Но учиться нам не позволяли.
И лорд Вильгельм понимал все это яснее меня.
– Но должен признать, что есть решение… изящнее. И оно сулит больше выгод. – Он одарил меня улыбкой сладкой, как густые заморские напитки, и я подыграла ему:
– Так расскажите же нам скорее!
Безмолвный Агли съежился еще сильнее, как в ожидании неминуемой грозы, и уже тогда холодком коснулось подозрение, что добра нам предложение лорда Вильгельма не несет.
– Новая шахта! – с плохо скрываемым торжеством воскликнул лорд Вильгельм, и темный огонь зажегся в его глазах. – Наши исследователи обнаружили огромное месторождение, которого хватит на много поколений, и, что еще чудесней, там же располагаются залежи нескольких очень редких металлов… Выгода ваша была бы огромна, если бы построили вы единый комплекс шахт, ибо, уверяю вас, за право купить у вас эти металлы передерутся все страны континента!
Я даже не успела взглянуть на отражение моего короля, когда почуяла почти по-звериному, как он напрягся, как внутри него начало копиться раздражение, темное и глубокое, как осенние тучи, полные затяжных дождей. Не стоило большого труда вспомнить, что о новых месторождениях сандеранцы говорили и раньше: и тогда, в первый раз, Рэндаллу, и после, когда заключали договор на строительство дороги вдоль берега.
Улыбка моя осталась все так же безмятежна, а взгляд спокоен:
– Это действительно звучит… многообещающе. Но сначала следует изучить местность. Ведь если эти месторождения не обнаружили раньше, значит, находятся они в местах диких и недобрых, и не выйдет проложить туда дорогу.
– Уверяю вас, с этим проблем не возникнет, – слишком поспешно ответил лорд Вильгельм, и в голосе его промелькнуло раздражение. – Если желаете, мой помощник предоставит вам карту с уже размеченным шахтным полем и дорогами от него к столице. А также приложит расчеты объемов производства и рентабельности…
– О, признательность моя не имела бы границ. Ведь прежде чем принять столь важное решение, я должна все внимательно изучить и посоветоваться с министрами. Возможно, это займет некоторое время, – с невинной улыбкой я пожала плечами, не сводя взгляда с зеркала, хоть и чувствовала уже: король мой расслабился, уверившись, что я не дам опрометчивого согласия. – Но ведь и вам торопиться некуда? Надвигается зима, а время Йоля – не самое доброе для начинаний.
Лорд Вильгельм хмурился сильнее и сильнее, и темное, фанатичное пламя в глазах сменилось тусклым, расчетливым блеском.
– Желание вникнуть в столь важные вопросы делает вам честь, Ваше величество, но должен сказать, что время здесь играет против вас, и вовсе его не так много, как вам кажется, – он подался вперед и доверительно понизил голос, дружелюбная улыбка осветила лицо, но глаза… глаза остались холодными и колючими. – Как вы помните, мы находимся здесь, лишь пока это приносит выгоду Сандерану. Угольная шахта была довольно весомой причиной вкладывать время и силы в развитие вашей промышленности, и торговля углем немало обогатила обе наши страны. Но сейчас эта причина исчезла, и если в скором времени не появится новая, не менее весомая, то нас отзовут. Отчизна решит, что полезнее мы будем в ее землях. А вместе со мной отбудут не только мои помощники, но и простые рабочие: те, что строят железные дороги, обслуживают их… управляют паровозами. Вы же не хотите их лишиться?
Наверное, в глубине моих глаз действительно промелькнул страх, потому что лорд Вильгельм удовлетворенно улыбнулся и откинулся на спинку кресла. Откуда он мог знать, что боялась я вовсе не возможных убытков, а утраты даже призрачной защиты от гнева добрых соседей. Легко представить, что сталось бы с железными дорогами без сандеранцев: сгнившее до черноты дерево, изъеденные ржавчиной пути, пробившаяся меж щебня трава и монстры-паровозы, остывшие и безвредные – неумолимое торжество времени и природы над делом рук человеческих.
Но пойти против воли моего короля я не смела. В конце концов, руки человеческие могут принести зла больше, чем буйство природы.
– Разве нет среди наших рабочих ни одного, кто справился бы с поддержанием работы железной дороги? Разве вы не должны были обучать их, согласно договору?
С притворным сожалением лорд Вильгельм развел руками:
– Мы и рады были бы делиться опытом с вашими людьми, но от нас же разбегались, как от зачумленных. Кто приходил к нам на службу? Лишь отчаявшиеся заработать иначе. Вы должны понимать: из дрянного металла доброго клинка не выкуешь.
– Я признаю вашу правоту, но мне все равно нужно время на принятие решения.
Лорд Вильгельм кивнул, стиснув зубы и пряча холодный непокорный взгляд. Скрип кресла, безукоризненный поклон, удаляющиеся шаги. Спутник его, так и не проронивший ни слова, подрагивающими руками протянул мне папку – обещанные планы и расчеты. Я встретила его взгляд – всего на мгновение – и долго потом гадала, почудился мне или нет сдавленный шепот «не соглашайтесь!».
