— Брат не мог признаться остальным магам, что желает занять моё место. Ему пришлось делать вид, что борется со мной наряду со всеми.
— Но почему ты не признался остальным магам, что не желаешь быть тем, кем стал? Почему бы не рассказать о делах своего брата вместо того, чтоб вести многочисленные битвы?
— Ты ищешь человеческой логики у сущности, которое давно перестало быть человеком. Когда я находился в цикле созидания, я не был способен причинить хоть какой-то вред кому-либо. А рассказать о произошедшем, значит навредить. Когда я был в цикле разрушения — я вообще не думал ни о чём ином, кроме убийств, пожаров, крови… Перестань допрашивать меня, словно я что-то скрываю. Отмечая какие-то несовпадения в моей истории, нужно помнить, что я не то существо, которое перед тобой. Я не гигантский скелет. Я не великан и не демон смерти или хаоса. Осознать мою натуру невозможно, не став мне равным. Но стать мне равным, значит потерять любые стремления осознавать чью-либо натуру. То, что ты видишь перед собой — всего лишь отражение ваших мыслей обо мне.
Речь Первомага снова напомнила мне выступления экономических советников. Я потеряла её нить ещё на середине, но тщательно делала вид, что слушала, корябая пальцем тугой рычажок сельскаба.
— А почему бы не помириться с братом? — предложила я. — Он построит тебе леддель, ты вернёшься и умрёшь. Все будут рады.
— Мой брат давно мёртв.
— Откуда ты знаешь? «Летопись Закрытых Семилуний» появилась на свет менее пятидесяти семилуний назад. По легенде Скро Мантис овладел тайной долголетия…
— Говорю тебе, он умер. Конечно, он жил дольше, чем обычный человек. Отсюда и появилась ваша легенда, что он до сих пор ходит по Голдивару и записывает наблюдения в свою «Летопись».
— Хочешь сказать, что «Летопись» не его рук дело?
— Есть только одна «Летопись», и она где-то в землях за Барьером Хена.
— Глава нашей академии Лорт-и-Морт тоже магически обманывает время, но ради этого он пожертвовал пространством: живёт в пределах замка Химмельблю. Что если и Скро Мантис так же живёт где-то?
— Нет.
Так как Первомаг не пояснял, откуда у него такая уверенность, я спросила о другом:
— Откуда ты знаешь, что книга сохранилась? Она могла сгореть, утонуть, быть разорванной на салфетки для подтирки.
— «Летопись» невозможно ни уничтожить, ни подправить. Она защищена от этого на долгие тысячелуния.
— Интересно рассказываешь, но я не согласна. Даже если я попаду за Барьер Хена, то все знают, что обратной дороги нет.
— Есть. Ведь Скро Мантис помогал Хену создать Барьер. В самой летописи можно найти решение для выхода из-за него.
Я отступила на несколько шагов и твёрдо сказала:
— Смотрю, у тебя есть ответ на любые мои отговорки. Поэтому говорю прямо: нет, я не пойду на сделку с тобой.
— Это не сделка, а единственный выход для всех нас. Но я предполагал, что нужно будет помочь тебе с принятием решения. Поэтому позаботился о гарантиях.
По одну сторону от Первомага появился пузырь пространства, в котором находился Слюбор! Сидел за деревянным столом и поедал курицу из коробки. Судя по выражению лица — не осознавал где находился и по какой причине. Дожевав курицу, протягивал руку и брал следующий кусок. Кости бросал на пол, где скопилась изрядная куча.
— Что ты сделал с ним? — закричала я.
— Любитель иллюзий стал частью собственной иллюзии. Он в моей власти. Могу в любую секунду закончить его существование.
Если у меня и оставались сомнения, использовать сельскаб или нет, то теперь они развеялись.
Довела рычажок до предела.
Драген предупреждал, что между активацией и началом действия будет короткий промежуток времени, за который Первомаг сможет остановить реакцию… Поэтому он ни в коем случае не должен видеть прибор. Было бы хорошо вообще не доставать из сумки, но она была сделана из заговорённой ткани, удерживающей магическую энергию, так что вытащить всё же придётся.
Первомаг снова взмахнул рукой. Рядом с шаром появилась клетка с Аделлой.
— И она попалась, — сказал Первомаг. — Их жизнь зависит от тебя.
Стены клетки начали сжиматься. Аделла заметалась, попробовала упираться руками и ногами, но прутья неумолимо сближались.
В дверном проёме появился Матвей. Перепрыгивая кучи битых кирпичей, подбежал и встал рядом со мной.
Пора! Я вытащила из сумки сельскаб:
— У меня осталась ещё одна отговорка.
Первомаг, сохранявший до этого свою искажённую перспективу присутствия перед моим лицом, отпрянул. Вытянулся во весь гигантский рост:
— Ты же знаешь, что это меня не остановит?
— Зато задержит. Успеем разделаться с тобой проверенным способом. Какой статуей хочешь быть на этот раз?
Первомаг выдохнул на меня синее пламя. Защитное поле удержало, но сила удара была такая, что сразу почувствовала — противник… жалел меня.
Неужели он не врал? Вдруг я ошибаюсь, следуя наставлениям Драгена? Он предупреждал, что нельзя верить ни единому слову Первомага, а тем более не принимать от него какие-либо предложения.
— Бленда, что бы ты не собиралась сделать, делай скорее, — подсказал Матвей.
