Шагая домой – больше просто некуда было, – я надеялся, что дядя передумал и никуда не поехал или уже вернулся. Надежды не оправдались: его постель осталась нетронутой. Чемодан он оставил, взял лишь саквояж и бритвенные принадлежности из ванной.
Надо, пожалуй, еще поспать – в офисе все равно делать нечего. Зайду туда позднее, спрячу в сейф отчет, привезенный Моникой, чтобы уборщица не прочитала, вот и все дела на сегодня. Хотя нет: остаются еще Эванстон и Уильям Хаберман, жених Салли. Нет, я не ожидал узнать у него нечто важное, но нужно же чем-то время занять.
Спать я так и не лег. Помылся, побрился, переоделся, позавтракал и к девяти часам явился в офис. Моника там уже побывала и пропихнула в щель для почты запечатанный конверт с отчетом. Не успел я повесить шляпу, как зазвонил телефон. Я думал, что это дядя, но это оказалась финансовая компания, на которую мы порой работали. Мне назвали фамилию человека, тот, сбежав из города, не расплатился за мебель. Ее продали, но долг это не покрыло. Компания получила в суде ордер на взыскание и желала, чтобы я нашел должника. Я сказал, что поищу, если им не к спеху. Мне ответили, что спешки нет. Поручителем мистера Чарльза Берта выступал его зять, работающий кассиром в банке на Хэлстед-стрит. Я позвонил туда и попросил позвать зятя к телефону.
– Уильям Рейнс слушает.
– Джон Смит, – представился я ровным, вежливым тоном. – Мне нужен адрес Чарли.
– Моего шурина? Я не знаю его адреса, мистер Смит.
– Отлично, обойдемся без копов. Как-нибудь вечерком подошлю к вам пару ребят.
– Что? – заволновался он. – Вы кто?
– Я же сказал: Джон Смит. Все просто, Рейнс. Я букмекер на скачках, а Чарли смошенничал и теперь должен мне полста баксов. Если вы не знаете, где он, мы получим долг с вас.
– Послушайте, мистер Смит…
– Скажете все ребятам, когда придут.
– Я знаю, где он! Не хватало еще иметь из-него неприятности. – Он назвал адрес и заметно успокоился, когда я поблагодарил его.
Я подумал, не позвонить ли в компанию завтра, чтобы получить с них за полный день, но в целях укрепления нашей репутации доложился немедленно. Они были приятно удивлены, что несколько улучшило мое настроение. Плату я назначил минимальную, за полдня, и для поднятия духа произвел на промокашке быстрый подсчет. Сейчас семь минут десятого; если мы оба будем брать минимальную плату за каждые семь минут восемь часов в день и пять дней в неделю, цифра получится внушительная – жаль, что это невозможно даже теоретически.
Следующие семь минут действительно оказались неприбыльными. Я вскрыл конверт, просмотрел напечатанный отчет, аккуратный и безупречный, как сама Моника. Ни единой ошибки! Если она и в страховой компании не хуже работает, они неизбежно задумаются, почему Моника согласилась на столь низкое жалованье, но у нее хватит смекалки, чтобы не особо стараться. Достав из сейфа другой отчет, я прочитал его заново в надежде, что это наведет меня на какие-то мысли. Не навело.
Я убрал в сейф оба отчета вместе с конвертом, где – я проверил – по-прежнему лежала тысяча долларов. Выглядела она не столь прекрасно, как в первый раз: я начинал опасаться, что мы ее так и не заработаем. А если даже и заработаем, лучше бы ее вовсе не было и ничего бы этого не случалось.
Когда же состоятся похороны Дороти – сегодня, завтра? Следует ли мне пойти туда и хочу ли я этого? Нет, не надо. У меня с этим делом и без того слишком сильная эмоциональная связь. Со Стэнтонами, конечно, хорошо бы поговорить еще раз – хотя непонятно, о чем их спрашивать, – но лучше отложить этот разговор.
Я достал телефонный справочник Эванстона, нашел рубрику «Подержанные автомобили». Там Хаберман не значился, но в рекламных объявлениях отыскался. Джесс Л. Хаберман, «Аргона, лучшие автомобили за меньшую цену», Хоуэлл-бульвар.
Я позвонил туда и попросил Уильяма Хабермана.
– Я слушаю. – Голос мне не понравился сразу.
– Хотел бы побеседовать с вами по личному делу, – сказал я, назвавшись. – Вы будете на месте, когда я приеду?
– Конечно. Я здесь работаю. С двенадцати до часу у меня, правда, ленч, но это прямо тут, на стоянке.
Я поблагодарил и повесил трубку, не дав ему шанса спросить, что за личное дело. Совсем ни к чему, чтобы он обдумывал все заранее, пока я буду в пути.
Глава 12
На стоянке «Аргона» (лучшие автомобили за меньшую цену) размещалось десятка два машин – от «форда» модели А примерно моего возраста до новенького «бьюика», накрутившего не более пары сот миль, а по виду вообще как с конвейера. Пока я разглядывал его, Уильям Хаберман вышел из своей будки. Я узнал его по описанию: ростом с меня, но плотнее, светлые волосы, короткая стрижка.
– Хорошая тачка, практически новая, – произнес он. – Может, попробуете?
– Я Эд Хантер, мы с вами говорили по телефону. Хотел бы задать вам пару вопросов о Салли Доуэр.
Лицо у него сразу стало напряженным.
– Сожалею, – никакого сожаления в его голосе я не услышал, – но говорить об этом не собираюсь.
