Наговорила лишнего. Про Землю, про Брянск, про магическую курицу Кифси… Про неисчислимое количество вариантов миров в беспредельной Вселенной магических струн. Про что-то ещё.
Мои мысли путались. Каждое предложение пыталось обогнать последующее, чтобы уместить в свой торопливый монолог как можно больше правды. Правды, в которую, конечно, никто не поверил.
Стены моей темницы раздулись, как водяной пузырь. Лопнули, обдав меня крошками битого камня. Я успела понять, что заработала магия фулелей… Я превратилась в разум, следующий по тропинкам искусственного мира, который создавал пытающий меня маг, пользуясь образами из моей памяти.
Утро. Щербатые Горы на фоне неба. Видна артерия водопада «Сестра Великана». Воды летят вниз отдельными сгустками, как при замедлении времени. За её полётом можно следить, как за парением птиц.
Я бегу по тропинке, ведущей к обратной стороне дома. В руках у меня драйденская заводная кукла, которая крутит головой, моргает и открывает рот.
Драйденские Земли производят развивающие детские игрушки. Безо всякой магии. На спине моей куклы расположена головоломка из десятка рычажков. При решении очередной задачи, кукла раскрывает новое умение: двигать ногами, сжимать пальчики или водить глазами по сторонам…
Мама! Я же бегу к маме, что бы показать, чему научила свою куклу.
А дом, к которому бегу — это наша таверна, носящая название вслед за водопадом, то есть «Сестра Великана». Обычно у парадного входа толпятся рудокопы, возвращающиеся со смены. Лошадей выпрягают из карет и телег, заводят в стойла… На «Станции Мэттю» слуги моют пыльные самоходки, меняют в них рулли движения, пока владельцы выпивают в таверне бесплатную кружечку дрикка. В те времена ещё не вышел закон, запрещающий возницам потреблять спиртное.
Но почему сейчас нет ни телег, ни самоходок, ни верениц рудокопов?
Я забегаю в таверну. На полу лежат мёртвые посетители. На барной стойке перегнулась, свесив вниз руки, девушка. В её спине торчит изогнутый нож. Я откуда-то знаю, что это номасийское оружие. По оголённым рукам девушки стекает кровь. Как вода «Сестры Великана», она капает на пол в замедленном времени.
— Мама! — кричу я.
Перебегаю в обеденный зал.
Столы перевёрнуты, угол комнаты подожжён синим огненным шаром. Занавески сгорают, вырисовывая на потолке чёрный узор копоти. Между перевёрнутых столов лежат трупы. У кого-то отрезана голова, кто-то навылет пробит огромным «Когтем дракона», оружие, которое могут создавать только номасийские ливлинги.
Частью сознания понимаю, что я всего лишь девочка восьми семилуний от роду. Я не могу знать ничего о магии. Мои способности проявятся поздно, в десять.
— Мама! — кричу я снова и вбегаю вверх по лестнице, где располагается гостиница.
Двери всех номеров распахнуты. Отовсюду слышны звуки борьбы, стоны, мольбы о пощаде. Кукла в моих руках продолжает вертеть головой и вращать глазами. Она кажется столь страшной, что отбрасываю её.
Бегу по коридору. Стараюсь не смотреть по сторонам, но краем глаза отмечаю: в одной комнате четверо номасийцев истязают нашу официантку, студентку из Вейроны. В другой — чёрное чудовище с гладкой мокрой шерстью трясёт головой, а в пасти зажато тело того старика, что работал у нас над озеленением участка. Высаживал деревья, стриг траву, готовил какие-то лечебные снадобья против простуды. Таким добрым травником и запомнился на всю жизнь…
На стене третьей комнаты распят наш повар. Двое номасийцев, попивая дрикк, упражняются в стрельбе из арбалета. Пока один стреляет в повара, второй подпитывает его энергетической порцией «Глотка жизни», заставляя несчастного жить до следующего выстрела. До следующей порции.
Коридор заканчивается большой комнатой. Дверь заперта. Это самый дорогой номер нашей гостиницы. Его снимают только кэрольды или внезапно разбогатевшие рудокопы, те, кому повезло найти самородок стен-камня.
Открываю дверь. Моя мама подвешена на потолке вверх ногами. Руки и ноги опутывают шипастые верёвки, которыми номасийцы ловят в степи диких лошадей.
На маме почти нет одежды, остатки синего платья, запомнившегося мне с детства, висят клочками. Она поднимает голову и смотрит на меня. Рот заклеен липкой паутиной.
— Кто это тут у нас? — говорит огромный страшный номасиец в меховой шапке.
Он хватает меня за платье и втаскивает в комнату. Второй номасиец захлопывает дверь. Мама дёргается, как гротескный червяк. Шипованная верёвка режет её тело, заливая пол кровью.
Ткань моего платья трещит.
Я открыла глаза.
Кирпичная кладка стен темницы перестала пульсировать. Но обрывки из наведённой иллюзии всё ещё стояли перед глазами. Вероятно, даже гофратский фулель, сотворивший эти поддельные воспоминания, не вынес того, что сделали с девочкой фантомные номасийцы.
— Прекратите, — прошептала я.
