– Я знаю дом на Дивижн, где он жил раньше, – произнесла Клэр. – Можно там, на задах.
– Умница, – похвалил дядя. – Никто и не подумает, что его специально привезли туда из «Милана-тауэрс».
Мы выбрались на Фэрбенкс, свернули по Эри на бульвар, доехали в потоке транспорта до Дивижн. Через десять минут мы избавились от Голландца и покатили обратно.
Разговаривать мы начали, лишь когда снова влились в движение на бульваре. Башенные часы пробили два. Я обнимал одной рукой Клэр.
– Револьвер еще у тебя, парень? – спросил дядя.
– Да.
Он опять припарковался у черного хода.
– Дайте мне ствол и ключ, я пойду проверю квартиру – вдруг еще каких-нибудь гостей принесло.
Я хотел пойти с ним, но он не позволил. Было очень тихо.
– Поцелуй меня, Эд, – попросила Клэр и добавила: – Сяду в поезд прямо с утра, боюсь здесь одна. Проводишь меня?
– Чикаго большой – могла бы просто переехать куда-нибудь, пока все не закончится.
– Нет, Эд. Адрес в Индианаполисе я тебе не скажу, а ты обещай, что не станешь меня искать. Завтра мы распрощаемся навсегда.
Я не спорил, понимая, что она права.
– Вылезайте! – скомандовал дядя, открыв нашу дверцу. – Вот вам револьвер, вот вам ключ. От ствола, Эд, избавься еще до прихода в «Вакер». Кто знает, в каких делах он замазан? И отпечатки свои сотри.
– Я не совсем дурак, дядя Эм.
– Когда увидимся, в полдень?
– Да, наверное.
– Выпить не подниметесь, Эм? – спросила Клэр.
– Нет, ребята, – ответил он, садясь на место водителя. – Такси вместе с фуражкой стоят двадцать пять баксов в час, а я уже два часа ими пользуюсь, дороговато получается.
– Тогда до свидания.
– Благослови вас Бог, дети мои. Берите с меня пример и ведите себя хорошо.
Мы постояли еще немного в тепле и темноте летней ночи.
– Хорошо как, – промолвила Клэр.
– А будет еще лучше.
– Да, Эд. Обязательно.
Мы обнялись и поцеловались.
– Ну что, пойдем? – сказала она. – Снег-то какой.
И мы зашли в дом.
Когда я проснулся, Клэр, уже одетая, укладывала чемодан. Электрические часы на тумбочке показывали десять.
– Доброе утро, Эд, – улыбнулась она.
– Как там снег, идет еще?
– Нет. Я как раз собиралась тебя будить. Есть поезд в одиннадцать пятнадцать – как раз успеем, если без завтрака.
Клэр достала из шкафа второй чемодан. Когда я наскоро принял душ и оделся, она уже уложила вещи.
– Выпьем кофе с пончиками на вокзале, до поезда всего час.
– Может, такси вызвать?
– Тут рядом стоянка, утром проблем не возникнет.
Я взял чемоданы, а Клэр дорожную сумку и какой-то сверток с почтовыми штемпелями.
– Подружке на день рождения, – пояснила она. – Еще два дня назад хотела отправить.
Подружке так подружке. Я поставил чемоданы у двери и протянул руки Клэр.
– Не надо, Эд. Мы уже попрощались ночью. Значит, не ищи меня и не пытайся за мной проследить.
– Почему, Клэр?
– Со временем ты поймешь. Или спроси у дяди, он тебе объяснит.
– Но…
– Сколько тебе лет? Двадцать?
– Почти девятнадцать.
– А мне двадцать девять. Сам видишь…
– Угу. Старуха глубокая, в артериях бляшки.
– Не старуха пока, но для женщины это уже не первая молодость. Насчет работы и скромной комнатки я тебе наврала. Если женщина привыкла к хорошей жизни, она больше к прошлому не вернется, во всяком случае я.
– Найдешь себе такого, как Гарри?
– Найду, но не такого. Деньги, нажитые подобным путем, больше не для меня, научилась кое-чему в Чикаго. Мне повезло, что ты оказался здесь, когда Голландец явился.
– Я понимаю, но почему бы нам…
– Много ли зарабатывают наборщики, Эд?
– Ладно. – Я снова взял чемоданы.
Мы сели в такси на стоянке и поехали на вокзал Дирборн. Клэр держалась очень прямо, но я заметил слезы у нее на глазах. Не знаю, хуже мне стало от этого или лучше. Лучше, наверное, если вспомнить прошлую ночь, но попробуй пойми этих женщин. Взять хоть маму, ставшую вдруг такой милой после папиной смерти. Почему они не могут определиться, какими им быть, плохими или хорошими? В нас во всех хорошее перемешано с плохим, но женщины как-то быстрее переключаются. Прямо из кожи вон лезут, чтобы достать тебя или, наоборот, обласкать.
– Лет через пять ты обо мне и не вспомнишь, Эд.
– Нет. Буду помнить. – Мы миновали Ван-Бюрен под эстакадой и пересекали Луп, приближаясь к вокзалу.
– Поцелуй меня еще разок… если хочешь, конечно.
Я поцеловал. Посылочный сверток соскользнул с колен Клэр на пол. Я поднял его, запомнив имя и адрес.
– Если выиграю миллионный джекпот, свяжусь с тобой через твою подружку в Майами.
– Не надо, Эд. И в лотерею играть не следует. Работай и будь тем, кто ты есть. На перрон со мной не ходи, возьму носильщика – да вот и он.
– Но ты говорила…
– Поезд вот-вот отправится. Слушайся маму и оставайся в такси.
