— Сигнал к построению! — скомандовал Степан Петрович через пятнадцать минут избиения вражеской эскадры.
Пушки португальских кораблей просто не доставали до русских пароходов, которые, кроме того, выстроившись в ряд носом к неприятелю, чуть пятились назад, постоянно разрывая дистанцию. Задний ход давал огромное преимущество.
Хметевский не стал дожидаться, пока португальские корабли скроются под воду, если, конечно вовсе утонут, так как не было ясно, насколько они повреждены. Очевидным стало одно — эти вымпелы уже участвовать в сражении не будут.
На горизонте виднелся мыс Ильясбаба, к востоку от эскадры русских пароходов и там уже начинало вставать солнце. С каждой минутой становилось все светлее и Хметевский уже жалел, что потратил много времени на бой с португальской эскадрой. Сейчас он рисковал не успеть к началу сражения.
— Запаздывает Хметевский, — констатировал генерал-адмирал Спиридов. — Пускайте ракету о начале атаки!
Григорий Андреевич принял решение, возможно, самое главное в его карьере. Теперь или на корабле с парадными флагами, либо в морской пучине стать кормом для рыб. Но генерал-адмирал, отдавая приказ, не сомневался, он понимал, что только решительная атака, где даже тактика уже будет играть второстепенную роль, способна принести победу русскому флоту. Это пароходам выпала роль быть тактически выверенными, отстреливать вражеские корабли, уходя от ответного огня и уж, тем более, от абордажа, который англичане чаще предпочитают остальному. Но и русские корабли готовы к кровавой схватке на корабельных палубах. На всех линкорах есть специалисты боя в стесненных условиях.
С рассветом Спиридов увидел идущий к нему навстречу огромный вражеский флот. Не только русский адмирал решит дать бой. Англичане, лишившиеся своих самых мощных кораблей, так подло сожженных в водах пролива Дарданеллы вместе с адмиралом, погибшем на борту флагмана, — решили умереть, но уничтожить русских. Пусть это и звучало не совсем логично, ибо мертвый воевать не может, но английские капитаны не хотели искать логику там, где они собирались применить все свое мужество и упорство. Английские корабли шли, а на их палубах не звучало ни единого лишнего слова, команды были наполнены решимости и автоматически исполняли все необходимые манипуляции лишь для того, чтобы их корабль настиг любой русский, и тогда англичане собирались продемонстрировать русским выскочкам, что московиты на море лишь младенцы и не могут тягаться со взрослыми мужчинами.
Подобного настроя у русских команд не было, но и они плыли за своей победой. Воспитанные на подвигах адмирала Бредаля, на славных сражениях Уле Панто или Мадагаскара, матросы и офицеры русского флота не испытывали пиетета перед кем бы то ни было. Напротив, для не знавших поражений уже десятилетия, русский флот был победоносным.
— Тяжело нам придется, противник многочисленнее и настроен решительно, — тихо, только лишь для себя пробормотал Спиридов, отпивая глоток из большой чашки с кофе.
Здесь, на корабле, Григорию Андреевичу было наплевать на столовый этикет и, что кофе пить из таких больших чашек было неприлично, неправильно, моветоном. Наверное, люди из будущего могли бы сказать, что чашка кофе у Спиридова в руках — это визитная карточка генерал-адмирала. Сам же Спиридов показывал, что он спокоен и полностью контролирует ситуацию.
На самом же деле — нет. Ничего больше он не контролирует. Подобные предстоящему сражения не могут быть управляемыми. И пусть план боя имелся, но кораблям всего русского флота было приказано стараться придерживаться общего плана, но при этом действовать по обстановке. И теперь, когда не удалось выйти на неподготовленного, сонного противника, план становился практически не актуальным.
После первых залпов корабельных орудий, когда палубы — а при таком скоплении кораблей — и вся окружающая морская гладь, покроются дымами, исход сражения будет определяться выучкой матросов, канониров, более совершенным оружием и удачей. Все это, может быть, только кроме удачи, на которую следовало лишь уповать, в русском флоте присутствовало.
— Ну, все. Господи, уповаю на волю Твою! — сказал Спиридов, как только корабль резко развернулся правым бортом и дал залп из имеющихся дальнобойных орудий.
Ни одного попадания не было, и противник продолжал сближаться, хотя для того, чтобы открыть ответную пальбу, уже было необходимо сейчас совершать маневр разворота. Капитан корабля знал свое дело, в чем генерал-адмирал убеждался ранее. Поэтому каким-либо образом вмешиваться в ход сражения Спиридов не собирался. На военном совете группа офицеров даже сделала робкую попытку отговорить командующего от участия в сражении. Но тогда Спиридов лишь улыбнулся, не потрудившись как-либо комментировать свой отказ. Он непременно собирался присутствовать на корабле во время эпохального сражения.
— К оружию! — громогласно приказал капитан корабля, понимая, что два ближайших английских вымпела собираются максимально сблизиться с русским кораблем, намереваясь взять линкор под Андреевским флагом на абордаж.