Прутья клетки сдавили Аделлу со всех четырёх сторон. Она визжала, царапая и кусая прутья. Слюбор поглощал и поглощал курицу. Горсть костей росла.
— Если тебе не жалко этих двух, как насчёт третьего? — сказал Первомаг.
Раскрыл гигантскую ладонь, выпуская на гору битого кирпича… Рельсона. Одет во всё то же злополучное пальто. Ещё более тощий, ещё более жалкий. Мы четверо избегали разговоров о нём. Как-то само собой решилось, что Рельсон или умер, или находился в образе воробья, опасаясь стать человеком. Ведь в отличие от нас у него не было ни руллей языка, ни умения их мастерить. Земля была для него неизвестным миром, в котором неизвестно как жить.
— Рельсон, ты в порядке?
— Ничего, Бленда, мне даже стало лучше.
Рельсон, путаясь в полах пальто, спустился с груды кирпича. Сельскаб задрожал. Лунный камень начал притягивать к себе всю окружающую магию. Началось!
— Иди ко мне, Рельсон, — кричала я. — Скоро ты будешь в безопасности.
— Да я и так в безопасности, — бормотал он. — Всё время был. И ты будешь скоро.
— Что он с тобой сделал? — с подозрением спросила я. — Стой, не подходи ко мне. Рельсон, предупреждаю, не двигайся!
— Все будем в безопасности, — шмыгал он носом, не останавливаясь. — Ты не знаешь Триединого, а я знаю. Его силы безграничны, но когда нет желания, нет смысла в безграничной власти.
— Убей тебя булыжник! Не двигайся, я сказала.
Сельскаб так дёргался, что пришлось держаться за него двумя руками. Из центра камня выросли пространственные воронки, искажая реальность. Ощутила, как сквозь мои руки прошла сжатая в миллионы раз магическая энергия. Её концентрация и заставляла прибор плясать от напряжения.
— Сейчас будем в безопасности, — Рельсон вытянул свои руки, собираясь обнять меня.
— А ну назад. Пристрелю.
Матвей занёс автомат, чтобы ударить Рельсона, но тот исчез и появился поодаль. Скоростное перемещение, говорил Драген, одно из сложнейших умений, которое нужно долго осваивать. И вот тебе — дурак Рельсон способен на такое. Нет сомнений, Первомаг что-то сделал с ним…
— Матвей, если приблизится — стреляй.
— Есть, мой командир.
Мёртвое поле, уничтожавшее магию, выросло и достигло споггеля Хадонка. Существо пронзительно заверещало… Ранее я не слышала, чтобы оно издавало хоть какие-то звуки!
— Прости… — прошептала я.
Споггеля словно разрезали на части невидимые ножи. Каждая часть утонула в пространстве, исчезла в небытие… Хадонк хоть и был без сознания, но при смерти споггеля открыл на миг глаза, прохрипел что-то, попытался встать. Упал, снова замер.
Край поля достиг и Рельсона. Любитель жаб начал исчезать и появляться то тут, то там, избегая его воздействия.
— Всё будет хорошо, Бленда. Мы в безопасности, — раздавалось то справа, то слева.
Первомаг стремительно уменьшался. От него отлетали светящиеся всполохи, как пух от разделываемой птицы. Он изрыгал синее пламя, но оно не достигало меня, опадая под действием мёртвого поля. Прутья на клетке Аделлы остановили сжатие, а Слюбор перестал жевать и с удивлением огляделся, подозревая, что находился в иллюзии. У фулелей хороший нюх на это дело.
— Так его! Так его, — радостно закричал Матвей. — Мочи гада!
Первомаг сделался с нас ростом. В последней отчаянной попытке он призвал десяток крипдеров и каменных слоггеров. Слоггеры сделали пару шагов и рассыпались. Крипдеры смогли добежать половину пути до меня, возможно, преодолели бы и весь участок, но Матвей открыл стрельбу. Мёртвые гады катились и падали к моим ногам. К сожалению, я не могла помочь, занятая удерживанием сельскаба, который вот-вот должен был достичь момента, про который Драген назвал «всплеск бездействия». Мёртвое поле должно расползтись на огромное расстояние, уничтожая всю магию, что сотворил Первомаг. Должна была смести и барьер, закрывающий город…
— Все будем в безопасности, — сказал над моим ухом Рельсон.
Сельскаб особенно сильно дёрнулся. У меня заложило уши. Чувствовала, как из центра лунного камня вспучивается мертвящая сила…
Рельсон растопырил руки и набросился на меня. Он и раньше так делал, когда хотел показать свои чувства к девушке. Считал, что внезапные объятья — признак искренности и чистоты намерений.
Накрыл собой и меня и сельскаб. Вероятно, вместе с этим движением применил какую-то магию, которой обучился у Первомага. Потому что вся сила всплеска ушла в него. Рельсон кричал от боли, но не размыкал объятий.
Я лежала на земле, видела сапоги Матвея. Он бегал вокруг нас, что-то выкрикивая, но я почти перестала слышать. Скорее всего, боялся стрелять, чтобы не поранить меня.
Придавленная телом Рельсона я продолжала держать сельскаб. Прибор ещё раз дёрнулся, как умирающий и затих. Затих и Рельсон. Матвей стащил его с меня. Перекатившись на спину, любитель жаб остался неподвижен, глядя выпученными глазами в небо. Скрюченные пальцы застыли, будто Рельсон давно умер и закоченел.