Кулаки у меня сжались сами собой, однако я сдержался и прибегнул к легкому блефу:
– Предпочитаете общаться с полицией? Ваше дело, могу устроить.
– Катись отсюда!
Я замахнулся, прежде чем осознал это, но Хаберман успел отскочить и сказал, вроде даже помягче:
– Подожди. Раз сам напросился, сделаем все по правилам.
Да, я напрашивался, и еще как. Во-первых, я, сам не зная почему, люто возненавидел этого парня, а во-вторых, впервые за полтора дня мне представился случай выплеснуть злость и досаду.
– Отлично, – процедил я. – Куда пойдем?
– Пап! – крикнул он в сторону будки. – Я сегодня пораньше. Если что, буду дома.
Вслед за ним я двинулся к задней двери дома рядом с парковкой.
– Ты что? Нельзя же…
– Можно, можно, – кивнул Хаберман. – У меня в подвале нечто вроде спортзала. Пошли.
Он придержал дверь, пропуская меня вперед. В кухне пахло свежей выпечкой, у плиты хлопотала милая пожилая женщина в клетчатом фартуке.
– Это Эд Хантер, мам. Мы пойдем в подвал, разомнемся малость.
– Очень приятно, – произнес я, чувствуя себя глупо.
Она протянула теплую руку, которую мне пришлось пожать.
– Друзьям Билла я всегда рада. Ленч почти готов – вы ведь с нами поедите?
– Боюсь, времени нет, миссис Хаберман.
Ее сын избавил меня от дальнейших отговорок, открыв дверь в подвал.
– Вот и не теряй его. Топай.
Я извинился перед матерью и начал спускаться, закрыв дверь за собой. Хаберман уже включил свет. В одном конце чисто прибранного подвала помещался небольшой бар, в другом – спортивное снаряжение. Холст на полу, стеллаж с гантелями и булавами, закрепленная штанга, на стене четыре пары боксерских перчаток. Мы оба сняли пиджаки, закатали рукава.
– В перчатках или как? – спросил Хаберман.
– Без разницы.
Он выбрал две пары и одну бросил мне:
– Возьмем эти, легкие. Боксируешь?
– Немного. Не спец.
– Я тоже. В колледже занимался борьбой, по части бокса не очень. Будем почти на равных, хотя я на пять-десять фунтов тяжелее тебя – ну, сам напросился.
Перчатки были с эластичной кромкой, завязывать их не требовалось.
– Давай, замахивайся по полной! – с ухмылкой предложил Хаберман.
У меня хватило ума не бить наотмашь, как на стоянке – вместо этого я сделал короткий джеб левой и задел его челюсть, но он опять отскочил. Чувствуя, что в дальнем бою Хаберман меня одолеет, я стал наступать. На сей раз он мне ответил; защита у него была так себе, как и моя, и почти все наши удары попадали куда задумано.
Хаберман не соврал: мы бились почти на равных. Я с большим удовольствием сбил хуком его ухмылку, но тут он мне дал под ребра. Я скрючился, получил в левый глаз, увидел звезды в буквальном смысле, дал задний ход и снова ринулся в бой. Теперь Хаберман отступал, а я наседал, но при этом соблюдал осторожность. Попал ему в диафрагму – он крякнул, но не согнулся. Потом навесил в челюсть слева и справа; будь это прямые удары, тут бы все и закончилось, поскольку я вкладывал в них свой вес. Увы. Я целил высоко и пропустил апперкот, в который Хаберман вложил всю свою силу.
Открыв глаза, я обнаружил, что лежу на полу, а Хаберман склонился надо мной. Перчатки, и свои и мои, он снял.
– Ты в порядке? – с искренним беспокойством спросил он.
Я сел и потрогал челюсть. Она болела, но не была сломана. Из разбитой губы Хабермана сочилась кровь. Я помотал головой, и она вроде бы встала на место.
– Да, в порядке. Дай мне минуту, и начнем новый раунд.
– Спятил? – воскликнул он и выпрямился. – Ты вырубился как раз на минуту и сегодня уже ни на что не годен. Приходи завтра, если захочешь еще. Как насчет виски?
Когда Хаберман отколошматил меня, злобы в нем поубавилось – и во мне, как ни странно, тоже. Я потерпел поражение, но драка пошла мне на пользу, и мысль о виски представлялась отличной. Я так ему и сказал.
Хаберман шагнул к бару:
– Идешь или тебе принести?
– Иду. – Я поднялся на ноги, изображавшие резиновые шланги.
Хаберман уже приготовил два стаканчика виски и воду, чтобы запить. Я хлопнул, ощутил тепло внутри и сразу почувствовал себя лучше физически и морально.
– Да у тебя, дружище, фонарь намечается, – хихикнул он.
– Ты на свою губу посмотри: раздувается на глазах. Помажь ее кровоостанавливающим карандашом, если есть, а заодно и умойся.
– Ага, спасибо. – Хаберман открыл аптечку над раковиной в углу и сказал, чтобы я налил себе еще, если хочется, но я воздержался и надел пиджак, брошенный на перекладину штанги.
– Может, мне пробить дверь наружу, чтобы не ходить через кухню?
– Пробивай, только сначала я передам через тебя кое-что для Салли.
– Господи! Ты не знаешь, что она умерла?
Хаберман медленно повернулся ко мне, и я прочитал ответ на его лице.
– Кажется, мы не с того начали, – произнес я. – Не известно уж, за кого ты меня принял, но виноват я один. Я думал, ты знаешь.