япну сейчас в телефон что-нибудь несуразное и только испорчу все.
Спас меня музыкальный автомат, стоявший на постаменте между стойкой и дверью, красивый и блестящий. Я остановился посмотреть репертуар, выудил из кармана никель. Машина выбрала из стопки пластинку Бенни Гудмена, опустила на нее иглу звукоснимателя. Я прослушал вступление с закрытыми глазами, чтобы музыка пропитала меня насквозь, и вышел в холл на волне кларнета, пьяный, как лорд, но не от виски.
Я больше не чувствовал себя сопляком. Теперь мне было по силам все, возможное и невозможное.
Я набрал в телефонной будке номер.
– Алло! – раздался девичий голос, тот самый, что так понравился мне прошлой ночью.
– Здравствуйте, Клэр, это Эд.
– Какой Эд?
– Вы меня не знаете, но я звоню из вашего холла. Вы одна сейчас?
– Д-да… и все-таки, кто вы?
– Фамилия Хантер что-нибудь вам говорит?
– Хантер? Нет.
– А Рейнолдс?
– Да кто вы такой?
– Охотно объясню. Мне подняться наверх или посидим с вами в баре?
– Вы друг Гарри?
– Нет.
– Я вас не знаю и не вижу причины встречаться с вами.
– А иначе вы так и не узнаете, кто я.
– Но Гарри-то вы знаете?
– Я не друг ему. Я его враг.
– Вот как?
– Сейчас поднимусь к вам. Откройте дверь на цепочке и убедитесь, что я не такой уж страшный.
Я повесил трубку, не дожидаясь, когда она ответит «нет». Может, девушке станет любопытно и она меня впустит. Главное, не дать ей времени передумать и кому-нибудь позвонить. Не дожидаясь лифта, я побежал наверх через три ступеньки.
Она никуда не звонила, поскольку ждала у двери, взяв ее, как и сказано, на цепочку. Так она могла лучше меня рассмотреть, пока я шел к ней по коридору.
Молодая и просто сногсшибательная – я это видел даже через четырехдюймовую щель. При виде таких девушек обычно свистят, но я умудрился даже ни разу не споткнуться.
Когда я приблизился, она сняла цепочку и открыла мне дверь. Никто меня с мешком песка не поджидал. Гостиная, хоть и красивая, смахивала на киношную декорацию. В камине медная подставка для дров, рядом блестящие кочерга и совок, а огонь не горит. Перед ним удобный диван, всюду лампы, шторы, разные драпировки – красиво, в общем.
Я сел на диван и протянул руки к холодному камину.
– Ну и ночка. На бульваре снег глубиной семь футов. Собаки выдохлись еще до Онтарио, всю последнюю милю ползком проделал.
Подбоченясь, девушка стояла рядом с диваном. Красивые руки, как раз для платья без рукавов.
– Вы, я смотрю, не торопитесь.
– Нет, поезд у меня только через неделю.
Она усмехнулась:
– Тогда, полагаю, можно и выпить.
В шкафчике слева от камина обнаружились бокалы, многочисленные бутылки, мерные стаканчики, ложки-мешалки, шейкер и даже, бог мне свидетель, морозильник с ледяными кубиками в трех резиновых емкостях.
– А радио там нет, случаем? – спросил я.
– Радиола на той стороне камина.
– Но пластинок у вас нет, поспорить могу.
– Вы пить будете или как?
С коктейлями я решил не связываться: попросит еще, чтобы сам смешал, а я не умею.
– Бургундское? Если прольем на ковер, никто не заметит – он такого же цвета.
– Да хоть мятный ликер. Ничего моего здесь нет.
– Но вам ведь еще жить со всем этим.
– Только неделю.
– Тогда к черту бургундское, будем пить мятный ликер.
Девушка наполнила пару крошечных рюмочек и одну подала мне.
Углядев на каминной доске тиковую сигаретницу, я угостил Клэр ее собственной сигаретой, закурил сам и отведал ликер. На вид как зеленые чернила, вкусом как мятный леденец.
Клэр не садилась, стояла у камина и спокойно разглядывала меня. Жгучая брюнетка почти с меня ростом, гибкая и стройная.
– Какая вы красивая, – произнес я.
– Вы звонили, чтобы сообщить мне об этом? – осведомилась она, дернув уголком рта.
– Нет, тогда я еще не знал.
– Хорошо. Как заставить вас говорить?
– Ликер, думаю, поможет. Музыка тоже способствует. Может, все-таки есть пластинки?
Она глубоко затянулась, выпустив дым из ноздрей.
– А фонарь под глазом у вас откуда? Сенбернар укусил?
– Скажу без утайки: это был человек.
– За что он вас так?
– Я ему не понравился.
– Но вы ему дали сдачи?
– Да.
Клэр рассмеялась, открыто и весело.
– Я пока не определила, нормальный вы или нет. Что вам, собственно, нужно?
– Адрес Гарри Рейнолдса.
– Не знаю и не хочу знать.
– А как у вас насчет грампластинок?
– Зачем вы ищете Гарри?
Я глубоко вздохнул и объяснил:
– На прошлой неделе у меня убили отца. Он был наборщик, я тоже учусь на печатника. Это я только выгляжу таким взрослым. Дядя у меня карнавальщик, и мы с ним разыскиваем Гарри Рейнолдса, чтобы сдать его в полицию за убийство. Сейчас дядя спит, не то бы мы пришли вместе. Он у меня классный, вам бы понравился.
– В односложной системе у вас лучше получается. Про фонарь вы сказали правду.