Я знала, что генерал наблюдал за мной или через окошко, или через замаскированный в стене Соглядник:
— Я говорю правду, правду…
Но пытки продолжились. Стены снова раздулись и разлетелись. Гофратский фулель повторно возвёл меня на эшафот душевных страданий в искусственном мире.
На этот раз мне было двенадцать семилуний. Я вернулась с подготовительных курсов стен-магии в Химмельблю. Посетила одну из штолен, где отряд рудокопов под руководством отца разрабатывал шток стен-камней.
— Стен-камень, доченька, это суть минеральное вещество, — говорил отец. — Минеральное вещество, которого коснулись магические струны.
Мы шли по коридору. На горном шлеме отца, который он по привычке носил без подшлемника, горела масляная лампа. Я дополнительно освещала путь тусклым шариком света. Ещё не научилась делать их яркими и долго живущими.
— А есть ли способы предсказывать, где и на какой глубине залегает наибольшее количество стен-камней?
— Видишь ли, дочка, само по себе вещество — это обычные антрациты, гипсы, уголь или оловянный камень. Реже — алмазы, топазы и прочие полудрагоценности. Соответственно, залегают они там, и в таком количестве, как это определено природой. А вот наличие магической силы определяют маги-рудокопы. Проводят детальную разведку, используя квиксольный инструмент.
— Очень интересно.
— Совсем неинтересно, дочка. Все маги-рудокопы — это неудачники, которые плохо учились. Они не способны набрать умений даже для Первой Отметки. Скажу тебе по правде… Маги и не нужны. Любой человек способен считать показания квиксольного инструмента.
— Почему же этим занимаются только маги-рудокопы?
— А чтобы не болтались без дела. «Форлендер» ещё два столуния назад протолкнул закон о том, что доступ к инструменту имеют только специально обученные маги.
— Значит их всё-таки обучают?
— Да что там обучать? Заставили их протрезветь, дали в руки инструмент — и айда в шахту! Зла на них нет. Ведь они не участвуют в работе. Только ходят за нами, попивая дрикк. А жалование получают, как и все, плюс надбавки от «Форлендера». Бездельники.
Своды шахты затряслись. Начали падать камни и посыпалась земля. Мой световой шарик был мгновенно сбит и потушен. Защищённая лампа отца уцелела. Отец прикрыл меня, посмотрел вверх и резко оттолкнул.
С потолка обрушился земляной пласт, перекрывая туннель.
— Папа, папа! — закричала я, поднимаясь на ноги.
Своды туннеля перестали трястись. Отец был погребён. Из земли торчала окровавленная рука со скрюченными пальцами, которые медленно разогнулись и обвисли.
Упав на колени, я начала разгребать землю. Рыдала и звала на помощь. Шлем отца валялся рядом, подсвечивая могилу.
— Вот мы и одни, — сказал кто-то за моей спиной.
Это был один из пьяных магов-рудокопов. Вокруг него вилось три световых шара. Они ритмично мигали разными цветами, создавая в шахте атмосферу танцевального зала в таверне.
Он допил бутылку дрикка, отбросил её и утёр губы:
— Иди ко мне, крошка.
Я судорожно соображала, как создать оружие или защиту, но маг ухмыльнулся:
— Хотя я не достиг Отметки, но сломаю любое сопротивление мелкой магички.
Он надвинулся на меня, схватил за плечи, ударил несколько раз по лицу. Так как я брыкалась, он призвал хилого тощего крипдера, который обхватил меня лапами и повалил на гору земли, под которой погребён отец.
Похохатывая, маг начал срывать с меня одежду. Крипдер вдавил моё лицо в землю…
Я снова очнулась на полу камеры.
Отогнала от себя ложные воспоминания, подняла голову и посмотрела на окошко двери, где, предположительно, стоял фулель:
— Насилие над детьми в присутствии убитых родителей? У тебя серьёзные проблемы с головой, придурок.
За дверью глухо раздалось:
— Теперь это и твои проблемы! Лучше признавайся во всём.
— Мне не в чем признаваться.
— Тогда страдай дальше.
И я страдала.
То, что все ужасы вертелись вокруг образов моей семьи и насилия, было не только извращёнными фантазиями фулеля. Ведь образы он брал из моей головы.
Я так соскучилась, по дому, по родителям, что любая иллюзия преобразовывалась в сюжеты с ними. Я ведь не знала, живы они вообще или нет? Щербатые Горы и Скервар располагались у линии фронта… Что если номасийцы давно разграбили таверну?
Это были те мысли, которых я избегала. А гофратский фулель безжалостно извлекал их на свет. Добавлял к кошмарам обязательное половое насилие, массовые убийства и пытки.
Пытки во время пытки! Клянусь Триединым, только фулели, потерявшиеся внутри собственных извращений, способны додуматься до такого.
Я потеряла счёт тому, сколько раз моих родителей и друзей сжигали, расстреливали, разрезали и заживо превращали в камень. Меня насиловали то крипдеры, то какие-то маги с щупальцами вместо рук. То слоггеры из навоза, то похотливые драконы с острыми чешуйчатыми хвостами фаллической формы.
Приходя в себя после очередной иллюзии, я жадно оглядывалась, наслаждаясь реальностью. У меня лишь несколько мгновений, чтобы отогнать прошлые образы, чтобы горько подумать, что однажды я не вернусь из кошмара. Останусь в чужом безумии…