Карту их разглядывала, хмурясь и кусая губы. Место для новых шахт сандеранцы отметили выше по течению Эфендвил, где впадала в нее быстрая и говорливая Эфинэйри, где расстилались самые плодородные поля меж старых, осевших холмов. Я знала эти места: люди там куда суевернее, чем в землях матушки, сеют и жнут по давним обычаям и никогда не забывают оставить дары добрым соседям, откупаясь страхом и уважением.
Нет, никогда бы я не позволила осквернить эту землю, ведь тогда от гнева добрых соседей не защитило бы нас и все железо в мире.
Но вряд ли дело было только в этом.
Я показала карту Мортимеру, и он нахмурился:
– Я опасался этого. – Голос его был столь слаб, что мне приходилось прилагать усилия, чтоб различить его. – Сандеранцы, как всегда, кривят душой: уголь, редкие металлы… нет, их интересует другое.
Сухой, словно ветка, палец скользнул по карте чуть выше, где кольцом высились старые курганы, и я поразилась, как не заметила, как же быстро изгрызла моего короля старость. Да и только ли старость?
– Здесь нашли они то, что называют земляным маслом, и, если добывать его неосторожно, способно оно отравить землю и воду на много лет. Но сандеранцы за него готовы и собственных детей в рабство продать, и добрым соседям в слуги податься – столько богатства оно им приносит. Но свою землю они берегут.
Рука его дрогнула и обессиленно свесилась с подлокотника, но взгляд остался ясен и спокоен.
– Ты понимаешь, юная Джанет? Если позволить им строить шахты – то мы останемся для них лишь кормушкой, источником ресурсов, за которые они никогда не дадут нам справедливой цены. И никогда, никогда не позволят нам сравняться с ними.
«Мы должны уберечь нашу землю», – хотелось сказать мне. «Мы не должны гневить добрых соседей», – требовало сердце. Но король мой ждал иного ответа:
– Пришла пора нам учиться самим.
И Мортимер улыбнулся из последних сил.
В ту зиму силы оставили его вовсе: болезни следовали одна за другой, изматывая его, иссушая, и ясно становилось, что следующего Бельтайна он может не увидеть. Я гадала: уж не Гвинллед ли был причиной болезни деда, не он ли тянул из него силы, как в младенчестве – из отца? Но королевич не становился сильнее ли, крепче ли, выше – кожа его все так же призрачно белела в сумраке, а глаза все чаще и чаще краснели от слез. И я усовестилась, что его подозревала.
К весне хватка лихорадки ослабла, но силы к королю уже не вернулись.
– Прости, что покидаю тебя так рано, моя Джанет. – Огромного труда ему стоило улыбаться, но все же он пытался подбодрить меня и утешить. – Я так молил благую Хозяйку увидеть, как вырастет внук, оставить ему сытое, спокойное королевство, чтобы правление его было безмятежным. Но оставил – тебе – глупцов и заговорщиков, что таятся мышами в подполе.
Он сжал мои пальцы, и я коснулась губами ослабевших его рук, которые – о, я ясно помнила – совсем недавно были и нежными и сильными.
– Министры ко мне привыкли, и лорд Родерик меня поддерживает. Он поддержит и Гвинлледа – в память о вас.
– Пожалуй, лишь ему ты верить и можешь. Старый пес верен и честен и не будет плести паутину за спиной – для этого у него слишком мало лап. – Король горько усмехнулся, и взгляд его снова затянула поволока усталости. – Помни, что ты обещала: лишь моему потомку должен достаться трон. Знала бы, как это важно!
– Я знаю, – шепнула я одними губами, хоть и стыла в сердце уверенность, что в разные причины верим мы: он в покой в стране, я – в полные лазеек клятвы добрых соседей.
Разве могла я ему сказать, что наследник, на которого он так уповает, – из дивных соседей? Разве могла отпустить в посмертие с тяжелым сердцем? Я не сказала. Да и он бы не поверил.
Мой король угас еще до Остары и первых листьев и не видел уже тот вихрь бед, что обрушился на Альбрию с приходом весны. Серебряный мой венец почернел, и после похорон я надела траур, который с тех пор не снимала. На весеннее равноденствие я короновала Гвинлледа и осталась при нем королевой-регентом, черной и скорбной тенью за его плечом.
Недоброй королевой звали меня раньше. Королевой-вороной – величали теперь.
Если и были несогласные, то они промолчали: армия стояла за моим плечом, а Гвинллед быстро учился терзать и ваять чужие души без помощи чар.
И никто не заметил, когда сандеранцы покинули Альбрию – не до того было, – и никого не опечалило их отплытие.
А зря.
7
Теперь уже и не вспомню, с чего в тот год начались беды: с долгого утомительного зноя на Литу, когда обмелели реки и пожелтели всходы, или с мора, что прокатился по южным провинциям и щедрую взял добычу – к счастью, скотом, а не людьми. Но не успел ветер разнести пепел костров самой короткой ночи, а было уже ясно: нечем будет похвастаться на Мабон, некого заколоть к щедрым пирам Самайна.
После долгого спора с министром торговых дел я отменила на этот год подати, а лордов обязала позаботиться о землях своих и людях своих, чтобы стужа и голод не унесли уже человечьи жизни. Мало кому пришелся такой приказ по нраву.