«Воскресение»
‹…›
В великой Японии жил когда-то, и учился, и изучил их язык давний мой друг и давно умерший лингвист Евгений Поливанов.
Он прожил странную жизнь. Он был учеником великого Бодуэна де Куртенэ. Сам был великим лингвистом.
После его смерти вышло только две его книги. Но то, что он написал, останется — в камне, врезанным каменными буквами, их можно даже потрогать.
И он рассказывал мне, что в Японии, конечно, много видов любви:
— та любовь — своеобразная,
— та, где есть и игра,
— та, где потом надоедает,
— такая любовь, как у нас,
— вероятно, другая.
И мы любим не той любовью, которой любили люди Гомера.
Кто-то сделал оперу, там была ария, ее пел мне Поливанов: «Ра-ра-а-а… О, милая Катюша, солнце зайдет…»
И эта песня дошла до далеких берегов Японии — ее пели рыбаки.
Среди книг многокнижной Японии и среди слов многоразличных наименований в жизни японцев появилось русское слово — «любовь».
И пояснение — это чувство, которое испытывает Катюша Маслова к Нехлюдову.
«Холстомер»
‹…›
Самое жизненное в Толстом — это то, что он выше того, что мы называем человеческой культурой.
Не художественные достижения, а его умение.
Но дело не просто.
И я не могу так оставить «Холстомера».
Свифтовский текст о государстве лошадей замешан на презрении к людям.
«Холстомер» написан на попытке презрения.
Оно не удалось.
Лошади Толстого жалеют людей.
Холстомер, как объясняется в тексте у Толстого, это размашистый бег рысака орловской, русской породы.
Этот аристократ — изгой, но он самых высоких кровей и возможностей.
Но лошади на ответ Холстомера, что он, Холстомер, производитель нового лошадинства, говорят, что он не может этого сделать. Он мерин.
В который раз скажу, что когда братья Левины ссорились, спорили о наследстве, брат Левина говорил Левину: твой план трудовой коммуны хорош, но ты пропустил самый главный вопрос (вопрос о собственности), — Холстомер будет говорить то же, что и брат-нигилист; не сказано о жизни главное — вопрос о собственности.
Толстой это понимал.
Он купил землю и записал: вот, купил землю, а соловьи поют по-прежнему и не знают, что они теперь мои, а не казенные.
Холстомер говорил, что счастье людей не в том, что считают за счастье лошади, а в том, чтобы как можно больше вещей назвать своими.
Холстомер говорил о необходимости изменения психологии.
Этой темы не было у Свифта.
‹…›
«Вдруг» Достоевского
Они жили в одно время, Толстой и Достоевский.
Жены их познакомились.
Жена Достоевского учила жену Толстого искусству издавать книги. Мужья должны были встретиться, и был случай, когда они находились в одном месте. Но не увидели друг друга. Они не только не разговаривали, но и не написали друг другу ни одного письма.
Так мы переходим в книге, в которой рассказывается так много о Толстом, к Достоевскому, — переходим «вдруг».
Но прежде всего сообразим, что значит, что это такое — «вдруг».
«Вдруг» — это включение новой силы, включение новых качеств, новых заданий.
«Вдруг» — это открытие.
И конечно, «вдруг» слово важное в искусстве.
На входе в храм искусства должно было быть слово «вдруг» — в опровержение надписи, придуманной или найденной Данте, над Адом: «Оставь надежду, всяк сюда входящий».
Человеческая мысль, придумавшая вечные терзания, придумала потом и разрушенный ад — придумала искупление.
Достоевский самый ожиданный для нашего времени писатель.
Как будто он родился настолько раньше нас, только настолько, что вы бы не сказали о собственной жизни: «Этого не бывает никогда».
Достоевский человек с разными решениями.
Концы его романов условны.
Успокоения героев написаны не верящей надписи рукой.
Я не думаю, что я вдруг напишу большую книгу о Достоевском, что я его вдруг пойму.
Уважаю Бахтина, который сказал, что этот великий писатель с многими голосами, которые как будто оспаривают друг друга, по-своему понимают свое.
Но спор героев друг с другом, взаимное непонимание героев — это простейшее и древнейшее свойство искусства[229].
‹…›
Достоевский любил слово «вдруг». В беседе со следователем Митя Карамазов несколько десятков раз произносит это слово. Слово о разорванности жизни. О ее неровных ступеньках.
И эти ступени не может предугадать никакая нога. Слово «вдруг» обозначает неожиданность; но ведь есть «другой» стоящий рядом, скажем, друг, самый близкий. «Другой» — это и значит внезапно оказавшийся рядом. Вдруг — и от неожиданности изменение чего-то большого, заметного.
Была морская команда: «поворот всем вдруг» — и корабли, преодолевая сопротивление наполненных ветром парусов, поворачиваются, преодолевая инерцию, бросая прежний струистый ход.
Вдруг — это изменение не только внезапное, но и широкое или кажущееся широким.