Носильщик уже подхватил чемоданы Клэр.
– До свидания, – промолвил я.
– Обратно в «Милан-тауэрс»? – спросил таксист.
– Да, – кивнул я, глядя, как уходит, ни разу не оглянувшись, Клэр.
Она бросила посылку в почтовый ящик и вошла в здание вокзала. Я продолжал смотреть, когда такси уже отъехало от тротуара, и заметил невысокого брюнета, который вышел из другого такси и быстрым шагом устремился к вокзалу. Он показался мне знакомым, но я никак не мог вспомнить, где его видел.
– Я ошибся, в «Милан-тауэрс» не надо, – сказал я таксисту, поворачивавшему на Дирборн-стрит. – Поехали в «Вакер», на Кларк-стрит.
Мы остановились у светофора, и я вспомнил, где видел того брюнета. В баре «Милан-тауэрс» вчера вечером. Итальянец, похожий на гангстера. Уж не Бенни ли Россо?
– Стойте! – воскликнул я. – Высадите меня прямо здесь.
– Как скажете, мистер, – отозвался водитель, затормозив у тротуара. – Надеюсь, это окончательное решение?
Я сунул ему пару баксов, без сдачи, и побежал обратно – так было быстрее, чем просить его вернуться к вокзалу через несколько светофоров, но этот квартал от Харрисон до Полк все равно жутко длинный. Я чуть не попал под машину, пока добежал.
Я и не знал, какой он огромный, Дирборн. Клэр и того брюнета я не нашел нигде, хотя дважды обошел все платформы.
– Поезд на Индианаполис уже отправился? – уточнил я в справочной вокзала.
– Его подадут только в двадцать пять минут, сэр.
– Я спрашиваю про тот, который в одиннадцать пятнадцать.
– На Индианаполис такого поезда нет.
Вокзальные часы показывали четырнадцать минут двенадцатого.
– А какие еще поезда отправляются в это время?
– Сент-Луисский экспресс с шестого пути и девятнадцатый с первого – на Форт-Уэйн, Колумбус, Чарльстон…
Два длинных состава, и всего минута осталась. Безнадега, притом денег у меня даже до Форт-Уэйна не хватит. Служитель закрывал железные воротца на пятый путь. Последний мой шанс – носильщик, но их тут не менее дюжины, все в красных фуражках, а на того, кто взял багаж Клэр, я даже не взглянул. Я вцепился в первого попавшегося.
– Это не вы подносили багаж леди, которая приехала на такси?
– Может, и я. Какой поезд?
– Сам хотел бы знать. Минут пятнадцать назад.
– На сент-луисский, кажется, одну посадил. Два чемодана, сумка и вроде бы скрипичный футляр.
– Ладно, спасибо. – Я дал ему никель. Бесполезно; если даже я и найду того самого, он уже ничего не вспомнит.
Может, Клэр вообще никуда не уехала, потому и не пустила меня на вокзал? Раз про поезд наврала, могла выдумать и про все остальное. Вышла в другую дверь, и привет.
Я сел на скамейку и стал размышлять. С чего я взял, будто видел пассажира другого такси в «Милане-тауэрс»? А если и видел, то это совсем не обязательно Бенни Россо – мало ли итальянцев в Чикаго.
Нет, все напрасно. Не мог я злиться на Клэр. Она, конечно, дала мне отставку, но честно объяснила, почему это делает. После этой ночи я уже никогда не смогу по-настоящему на нее разозлиться. Даже когда женюсь и у меня будут дети и внуки, воспоминание о ней все равно останется в моей памяти. Пора сматываться отсюда, а то еще разревусь, чего доброго. Я вышел на Южную Кларк-стрит и сел в трамвай.
Глава 13
– Войдите! – откликнулся дядя, когда я постучал к нему в дверь. Он еще не вставал.
– Разбудил тебя, дядя Эм?
– Нет, парень, я уже полчаса как проснулся. Лежу и думаю.
– Клэр уехала из города… кажется.
– То есть как это «кажется»?
Я сел на край кровати, и дядя, взбив повыше подушку, произнес:
– Рассказывай. Личное можешь опустить, но сообщи все, что девочка говорила про Гарри Рейнолдса. И про Голландца расскажи, и про то, что случилось утром. Начни прямо с того, как ушел отсюда вчера.
Когда я закончил, он заметил:
– Ну и память у тебя, Эд… только в ней, по-моему, пробелы есть?
– Какие пробелы? Да, Клэр не всегда говорила правду о себе, но какое отношение это имеет к нашему делу?
– Может, и никакого. Этим утром – или у нас уже день? – я чувствую себя стариком. Словно мы гоняемся за собственными хвостами без всякого толку. Может, ты соображаешь лучше, чем я. Бассет меня беспокоит, вот что.
– Он не приходил к тебе?
– Нет, потому я и беспокоюсь. Что-то пошло не так, а что, непонятно.
– Почему, дядя Эм?
– Ну как тебе объяснить? Раз ты у нас западаешь по музыке, скажу так: где-то в аккорде затесалась фальшивая нота. По отдельности они вроде верные, но аккорд фальшивит. Не мажор, не минор, не уменьшенная септима, просто фальшь.
– А инструмент не можешь назвать?
– Не тромбон, это точно, но я нутром чую: кто-то нас дурит, и похоже, что Бассет.
– Давай что-нибудь делать!
– Что, например?
Этого я не знал.
– Взрослеешь на глазах, парень, – усмехнулся дядя, – только одну вещь запомни.
– Какую?
– Вытирай губную помаду, когда целуешься.
– Ладно, постараюсь запомнить. Так чем мы сегодня занимаемся?