Другие русские корабли также открыли огонь дальнобойными орудиями, и все пространство заволокло дымом, столь плотно шли семьдесят шесть русских кораблей, намереваясь победить в схватке с противником, который располагал более ста вымпелами. Было бы существенно больше, если бы не потопление франко-испанской эскадры и части английского флота в проливе, за который сейчас и начали бескомпромиссный бой лучшие флоты мира.
Спиридов не знал, что его заместитель контр-адмирал Хметевский выключил из боя португальскую эскадру. Как не мог знать контр-адмирал и того, что русские пароходы находятся на расстоянии от вражеского флота, с которого через десять-пятнадцать минут откроют огонь с северо-запада, ударяя во фланг атакующего построения англо-испано-французского флота, четырех кораблей Венеции и пяти Генуи.
Не знал Григорий Андреевич и того, что четыре русских монитора уже потопили испанский линкор шестидесятивосьмипушечный Сан Зенон, что в ходе этого боя испанцам удалось попасть в трубу одного из мониторов и столь сильно его повредить, что впервые в этом мире был фактически уничтожен полностью бронированный корабль.
Никакого линейного боя не получалось, вражеские корабли не собирались подставляться бортами даже тогда, когда их орудия уверенно могли поражать русские корабли. Попасть же во вражеский линкор, когда тот шел на максимальном ходу носовой частью было крайне сложно. Вместе с тем, единичные попадания были, пусть этого и не было видно Спиридову. И уже шесть неприятельских фрегатов вместе с двумя линкорами теряли свой ход и выпадали из боевой формации надвигающейся армады русских кораблей.
Сергей Иванович Зейский на своем, наспех отремонтированном корабле Ново-Архангельск, состоял в охранении флагмана русского флота. Его задачей было поддерживать огнем главный русский корабль «Петр Великий» и постараться не допустить сцепки вражеского корабля с русским флагманом. Тот бой, который навязывал противник, был понятен, но ранее не прогнозируем. Все-таки линейное сражение, когда корабли обмениваются залпами орудий, считалось более вероятным, нежели вот такое противостояние, сумасшествие, когда враг, казалось, идет на таран, стремясь своим самопожертвованием уничтожить и противника.
— Два румба норд-норд-вест, — скомандовал капитан первого ранга Зейский.
Офицер, стоявший у штурвала, испуганно посмотрел на капитана, но Зейский был невозмутим. Подобный поворот означал, что Новоархангельск пойдет наперерез одному из кораблей, который устремился к флагману русского флота и, словно завороженный, линкор противника не получил ни одного попадания и шел с полными парусами.
— К оружию! — скомандовал капитан Зейский и достал свой револьвер, дабы убедиться, что оружие заряжено. — Приготовить «демидовки» по правому борту, — озвучил очередной приказ Сергей Иванович и тихо добавил про себя. — Я отомщу за тебя, Дмитрий Леонтьевич.
Все время, что прошло с момента атаки англичан на Мальту, Зейский только и жил жаждой мщения за своего учителя и друга Дмитрия Овцына.
Сергей Иванович сейчас проявлял высшую степень эгоизма, он сознательно стремился поставить под удар и корабль, и команду, совершая то, что было не очевидно.
— Еще два рубма на норд-вест. Готовьте сцепку. Пойдем на абордаж, — жестко и бескомпромиссно прокричал Зе йский.
Абордажная команда, состоящая из двадцати пяти морских пехотинцев, прошедших школу пластунов, как и все матросы, стали вооружаться. Лица людей выражали суровую решимость. Страшнее абордажного боя в открытом море нет ничего. Падение в воду минимизирует шансы выжить, а расстояние между противниками столь мизерное, что порой можно ощутить тепло дыхания врага.
— Всем держаться! Орудия, огонь! — Новоархангельск вот-вот должен был столкнуться с линкором англичан. Оба корабля разрядили свои пушки. Стальные шарики разрывали и дерево, и человеческую плоть. Картечь, выпущенная противниками, сразу же лишила жизни почти тридцать человек, еще сорок воинов, готовых друг друга убивать, были ранены.
На английском корабле уже изготовились к бою и седовласые матросы, некоторых из которых определили на флот по решению суда, и четырнадцати-пятнадцатилетние мальчики из благородных семей, которые только-только начинали свой путь на ниве становления флотскими офицерами Роял Нэви. Это в русском флоте ограничения по возрасту составляют шестнадцать лет, и то в порядке исключения, в английском же подобных ограничений не было. А теперь шестеро таких юношей двумя руками сжимали свои абордажные сабли, пытались всячески демонстрировать непоколебимость, но коленки предательски дрожали. Мальчики стояли позади своих многоопытных матросов и офицеров, но часть экипажа свалило с ног картечью. И теперь надежды на то, что взрослые мужчины убьют русских раньше, чем придется вступать в бой им, самым младшим на корабле, испарились.