– Вы едва не опоздали, – сообщило существо, едва ли не таща Гезуна по коридору, вырубленному в скале. – А теперь подождите здесь…
Существо растворилось во тьме, а потом снова появилось, и в руках у него была маска, напоминающая голову ягненка. Гезун Лорск помнил предупреждение своего хозяина об обычаях Даускезха, о том, что всем гостям вручали маски, соответствующие их природе.
– Почему вы… – начал Гезун, но существо надело маску ему на голову и завязало так, что сам юноша не смог бы ее развязать.
Гнев Гезуна угас, и он захихикал. Пусть хозяева думают, что он – как ягненок. Репутация простака сама по себе хороша, только вот простаком он никогда не был.
Потом его стремительно повели назад, в лабиринт пещер, которые Даускезх сделал своим домом. Тут и там свет маленькой лампы высвечивал уголки, где колдун и его помощники улучшили природные пещеры для удобства, углубили ниши, чтобы использовать их для хранения разного барахла, и укрепили потолок с помощью досок и подпорок. Потом они вошли в большую пещеру, освещенную несколькими лампами, где собрались такие же претенденты-покупатели, как и Гезун. Все они сидели на сиденьях, выдолбленных в полу концентрическими кругами, и все были завернуты в черные мантии Нембиара.
Существо затолкнуло Гезуна Лорска на свободное место в последнем ряду, в то время как большинство собравшихся повернулись к нему, но у них оказались не человеческие лица, а маски животных. Через дырки в своей маске юноша увидел лошадь, льва, зубра, лань, носорога, барсука и даже одну гротескно-миниатюрную маску мамонта с загнутыми бивнями и повисшим хоботом.
В тусклом искусственном освещении юноша разглядел на стенах ряды картин с изображениями животных, исполненные в живом, хотя и архаичном стиле. Тут были мамонты, бизоны и гигантский олень, теперь оставшиеся только в диком Ирарне. Наверно, это одна из тех пещер, о которых в Пуссаде рассказывали легенды, где десятки столетий назад жили предки народов этих земель. Это было еще до того, как боги научили человека ковать медь… до того, как невысокие хаускиры с кустистыми бровями пересекли море Тритонов и положили начало нембиарским племенам. Местные племена, хоть и были более рослыми, чем хаускиры, держались особняком. Они имели собственное искусство, свои песни и собственную тотемную религию и враждебно относились к племенам пришельцев, которые были многочисленны, словно шершни, и вооружены смертоносными жалами: раньше в этих землях не знали лука и стрел.
Теперь же пуссадианцы на своих морских картах нарисовали новые земли, мечтая о возвращении на родину. А изображения животных на стенах напомнили Гезуну, что он тоже пуссадианец и что его настоящее имя Допиенг Шуш – рабское имя, которым наградил его владелец, хаускирам было произносить легче, чем пуссадианское, полное гласных. Гезун задался вопросом: мог ли он, заняв место Санчефа Сара, стать самым великим волшебником в Нембиаре и отправиться домой прежде, чем Пуссад утонет в водах Западного моря?..
Но прямо сейчас ему следовало найти в безликой толпе Никуртеу Балуа, чтобы сделать дело. Санчеф Сар намекнул, что Никуртеу может носить маску совы. Гезун много знал о животных. Он держал всевозможных домашних животных, за исключением бизона, и дома в Пуссаде, и здесь, в Нембиаре, и сильно удивил Санчефа Сара, когда отказался от змей на ужин. Неизвестные на Пуссаде, эти рептилии очаровали Гезуна своей грацией и не были ядовиты.
Гезун Лорск знал, кто такие совы, ведь они были самыми разумными птицами из всех… Всматриваясь в толпу, он разглядел леопарда, гиену, медведя, росомаху, дикого осла и обезьяну. Его маска тоже должна была бы изображать обезьяну, так как юноша и в самом деле кое-что знал о ловкости и разуме приматов. В какой-то момент он даже подумал, что, если бы Даускезх Ван в своей мудрости, как предполагалось, решил бы выбрать маску, соответствующую характеру Никуртеу, он не смог бы подобрать более подходящий символ, чем обезьяна.
В любом случае у Гезуна был шанс, так что он мог поставить на эту маску точно так же, как на любую другую. Наверное, его соперник и в самом деле был обезьяной…
Тут поднялись кожаные занавеси, и вошел Даускезх Ван. Он был еще старше, чем Санчеф Сар, и в тусклом свете Гезуну показалось, что колдун давно мертв и его вернули к жизни не слишком успешные чары.
– Первый лот, – прошептал Даускезх Ван.
– Четырнадцать золотых монет, – заявил волшебник с головой серны.
– Пятнадцать, – вмешался бобер.
– Шестнадцать, – объявила сова.
Гезун Лорск едва не подскочил. В конце концов, Никуртеу Балуа мог оказаться и совой. Он предложил свою цену, но остановился, и сделал это беспристрастно, нисколько не нервничая, и, видимо, собирался и дальше придерживаться такой же тактики.
Лот первый ушел Серне, и пришел черед второго лота. Действо было унылым, и Гезун Лорск едва не уснул, когда руководящий торговлей принес лот двадцать третий.
– Двадцать, – встрепенулась обезьяна.
– Двадцать пять, – проговорил Гезун, благодарный за то, что Санчеф Сар заставил его изучить арифметику.