Толстой и Достоевский ни разу не поздоровались. Но жили два человека каждый в другом мире. Есть мир, но должен быть другой мир: великое «вдруг» с новым бегом общего движения. Толстой и Достоевский хозяева еще не завоеванного, но реального другого мира.
Знал ли Толстой для себя слово «вдруг»? Когда он писал романы, то этот величайший человек, человек необыкновенно емкого опыта, вдруг изменял ход романа.
Он остановил печатание романа «Война и мир». Это было трудно. Это было дорого. Надо было спорить, оплачивать, но это было необходимо.
Он понял, что в другую войну, после Шенграбенского боя, меняется отношение к героям, понимание войны. Войну должен был понимать Андрей Болконский, умнейший аристократ с фамилией, похожей на фамилию родственников автора. Тот обыкновенный человек, про которого говорили, что он ведет себя как «владетельный принц», вдруг отодвинулся.
В планах Толстого Андрей Болконский преклоняется перед Наполеоном. Он хотел быть таким, как Наполеон. В плане Толстого в основном герои охарактеризованы тем, как они относятся к великому полководцу.
Потом вдруг Толстой захотел, чтобы Наполеона вообще не было.
‹…›
Еще раз о началах и концах вещей — произведений; о сюжете и о фабуле
Я почти кончаю. Боюсь повторить себя и в путешествиях потерять спутников.
Вы сами, кто бы вы ни были, знаете или узнаете пути познания искусства, или — хотите — истины, — энергию познания; энергия, которая обрабатывает камни, плетение кружев иглою в воздухе, в воздухе потому, что здесь нет коклюшек; это создается из ниток, из камня, из воспоминаний и упреков, из жажды. Не легкой дороги для человека — не дорога нужна, нужен осмотр, многократный, разнообразный, бессмертный, — знание осваивает мир.
Бессмертны заблуждения, они украшают и возвышают жизнь.
Короткая книжка подходит к концу.
Но я принадлежу к числу людей, которые учатся тогда, когда пишут. Скажем, доучиваются.
У каждого человека есть то, что можно было бы назвать предпониманием. Он думает, что знает, как сделать так, чтобы в той вещи, что он пишет, закончены были все линии.
Этого я сделать не смогу.
Я могу сделать только кольцо.
Надо снова сказать о началах и о концах вещей — произведений.
‹…›
Поговорим о близком, о «Евгении Онегине». В самом конце поэмы Пушкин говорит о том, что конца не будет. Он даже как будто радуется отсутствию конца.
И странно, что его высказывание повторил в послесловии к «Войне и миру» Толстой. Лев Николаевич говорил, что традиционная развязка отнимает смысл у процесса завязки. Он жалел, что произведения кончаются смертью, но указывал нам, что смерть одного героя переносит интерес на других героев.
Толстой кончает «Войну и мир», не выясняя будущие судьбы героев; они только предсказаны сном сына Андрея Болконского. Вероятно, Пьер Безухов и друзья его погибнут от руки законопослушного Николая Ростова.
Вещь заканчивается как бы несправедливостью. Но судьба Пьера Безухова и его друзей входит в кольцо эпопеи. Он должен погибнуть во имя своих идей.
Я напомню, что в наброске «Декабристы» Пьер Безухов, декабрист, старик, со взрослым сыном и женой — Наташей Ростовой — возвращается в Москву; Пьер Безухов попадает в старый город, его уважают за безукоризненный язык и манеры; но он человек из разбитой армии.
Я этим говорю только — смерть декабристов включена в строение эпопеи, хотя она не написана; и смерть Ахиллеса, хотя его ранение и гибель не написаны, это было концом героя, а не поэмы.
Конца нет. Нет счастья.
О смерти Анны Карениной Толстой знал с самого начала. Но он не знал, кто же останется живым и с чем он будет жить, оставшись среди живых. Он не смог сказать слова истины у ее могилы.
Достоевский восхитился сценой примирения Алексея Каренина с Алексеем Вронским у постели Анны Карениной. Она умирает от родильной горячки. Умирает, восхваляя бывшего супруга, отрывая руки Вронского от его лица.
Достоевский говорил, что нет конца более великого, потому что нет виновных.
Но это не конец «Анны Карениной», история продолжается.
«Воскресение» Толстого кончается тем, что Катюша Маслова уходит со своим будущим мужем туда, в Сибирь, за великую сибирскую реку. Она уходит из поля нашего зрения и от суда Толстого.
В черновиках Толстой предполагал, что воскреснет Нехлюдов, что он женится на Катюше Масловой. Но оказалось, что это невозможно. Нехлюдов там, в Англии, должен был печатать книги о земельной реформе по мысли Генри Джорджа, о реформе, которая заключалась в том, что налогами облагалась земля, но собственника у земли не будет.
В конце романа Достоевского «Преступление и наказание» говорится о том, что Соня сопровождала на каторгу Раскольникова. Она осталась вне стен каторжного острога. Ее уважали каторжники, и они не любили Раскольникова.
О Раскольникове будет написана новая история, сказал Достоевский, но не написал эту новую историю.