– Почему ты не использовал эту колдовскую штуковину на ворах? – поинтересовался Суар.
– Она не была заряжена, а даже если бы была, у меня не было огня, с помощью которого я бы мог запалить порошок.
Крошечные глазки Семкафа, не моргая, уставились на новое хитроумное изобретение.
– И каков состав этого порошка? – промурлыкал он.
Гху покачал головой с пьяным торжеством.
– То, что вы никогда не узнаете от меня! Эту тайну рассказал мне наш погибший архидруид как раз перед самой кончиной. Когда он умирал от пореза, который сам нанес себе, то завещал мне эту штуку и все ее тайны.
Кузнец Мидаван, который все это время был слишком занят едой, чтобы участвовать в беседе, наконец заговорил:
– Мне не нравится твое волшебное устройство, незнакомец. Судя по всему, такой волшебный шар сможет пробить крепкий щит или нагрудник. Появись такие штуки, где была бы моя торговля? На дне океана!
– Давно пора, – проговорил Суар. – С этим усовершенствованием оружия полностью погибнет искусство фехтования. Ныне, когда воины сражаются словно лобстеры, закованные в бронзовые доспехи и кольчуги, многие предпочитают рапиры, потому что эти неуклюжие палаши не могут пробить защиту противника. Они больше похожи на простых лесорубов.
– Времена меняются, и все меняется вместе с ними, – заметил Мидоэн.
– Правда, но это касается и тебя, – вздохнул Суар. – Так что тебе лучше начать работать над бронзовыми светильниками и зеркалами, не дожидаясь того дня, когда такие штуки сметут броню с полей сражений.
Семкаф наклонился к Гху Глеокху.
– Я хочу получить твое устройство, смертный. Отдай его мне!
– Посмотрите-ка, какой наглый парень! – ответил Гху. – Ты и в самом деле сумасшедший? Мы убиваем людей за… меньшее.
– Господа! – воскликнул Суар. – Не здесь, клянусь богами! Или по крайней мере подождите, пока я не закончу «Песню Врир» и не соберу свою выручку. Я с удовольствием разорву вам сердце…
Он начал торопливо настраивать лиру.
– И что мне твои песни? Я не испытываю эмоции…
– Вы похожи на местных грязных свиней? – поинтересовался Суар. – Они совершенно не ценят искусства. Все, что их волнует, так это торговля металлом. Так или иначе, эта штука бесполезна, если не знать формулы порошка.
– Я могу выяснить это с помощью моего искусства на досуге, – заявил Семкаф. – Ну, дружище Гху, я предложу тебе взамен то, что имеет для тебя самую большую цену.
– И что же это, фигляр? – проговорил Гху.
– Всего лишь твоя жизнь.
Гху плюнул через стол, а потом, подняв стакан вина, выплеснул его в лицо сетешанца.
– Вот тебе!
Семкаф вытер узкое лицо краем плаща и, повернув ястребиную голову к своему ученику, пробормотал:
– Эти дикари утомляют меня. Прикончи их, Куахара.
Куахара смочил палец в пролитом вине, начертал какой-то символ на столе и начал читать заклятие. Но прежде чем молодой чародей закончил первое предложение на неизвестном языке, Гху Глеокх поднял свое странное устройство с трубой правой рукой и прижал деревянный приклад к плечу, так что открытый конец трубы нацелился в грудь Куахара. В его левой руке сверкнул огонек, и он прижал пламя к небольшому отверстию на конце трубы.
Послышалось шипение, а потом в потолок ударил султан желтого пламени и искр из отверстия. И тут комната буквально вздрогнула от ужасного взрыва. Пламя и дым вырвались из открытого конца трубы, скрыв Куахару от взглядов.
По комнате все еще гуляло эхо взрыва. Все, кто сидел в зале, повернулись к столу Суара. Потом послышались хриплые вопли и грохот переворачивающихся столов и скамеек, поскольку остальная часть клиентов бросилась к выходу, в панике топча друг друга. Кошка, которую породило воображение Куахара, исчезла в момент взрыва. Суар закашлялся от запаха жженой серы.
Когда дым рассеялся, Куахара лежал поперек стола в луже разлитого вина, веки его были прикрыты и рот чуть приоткрыт. Лицо его стало черным от сажи. Нависнув над телом, Семкаф и Гху уставились друг на друга. Гху опустил свою трубку и вытащил широкий меч, который забрал у мертвого вора, но теперь он, как казалось, боролся с приступами странного паралича. Суар тоже попытался подняться, но ноги его самым странным образом запутались в ножках скамьи, плаще и рапире.
– Я тебя недооценил, – промолвил Семкаф, стянув кольцо в форме рептилии с пальца и сделав над ним несколько пассов руками.
– Антиф маа юб, офм хру, Апе пите!
Суар почувствовал зловоние рептилии и сухой шорох чешуи. Он ничего не видел, но Мидаван, кузнец, отскочил, словно что-то коснулось его руки. И Гху Глеокх издал нечеловеческий вопль. Кто-то схватил галафана и потащил его со скамьи на пол. Суар все еще пытался разобраться со своими ногами и был удивлен, когда правая рука друида до самого плеча исчезла.
Все остальные гости бросились из зала во все окна и двери. Через мгновение зал опустел.