– Так, может, опять перейдем на эту систему?
Она пригубила свой ликер, глядя на меня поверх рюмки.
– Ладно. Как вас зовут?
– Эд.
– А фамилия?
– Хантер, но это уже два слога – сами виноваты, нечего было спрашивать.
– Вы действительно ищете Гарри? Потому и пришли?
– Да.
– Зачем он вам нужен?
– Это займет целых четыре слога.
– Ничего, не стесняйтесь.
– Убить его.
– На кого вы работаете?
– Не хочу его называть. Это имя вам все равно ничего не скажет.
– Надо добавить, чтобы окончательно развязать вам язык, – промолвила Клэр и подлила в обе рюмки ликеру.
– А музыка? Чтобы облегчить истерзанную грудь?
Она снова засмеялась и отдернула какую-то занавесочку. Пластинок была целая полка.
– Кого вам поставить?
– Дорси, если есть.
– Которого?
– Тромбониста.
Она знала, что это Томми, и поставила сразу несколько пластинок в автоматическом режиме.
– Так кто вас сюда послал?
– Я мог бы сказать, что Бенни. Хорошая была бы реплика, но это не он. Бенни с Голландцем нравятся мне не больше, чем Гарри. Никто меня не посылал, Клэр. Я сам пришел.
Она похлопала меня по бокам, где полагалось быть кобуре, и нахмурилась:
– У тебя и оружия-то нет.
– Тихо. Я хочу послушать Дорси.
Клэр пожала плечами и села на диван – далеко от меня, показывая, что приставать к ней не надо. Я и не приставал, хотя сдерживался с трудом.
Когда радиола проиграла четыре пластинки и отключилась, я спросил:
– А если за деньги? Я имею в виду адрес Гарри.
– Эд, я не знаю его. Это правда, хочешь верь, хочешь нет. Завязала я с Гарри и со всеми его делишками. Живу здесь уже два года, а денег только и хватит, чтобы домой в Индианаполис вернуться. Найду себе работу, сниму комнатку с одной подушкой на койке, вспомню, как живут на двадцать пять баксов в неделю. Смешно, да?
– Не очень. Может, кругленький счет в банке позволит тебе начать…
– Не получится по двум причинам. Во-первых, нехорошо человека закладывать, во-вторых, я действительно не знаю, где Гарри. Почти две недели его не видела, неизвестно даже, в Чикаго он или нет.
На полке с пластинками я нашел пластинки Джимми Нуна[5]. «Ванг-ванг блюз», «Уобаш-блюз» – названия я знал, но ни разу его не слышал. Я отнес альбом к радиоле, разобрался, как она работает, дождался первой мелодии. Обалденная музыка. Я протянул Клэр руку, и мы начали танцевать. Густая зелень ликера гармонировала с глубокой синевой блюза – в наше время так уже не играют. Только когда музыка стихла, я осознал, что прижимаю Клэр к себе и она не сопротивляется. В такой ситуации ничего не могло быть естественней поцелуя.
Неожиданно в двери повернулся ключ. Клэр высвободилась раньше, чем я сообразил, что это за звук такой. Приложила палец к губам, показала мне на дверь рядом с баром и выскочила в прихожую.
Сообразив, что к чему, я схватил свою рюмку и сигарету с камина, шляпу с дивана и шмыгнул в темную комнату, оставив дверь приоткрытой.
– Голландец, – сказала Клэр, – что же ты впираешься, как…
Но тут как раз заиграла вторая пластинка, и я больше ничего не услышал. «Марджи, о тебе мои мысли, Марджи…»
Клэр подошла и выключила проигрыватель – бледная, с яростным взглядом. На меня она, к счастью, так не смотрела.
– Чтобы ты провалился, Голландец! Если это Чарли дал тебе ключ…
– Ладно тебе, Клэр. Ничего Гарри мне не давал, дождешься от него, как же. Я сам все провернул. – Я пока слышал только его голос – не сопрано, так скажем.
– Не знаю, что ты там провернул, и не особо интересуюсь. Убирайся отсюда.
– Да брось, зайка.
Голландец продвинулся в гостиную, и я наконец-то увидел его. Здоровенный, что твой шкаф, но если он голландец или ирландец, то я готтентот. Грек, сириец, армянин – это да. Может, даже перс или турок. Остается только гадать, откуда у него взялась фамилия Рейган и прозвище Голландец. Смуглый, на борца похож и ходит так, будто ему тяжело таскать свои мышцы.
– Не психуй так, крошка, у меня к тебе деловой разговор.
– Пошел вон!
Но он лишь улыбался и шляпу в руках вертел.
– Думаешь, я не знаю, что Гарри хочет кинуть нас с Бенни? Ну, за Бенни я не сильно волнуюсь, а за себя очень даже. И собираюсь объяснить это Гарри.
– Не понимаю, о чем ты?
– Да ну? – Голландец достал из нагрудного кармана толстую сигару, вставил в свои толстые губы, прикурил серебряной зажигалкой. – Правда не понимаешь?
– Да. И если ты отсюда не уберешься, то я…
– Что? Копов вызовешь? Когда у тебя на хазе сорок штук из Уопаки? Не смеши, крошка, послушай лучше. Гарри не дурак и еще до Уопаки прикинулся, что у вас с ним все кончено, а мы с Бенни, как последние лохи, позволили ему унести все бабло с собой. Не известно, где он теперь, зато я знаю, где лежат эти сорок штук. Тут они.
– Спятил ты, что ли, тупая скотина…