м и [утей] с [общения] не будет». При этом он высказал мнение, что освободившийся пост займет Кази. Сославшись на неназванный источник, Куломзин рассказал Богдановичам о намерении императора «до назначения кого-либо» обсудить этот вопрос с Александром Михайловичем, а Кази, как известно, – «приятель» великого князя. Гость салона генеральши не сомневался в положительном решении государя по кандидатуре Кази. И хотя управляющий делами Комитета министров «резко говорил» в адрес Кази, он подчеркнул свою готовность изменить мнение о бывшем управляющем Балтийским заводом, «раз он будет назначен». О собственных перспективах занять место Кривошеина Куломзин заметил, что определенные шансы на то имелись «вскоре по смещении» проштрафившегося министра, причем тогда, когда император находился в Царском Селе. Теперь же, когда государь вернулся в Петербург, шансов у Куломзина нет никаких, так как «здесь у него много врагов»[379].
Куломзин уже давно стоял в очереди за портфелем министра путей сообщения. В воспоминаниях он поведал, что цесаревич Александр предлагал его в товарищи главе МПС К. Н. Посьету, когда в 1880 г. товарищ министра Н. Н. Селифонтов первый раз покинул свой пост (Селифонтов занимал эту должность еще раз в 1885–1889 гг.). Уже будучи императором, Александр III дал понять Посьету, чтобы тот готовил Куломзина «на свое место». Но министр «наотрез от этого отказался», объяснив свою позицию «дурным характером» Куломзина.
После отставки с поста министра путей сообщения Гюббенета в январе 1892 г. Александр III вновь рассматривал кандидатуру Куломзина как потенциального руководителя МПС. Об этом мемуарист узнал при неожиданных обстоятельствах. 1 марта 1892 г., покидая Петропавловский собор после отслуженной там панихиды по погибшему в этот день 11 лет назад Александру II, Черевин, «сильный тогда при особе императора в качестве начальника его охраны», нарочито «громко, на всю публику» обратился к Куломзину. Он сказал, что «слышал» про готовившееся назначение Куломзина министром путей сообщения, однако «он не советует принимать» это предложение. Управляющий делами Комитета министров, вероятно, обескураженный выходкой Черевина, отвел начальника дворцовой охраны в сторону и сказал, что не имеет видов «на столь выдающееся положение», не ощущает себя подготовленным к нему и просит поспособствовать отклонению его кандидатуры.
Когда несколько месяцев спустя Витте переходил из Министерства путей сообщения в Министерство финансов, о кандидатуре Куломзина снова заговорили. Но и на этот раз удача ему не улыбнулась: в результате переплетения интересов Витте и Дурново освободившееся место должен был занять Кривошеин. По злой иронии судьбы Витте – точь-в-точь, как Черевин 1 марта, – в издевательской форме дал понять Куломзину, что вопрос о замещении вакантного места предрешен. Он предложил Куломзину подвезти его и затем, даже не дождавшись ответа, «с любезно-насмешливою улыбкою» спросил: «А ваше вот сердечко, небось, волнуется?» – явно рассчитывая на то, что собеседник понял, о чем пойдет речь, и предвкушая его предстоящее осаживание. Куломзин действительно догадался и, не желая снова выглядеть посмешищем, сухо отказался садиться в экипаж к Витте