Венди: И я бы сказала, откройте глаза и узрите сообщества, созданные теми, кто верит в любящего Бога, сотворившего нас.
Может показаться, что в этом диалоге я проявил излишнее упрямство, настаивая на походе в музей, но я не кривил душой. Этих людей приучили говорить: «Нет никаких ископаемых, покажите мне доказательства, покажите мне хоть одно ископаемое», они повторяют это снова и снова и начинают в это верить. Так что я поставил эксперимент, рассказав этой женщине о трех или четырех ископаемых, и дальше просто не позволял ей уйти от темы. Результаты удручают и являются хорошим примером тактики, часто используемой «отрицателями истории», когда они сталкиваются с доказательствами этой самой истории: просто не замечать их и повторять как мантру: «Покажите мне ископаемые. Где ископаемые? Нет ископаемых. Просто покажите мне хоть одно промежуточное ископаемое, мне больше ничего не нужно».
Другие «отрицатели истории» сбивают себя с толку названиями и связанной с номенклатурой неизбежностью проводить границы там, где их нет. Каждое ископаемое, которое потенциально может быть промежуточным, всегда классифицируется как Homo или Australopithecus. Ни одно ископаемое не классифицируется как промежуточное. Поэтому нет промежуточных звеньев. Но, как я объяснил выше, это неизбежное следствие требований номенклатуры, а не фактическое отражение реальности. Даже идеальное промежуточное звено все равно причислят либо к Homo, либо к Australopithecus. Более того, половина палеонтологов, вероятно, назовет его Homo, а другая половина — Australopithecus. И, к сожалению, вместо того чтобы собраться вместе и договориться, что промежуточные ископаемые — это именно то, чего нам следует ожидать, исходя из теории эволюции, палеонтологи, можно биться об заклад, чуть не до драки дойдут в терминологических спорах, неизбежно вызвав ложное впечатление о самой находке.
Это отчасти напоминает юридическую проблему различия между совершеннолетием и несовершеннолетием. По юридическим соображениям, а также для решения вопроса, достаточно ли юноша взрослый, чтобы голосовать или пойти в армию, необходимо провести четкое различие. В 1969 году возрастной ценз для английских избирателей был понижен с двадцати одного года до восемнадцати лет (в 1971 году такое же изменение произошло в США). Теперь уже говорят о снижении его до шестнадцати. Но, независимо от возрастного ценза, никто всерьез не считает, что наступление полуночи на восемнадцатый (или двадцать первый, или шестнадцатый) день вашего рождения действительно превращает вас в другого человека. Никто всерьез не думает, что есть два вида людей, детей и взрослых, «без промежуточных звеньев». Очевидно, мы все понимаем, что весь период взросления — это один сплошной переходный этап. Можно также сказать, что некоторые из нас так и не выросли. Аналогичным образом эволюция человека, от какого-нибудь Australopithecus afarensis до Homo sapiens, состояла из непрерывной последовательности родителей, рождающих детей, которых современный систематик, несомненно, отнес бы к тому же виду, что и их родителей. Оглядываясь назад (и по причинам, которые далеки от юридических), современные систематики настаивают на снабжении каждого ископаемого ярлыком, на котором должно быть написано что-нибудь вроде Australopithecus или Homo. Музеям однозначно не разрешено писать на табличках к экспонатам «на полпути между Australopithecus africanus и Homo habilis». Те, кого подлинная история не устраивает, пользуются этим соглашением о названиях, объявляя его признаком отсутствия промежуточных звеньев. Точно так же вы могли бы сказать, что нет такого явления, как подростки, поскольку человек — это взрослый избиратель восемнадцати лет и старше, либо ребенок без права голоса (младше восемнадцати). Это то же самое, что сказать, будто юридическая необходимость возрастного ценза доказывает: подростков не существует.
Череп Sahelanthropus
Но вернемся к ископаемым. Если апологеты креационизма правы, то австралопитек — это «просто обезьяна», поскольку его собственные предшественники не имеют отношения к поиску «недостающих звеньев». Но почему бы нам не взглянуть на них? Есть несколько находок, пусть и фрагментарных. Ардипитек, который жил 4–5 млн. лет назад, известен в основном по зубам, но было найдено также несколько костей стопы и черепа, и этого оказалось достаточно, чтобы большинство исследовавших его анатомов склонилось к тому, что он был прямоходящим. Почти такой же вывод сделали первооткрыватели двух еще более древних ископаемых — оррорина и сахелянтропа. Сахелянтроп примечателен своей исключительной древностью (шесть миллионов лет, близко по возрасту к общему предку с шимпанзе) и тем, что он был найден далеко к западу от Великой рифтовой долины (в Чаде, где его прозвище, Тумай, означает «надежда на жизнь»). Некоторые палеоантропологи скептически относятся к заявлениям о прямохождении, которые были сделаны первооткрывателями оррорина и сахелянтропа. И, как мог бы заметить циник, каждое проблемное ископаемое оспаривается в том числе первооткрывателями других таких же проблемных находок!