Торговля дошла до сорока пяти, пока они не приблизились к пятидесяти монетам, пределу Санчефа Сара. Это была огромная цена не только для Санчефа, но, очевидно, и для его соперника – обезьяноголовый замедлился, когда они приблизились.
– Сорок восемь, – сказала обезьяна.
– Сорок девять, – объявил Гезун.
– Сорок девять с половиной.
– Пятьдесят.
Гезун замер, чувствуя, что его сердце вот-вот вырвется из груди. Обезьяна должна была сделать ход, добавить еще одну монету и забрать лот…
– Продано! – каркнул Даускезх Ван.
– Лот номер двадцать четыре…
Гезун расслабился, позволив себе вздохнуть, когда на него накатила новая волна страха: а вдруг он ошибся, и обезьяна это не Никуртеу? Если он допустил ошибку, то в лучшем случае Санчеф Сар избил бы его. Не то чтобы Гезун боялся этого, поскольку у старика в руках не оставалось силы, чтобы хорошенько вытянуть ремнем ему по спине. Более неприятной выглядела перспектива надоедливого проклятия. К примеру, на него могли наложить заклятие немоты или он не смог бы коснуться воды. Но теперь, когда у него имелись защитные чары от самого Санчефа, волшебник ничего с ним поделать не сможет, а потом забудет о его ошибке…
Лот тридцать был последним из партии. Получеловеческая тварь коснулась Гезуна Лорска, позвала его, приказав следовать за собой, в то время как остальные остались сидеть на своих местах. Гезуна вывели согласно странным правилам Даускезха: претенденты отбывали через определенные промежутки времени и не видели лиц друг друга. Так как Гезун приехал последним, то уезжал первым.
Таков был установленный порядок. В приемной Гезуна остановили, забрали маску ягненка и вручили цилиндрический пакет, завернутый в овчину, перетянутую веревкой из травы эспарто. Взамен Гезун передал слуге содержимое сумки с золотыми монетами, которую перед отъездом вручил ему Санчеф Сар. Однако, прежде чем Гезуну позволили уйти, все монеты были взвешены.
Не тратя времени попусту, Гезун Лорск поехал прочь на своем муле по кличке Достаен, одновременно жуя большой кусок ячменного хлеба.
С неба через расселину в горах Гозау струились последние красные лучи солнца, Гезун Лорск развалился в седле мула и напевал песни Пуссада, когда два человека выпрыгнули из-за скал. Один, с большим бронзовым мечом, схватил уздечку Достаена, другой нацелился в юношу охотничьим копьем.
Когда человек с копьем размахнулся для удара, Гезун свалился со спины мула, поэтому бронзовое острие змеиным языком проткнуло пустое место, где только что находился Гезун. Он приземлился по другую сторону мула и побежал со всех ног.
А потом Гезун Лорск краем уха услышал:
– Держи мула, пока я…
Бросив искоса взгляд, Гезун увидел копьеносца, который мчался за ним большими прыжками, при этом его черный плащ развевался, как крылья летучей мыши. И, хотя Гезун двигался быстрее, у него возникло неприятное ощущение, что этот грабитель догонит его в случае долгого забега. А из оружия у юноши имелся всего лишь бронзовый нож. В любом случае у него не было выхода. Склон сужался, превращаясь в расселину, а потом, поднявшись на пригорок, юноша оказался на краю обрыва. Быстрый взгляд сказал ему, что дальше дороги нет. Его загнали в угол.
Прерывистое дыхание разбойника становилось все громче, в любую секунду преследователь мог нагнать беглеца. Тут нож не помог бы. Так же, как и сандалии. Единственное, что у юноши в этот момент было в руках – рукопись Хордхана (если, конечно, это была она). На нем оставались широкая клетчатая юбка и широкий кожаный пояс, который поддерживал юбку. Плащ Гезун потерял в самом начале преследования. А вот бронзовая застежка на конце пояса вполне могла пригодиться…
Обломки скал в беспорядке лежали у края обрыва. Один был размером почти с голову юноши и забавной формы, вытянутой, словно увеличенная фаланга пальца. Гезун сорвал пояс, позволив клетчатой юбке упасть, потом сделал петлю на поясе и затянул ее посредине камня.
Когда копейщик появился в поле зрения, Гезун вопя помчался к нему, смутив нападавшего. Сначала он швырнул в лицо нападавшему клетчатую юбку. Разбойник увернулся. Но его внимание отвлеклось, и Гезун захлестнул пояс с камнем на конце вокруг шеи противника. Копьеносец был выше Гезуна и наклонился, тем самым дав юноше преимущество.
Камень ударил копьеносца в висок. Раздался хруст кости, и нападавший повалился на бок, выронив копье. Осмотрев его голову, Гезун удостоверился, что противник мертв, и задумался. Он не мог рассчитывать и дальше на удачу. Еще минута, появится второй грабитель и будет готов встретить его мечом и скатанным плащом. Дело явно не выгорит.
Гезун Лорск нацепил одежду мертвеца и надвинул капюшон, а ведь дело-то шло к ночи. Подняв копье, юноша отступил к обрыву. В этот момент солнце как раз зашло.
Разбойник с мечом, все еще придерживая мула, появился в поле зрения. Подойдя поближе, он поинтересовался: