После того, как самолет приземлился на посадочную полосу, они невозмутимо дождались, пока их попутчики освободят узкий проход. Когда они пересекали аэропорт, Соня шла на несколько шагов впереди Эстеса, своей манерой поведения напоминая няньку мирового класса. Когда они проходили багажный транспортёр, туристы и пассажиры бизнес-класса нервно оглядывались на них, напоминая газелей, обнаруживших на водопое прайд изнывающих от жажды львов.
– Куда едем, кэп? – поинтересовался шофёр. Его бровь поползла вверх, когда он разглядел прикид Сони и Эстеса в зеркале заднего вида. – Дайте угадаю – Французский Квартал?
Соня наклонилась вперёд и передала водителю клочок бумаги. Он взглянул на адрес, потом – снова в зеркало заднего вида с лёгким удивлением и толикой тревоги в глазах.
– Ладно, дамочка, если вы туда хотите… – ответил он, включая счётчик.
Соня утомлённо откинулась на спинку сиденья, сгорбив плечи, как будто она внезапно постарела. Когда на её лицо упал луч солнца, она недовольно скривилась, но промолчала.
– Куда мы едем? – спросил Эстес спустя несколько минут.
– В надёжное место, – сухо ответила она. – Где я смогу спокойно отдохнуть.
– Мне казалось, ты упоминала, что можешь бодрствовать целый день.
Она одарила его испепеляющим взглядом.
– Только потому, что я могу, не значит, что мне это нравится. Кроме того, режим овердрайва отнимает много сил.
Эстес уставился в окно, погружаясь в молчание по примеру своей попутчицы. Может, если он не будет смотреть на неё, то хоть ненадолго забудет, что она не человек.
Вместо того чтобы ехать в город, шофёр свернул на старое двухполосное шоссе, которое огибало дамбу, закрывавшую пригород от вод Миссисипи. В конце концов, многоэтажки и кондоминиумы, окружившие Новый Орлеан как грибы, уступили место беспорядочно разбросанным лачугам и придорожным овощным палаткам.
Такси съехало на посыпанную гравием боковую дорожку, проехало между колоннами двух речных дубов, которые росли так тесно друг к другу, что их ветви образовывали полог, заросший испанским мхом. Влажный бриз теребил его плети, как обрывки занавесок. В конце зелёного туннеля возвышался довоенный особняк, узреть который было чудом век тому назад или даже раньше. Даже в этом состоянии благородной развалины с облупленными картинами, провисшей верандой и запылёнными окнами это было впечатляющее здание.
Когда такси остановилось перед пешеходной дорожкой, Соня сунула руку в карман и вытащила пару стодолларовых бумажек.
– Ты нас не видел. Ты нас сюда не подвозил.
– Мне не надо повторять дважды, дамочка, – ответил таксист и спрятал деньги.
Соня вылезла из машины и с трудом преодолела ступеньки веранды, ведущие к парадному входу.
Таксист бросил тревожный взгляд в сторону полуразрушенного особняка.
– Народ, а с вами тут всё будет в порядке?
– Да всё пучком, – ответил Эстес.
Шофер выстрелил в Эстеса взглядом, который ясно сказал, что тот не верит ни единому его слову.
– Отлично, – буркнул он. – Потому что я сюда больше не поеду. И никто не поедет. Особенно после заката.
Он завел мотор, расшвыривая гравий из-под колес.
Когда Эстес приблизился к дому, он услышал мелодичный перезвон, похожий на музыку ветра. Коллекция стеклянных бутылок, начинающаяся с ёмкостей из-под содовой и заканчивающаяся пузырьками от «английской соли», голубыми, как небо над Эдемом, была развешана на длинных шнурках на ближайшем дереве. С каждым дуновением они позвякивали, как подвески на хрустальной люстре.
Эстес развернулся и пошел следом за Соней. Она ушла вперед, изучая тёмную внутренность дома через ржавую москитную сетку на двери. В полумраке крыльца она почувствовала, как к ней возвращается часть её силы.
– Я постучала, но никто не отозвался, – сказала она. – Вероятно, они где-нибудь во внутреннем дворе.
– Кто это они, которые, вероятно, во внутреннем дворе, позволь спросить?
– Возлюбленный Папа и его внучка ВиВи. Это их дом.
Соня прошла через веранду, поманив его за собой. Их ботинки гулко стучали по деревянному полу.
Задний двор дома был куда более запущен, чем фасад – горы автомобильного хлама, заросшие сорной травой, громоздились недалеко от ступенек. Древняя машинка для отжима белья гудела неподалеку, окруженная лестницами сушилок с мокрой одеждой. Молодая негритянка, одетая в простую белую сорочку из хлопка, с волосами, убранными под косынку, склонилась над тазиком, стоящим на деревянной скамье, и тёрла щёткой пару рабочих брюк, беззвучно напевая за работой. У неё была привлекательная фигура, несмотря на пятна грязи, покрывавшие её золотисто-кофейную кожу.
– Привет, ВиВи, – спокойно приветствовала её Соня.
Девушка прекратила своё занятие и косо на них взглянула. Вытащив руки из мыльной воды, она нахмурила брови.
– Соня?
– Я, ВиВи, – откликнулась Соня с теплотой.
– Бог мой, девочка! – воскликнула женщина, поспешно вытирая руки о передник. – Лучше пойдём в дом.
ВиВи торопливо сгребла Соню за локоть и потащила её обратно к двери. Эстес последовал за ними на кухню с жарящей печкой, пристроившись в уголок, как охраняющее семейный очаг божество.
Соня остановилась, оглядев комнату, и на её лице появилась усмешка.
– А где Возлюбленный Папа?
– Дедушка умер, – просто ответила ВиВи. – Осталась только я.
Она толкнула створку двери, которая вела дальше, в когда-то очаровательную столовую. Стола и стульев уже не было, но хрустальная люстра, заросшая паутиной, до сих пор свисала с крюка в потолке. В отличие от кухни остальной интерьер особняка наводил тоску – мрак оттенял свет. Обстановка была скудной, ковры протерлись, но было чисто, и нигде не было видно пыли, которой полно в старых больших домах. ВиВи протащила Соню через гостиную и поднялась по широкой деревянной лестнице, которая вела на второй этаж.
Там было вдвое светлее и теплее, чем на первом. Эстесу так тяжело было вдыхать влажный воздух, что пот немедленно выступил у него на лбу и в подмышках.
– Сюда, можешь остаться в моей комнате, – сказала ВиВи, толчком открывая дверь рядом с лестницей.
Спальня ВиВи была уставлена антиквариатом, который состарился, даже не будучи в использовании. Платяной шкаф орехового дерева, достаточно большой для семьи на троих, стоял у стены, на его верхней планке был вырезан вечно стоящий на страже рычащий грифон; самодельное лоскутное одеяло висело на спинке железной кровати, выкрашенной в белый. Без долгих предисловий Соня рухнула поперек кровати. Ржавые пружины пронзительно скрипнули, когда матрас прогнулся под её весом.
– Здесь с ней всё будет нормально, – сказала ВиВи тихо.
Эстес обвел взглядом покоробившиеся обои в цветочек.
– А ей не будет здесь слишком жарко?
ВиВи покачала головой.
– Жару она чувствует не больше, чем холод.
Она повернулась, чтобы впервые взглянуть на Эстеса.
– Вы с ней недавно, если этого не знаете.
– Мы с ней познакомились пару дней назад, – ответил он. – Меня зовут Джек. Джек Эстес.
– Вы, должно быть, хотите пить, мистер Эстес. Сядьте на веранде, я принесу вам лимонад.
Эстес сел на кресло-качалку в передней части крыльца и вслушался в пронзительные крики вежливых протестов владельцев овощных лавочек, тихо покачиваясь взад-вперед и разглядывая величественные дубы, вытянувшиеся у подъездной аллеи. Несложно было вообразить первоначального владельца особняка, который сидел в этом самом кресле и оглядывал свои владения, потягивая мятный джулеп[19] и обмахиваясь плантаторской шляпой.
– Прекрасный вид, правда? – ВиВи поставила на столик рядом поднос с запотевшим графином лимонада и парой стаканов.
Теперь, когда у Эстеса появилась возможность как следует её рассмотреть, он пришел к выводу, что его первое впечатление о пятнах на её коже было ошибочным – на самом деле, это были своего рода метки. Они были беспорядочно разбросаны по всему её телу словно веснушки.
– Это татуировки? – спросил он, указав на ажурные точки изображения на её правой руке, когда она села рядом с ним.
– Нет, мистер Эстес, – ответила она с мягкой улыбкой, которая сказала ему, что ей часто приходится отвечать на подобные вопросы. – Это не татуировки, это родимые пятна.
Он вздернул бровь, стараясь не поперхнуться напитком.
– Серьезно?
Когда она сверкнула в его сторону ослепительно-белой улыбкой, Эстес впервые осознал, что на самом деле хозяйка дома была ещё очень молода.
– Соня вам про нас много не рассказывала, верно?
– Верно. По правде говоря, несколько часов назад я даже не знал, что полечу в Новый Орлеан. Как вы с ней познакомились?
– А как познакомились вы? – спросила ВиВи без намека на враждебность. – Мне кажется, она просто нечаянно изменила вашу жизнь, когда вы встретились. Это в её стиле. Наши с ней жизни столкнулись очень давно. Возлюбленного Папу она знала ещё дольше. На самом деле, он не был моим дедушкой. Не по крови. Я не знаю, кто моя родня. Но дедушка относился ко мне как к родной, и только это имело значение. Он был сильным хунгином[20].
Глаза Эстеса сверкнули, когда он, наконец, вспомнил, где видел раньше метки, покрывающие её тело. Это были ритуальные символы гаитянского культа вуду.
– Твой дедушка был жрецом?
– Да. Так же, как я – жрица. Его уважали за его мудрость и за силу его заклятий. Кое-кто говорил, что он получил такую силу потому, что его мать зачала его, когда была одержима одним из лоа[21].
– И как же он познакомился с Соней?
– Она занимается магическими артефактами. Возлюбленный Папа был одним из её клиентов. Так они встретились впервые. А после того, как она привела меня к нему, они стали довольно близкими друзьями.
– Она привела тебя к твоему деду?
– Звучит не совсем так, как на самом деле. Единственная причина, по которой я жива и здравствую – это Соня. Двадцать лет назад, ещё на Гаити, Соня наткнулась на ритуал на кладбище. Поклонники собрались вокруг жертвы – крошечного ребенка – для духов-каннибалов. Этим ребенком была я. Соня спасла меня от ножа, признала во мне отмеченную лоа и отвезла к Возлюбленному Папе, который принял меня как свою. Поэтому здесь, в Моджо-Хаусе