Шимпанзе незадолго до рождения
Палеоантропология более других областей науки отмечена — или поражена? — соперничеством. Следует признать, что палеонтологическая летопись, соединяющая прямоходящую человекообразную обезьяну Australopithecus с предположительно четвероногим предком, общим у нас с шимпанзе, по-прежнему бедна. Мы не знаем, как наши предки встали на задние конечности. Чтобы это понять, нужно больше ископаемых. Но давайте, по крайней мере, радоваться той хорошей палеонтологической летописи, которую мы, в отличие от Дарвина, имеем в своем распоряжении и которая показывает эволюционный переход от Australopithecus с мозгом как у шимпанзе, к современному Homo sapiens с раздутым черепом и большим мозгом.
В этом разделе я приводил фотографии черепов и предлагал их сравнить. Вы, возможно, заметили выдающуюся челюсть некоторых экземпляров или их надбровные дуги.
Иногда различия очень тонкие, что помогает осознать постепенность перехода от одного ископаемого к другому, более позднему. Теперь я хочу предъявить аргумент, который приведет нас к некоей проблеме. Дело в том, что изменения, происходящие в течение жизни каждой особи по мере взросления, гораздо более значительны, чем изменения, которые мы видим, сравнивая взрослых в последующей цепи поколений.
Череп на фотографии принадлежит шимпанзе незадолго до рождения. Он очень отличается от черепа взрослого шимпанзе и гораздо больше похож на череп человека — взрослого или ребенка. Существует часто публикуемое фотоизображение детеныша шимпанзе и взрослого шимпанзе, которое нередко используется для иллюстрации интересной идеи о том, что в эволюции человека ювенильные признаки поддерживались у взрослых (или — это не обязательно то же самое — что мы становимся половозрелыми, когда наше тело еще не полностью избавилось от подростковых черт). Мне показалось, что картинка слишком хороша, чтобы быть настоящей, и я послал ее своему коллеге Десмонду Моррису. Я спросил его, может ли фото быть подделкой? Видел ли он когда-нибудь молодого шимпанзе, который выглядел бы настолько похожим на человека? Доктор Моррис скептически отнесся к спине и плечам, но голова его устроила: «Для шимпанзе характерна сгорбленная осанка, а у этого на удивление прямая человеческая шея. Но если взять только голову, изображению можно доверять». Шейла Ли, подбиравшая иллюстрации для этой книги, нашла источник знаменитой фотографии — это материалы конголезской экспедиции 1909–1915 годов, снаряженной Американским музеем естественной истории. Животные в момент съемки были мертвы, к тому же автор снимков Герберт Лэнг был таксидермистом. Может быть, причина странной осанки детеныша — плохая набивка чучела? Это заманчивое предположение, но, согласно информации музея, Лэнг фотографировал свои экземпляры до набивки. Тем не менее осанку мертвого шимпанзе можно изменить так, как это не получится с живым. Десмонд Моррис, похоже, прав: осанка детеныша шимпанзе вызывает подозрения, но голова реалистична.
Фотографии детеныша шимпанзе и взрослой особи, сделанные Г. Лэнгом
Взяв голову за правдоподобную основу, даже если плечи и не вполне способны нести бремя подлинности, можно сразу увидеть, что сравнение черепов взрослых ископаемых может ввести нас в заблуждение. Или, выражаясь более конструктивно, резкое отличие голов взрослых особей от голов малышей показывает нам, как легко признак (например, степень вытягивания морды) может изменяться, придавая животному большую или меньшую «человечность». Эмбриология шимпанзе «знает», как «сделать» человекоподобную голову, потому что она проделывает этот трюк с каждым постепенно взрослеющим шимпанзе. Представляется весьма вероятным, что поскольку Australopithecus развивался до Homo sapiens, формируя промежуточные виды со все более и более короткой мордой, то происходило это очевидным путем сохранения детских признаков в зрелом возрасте (о неотении я упоминал в главе 2). В любом случае, значительная часть эволюционных изменений состоит в изменении скорости, с которой определенные части тела растут по отношению друг к другу. Это называется гетерогенным ростом[100]. Я имею в виду, что эволюционные изменения легко понять, учитывая наблюдаемые факты эмбриологических изменений. Эмбрионы формируются путем неравномерного роста: разные их части растут с разной скоростью. Череп детеныша шимпанзе превращается в череп взрослого шимпанзе путем сравнительно быстрого роста костей челюстей и морды в сравнении с другими костями черепа. Повторюсь, каждое животное каждого вида в ходе эмбрионального развития изменяется гораздо заметнее, чем типичные взрослые особи изменяются в цепочке поколений, растянутых в геологическом времени. Это соображение выводит нас к следующей главе, посвященной эмбриологии и ее отношению к эволюции.