Мидаван одним медленным движением сорвал с пояса большой широкий нож и потянулся с того места, где сидел, так что ему пришлось чуть ли не лечь на колени Суара, но все-таки дотянулся до того места, где сидел Гху. А потом он выбросил руку вперед и вонзил клинок в грудь Семкафа, прервав другое заклятие и прикончив колдуна.
Оказавшись на полу, Гху забился в конвульсиях, словно огромная невидимая змея сжимала его, пытаясь прикончить, раздавив. Его тело выгибалось и сгибалось, кровь била струями, а кости ломались, как палки.
Суар высвободил свой инструмент, отступил назад, перебравшись через скамью, и поспешил к двери. Он и Мидаван были последними людьми, оставшимися в зале, за исключением трех чародеев. По пути к двери Суар все же успел прихватить свой плащ и драгоценную лиру. Бард замешкался, чтобы оглянуться.
Семакаф теперь лежал лицом на столе, точно так же, как его ученик. На полу Гху Глеокх, окровавленный и переломанный, уже прекратил извиваться и бился в агонии. Но теперь его голова и бо́льшая часть другой руки тоже исчезли. В тот же миг Суар увидел, как что-то невидимое скользнуло к нижней части тела Гху, и теперь виднелись только его ноги. Все выглядело так, словно лягушку головой вперед глотала невидимая змея…
Оказавшись снаружи, Суар и Мидаван пробежали квартала три через туман улицы Океана, прежде чем остановиться и отдышаться.
– Почему ты убил Семкафа? – поинтересовался Суар. – Это же была не наша ссора.
– Разве ты не слышал, что он приказал Куахару убить всех нас? Всех этих колдунов нужно перебить.
– Но как ты сумел его прикончить, когда Гху это не удалось?
– В самом деле не знаю. Возможно, дело в том, что я так и не посмел встретиться с ним взглядом. А может, он ослабел от благовоний, которые вдыхал. Он дышал дымом розы смерти, если я верно распознал запах.
– Но теперь его личная тварь освободилась, и никто не сможет отослать ее назад в ее мир!
Мидаван только плечами пожал.
– Мне говорили, что такие твари и сами могут найти дорогу домой. Если завтра пойдут слухи, что Апепис все еще ползает по городу, мы можем отправиться к моим кузенам в Теграхзен. Кроме того, если бы Семкаф изучил тайны трубы грома и такая штука оказалась доступна всем, это плохо отразилось бы на моей торговле.
Суар Пейал видел, что Мидаван, убегая из таверны, прихватил волшебную штуковину с трубкой. Пока они разговаривали, кузнец подошел к краю набережной и забросил колдовскую штуковину далеко в залив. Суар услышал слабый всплеск, когда штуковина в темноте упала в воду.
– Ну-у… – с грустью протянул Суар. – Если она была тебе не нужна, я, возможно, продал бы бронзу. Хватило бы несколько раз поужинать. Сегодня вечером у меня нет никаких шансов спеть… Теперь один Лир знает, когда мне удастся нормально поесть, не говоря уже о мехе вина и распутной девке.
– Лучше держаться подальше и от вина, и от девок, – заметил Мидаван. – К тому же у меня хватит денег пару раз тебя накормить. Это не слишком напрягает меня, ты понимаешь. Мы должны только научиться работать лучше, но никакая волшебная игрушка не разорит нас, пока люди не откажутся от брони!
Сова и обезьяна
Джарра всегда обещала закончить образование Гезуна Лорска, но так и не могла найти для этого времени. Так было и на сей раз:
– …так что, Гезун, если ты придешь после ужина, я покажу несколько простых заклятий, которым меня научили моряки отца…
– Кажется, я слышал это и прежде, – протянул Гезун Лорск, схватив девушку за запястье. – Подозреваю, что ты, любимая, на самом деле хочешь…
– Боже мой, Гезун! – воскликнула она. – Ты такой сильный! Ты уверен, что тебе только четырнадцать?
– Совершенно уверен.
Фактически он думал, что четырнадцать ему было несколько лет назад. В год, когда его продали Санчефу Сару, он потерял счет времени, тем более что календарь, который использовали в Эзвеларе, отличался от календаря в Лорске. Однако вопрос девушки звучал скорее как утверждение, потому что четырнадцатилетний пуссадианец Гезун Лорск был высоким и зрелым, как урожденный Хаускирка.
– Я уже говорил, я – миролюбивый человек, – продолжал он. – И обычно никого не убиваю, кроме тех, кто, флиртуя, водит меня за нос. Но я не куплюсь на любезное поддразнивание, и в этот раз ты не спрячешься в вашем невероятном саду.
– Не в этот раз! – пропищала она. – Мать повесит меня…
– Гезун! Гезун Лорск! – раздалось знакомое карканье Санчефа Сара. – Мальчик! Сюда, немедленно!
Гезун отпустил запястье Джарры.
– Ступай, Джарра. Это мужские дела.
Юноша засунул большие пальцы за пояс клетчатого килта и резво направился вдоль фронтона дома Санчефа Сара, чтобы избежать серьезных проблем с его владельцем; но не так быстро, чтобы старый волшебник преувеличил его покорность. Втайне юноша был благодарен Санчефу за то, что тот выручил его из пикантной ситуации, которая сложилась благодаря его юношескому невежеству. Что, если бы Джарра и в самом деле сказала «да»?
– Ты не спешишь, молодой мамонтенок, – начал Санчеф Сар, опираясь на палку и повесив нос, больше напоминающий ястребиный клюв. Хотя в прежние годы волшебник был выше, че