Оттуда, от безликого воинства, выехал всадник. Хрипло, словно заревело неведомое чудовище, провыл рог с той стороны. Галахад опустил забрало. Сердце Агловаля билось где-то в горле. «Государь мой Господь и Пресвятая Дева Мария!»
Так быстро, так коротко, так буднично – всадники помчались навстречу друг другу, безликий воин рухнул наземь и уже не поднялся. Галахад молча вернулся к своим рыцарям. С той стороны раздался многоголосый злобный вой – и серая стена начала двигаться.
«Государь мой Господь и Дева Мария!»
В небесах раскинул крыла черный ангел. И бледная дева с изогнутым мечом сопутствовала ему.
«Холодно».
Васильев раздраженно удивился этой мысли. Какое там холодно, сейчас будет жарко. А вообще, конечно, холодно. Все отсырело, отпотело, а остыть от прежней атаки уже успел.
– Опять ползут, – сквозь зубы простонал Коваленко и выругался. Сплюнул. – Что делать-то будем, сержант, а?
– Драться будем, – просипел Васильев. В горле першило.
В воздухе висел кислый пороховой дым. Лениво и неспешно падал редкий мокрый снег. Две оставшиеся в живых сестрички продолжали с тихим упорством утаскивать раненых, хотя уже видно, что до конца передышки не успеют.
Утробное урчание приближалось.
Танки. Чертовы танки.
Васильев огляделся по сторонам, хотя и так знал, что их тут осталось всего ничего. На ногах пятеро бойцов, остальные либо убиты, либо немногим лучше убитых. И командиры… да нет больше командиров, он командир, и все тут. Так что тебе отвечать, Андрюха.
Васильев снял варежку, подышал на замерзшие пальцы. Патронов мало, пушка погибла, одни гранаты, и всем конец. Вариантов нет. Мыслей об отступлении не было, одна злая тоска, что полягут они все тут, и никто не узнает, как они тут полегли. И не увидит он победы.
Ну хотя бы прикончит этот поганый Танк с распластавшимся по броне крестом-пауком.
За Танком тянулся серый грязный выхлоп – даже не выхлоп, а какой-то жгут, щупальце, уходящее куда-то совсем непонятно куда. И вот в этом самом щупальце и была вся пакость.
Он не сомневался, что победа будет. Но почему-то знал – даже не был уверен, а знал, что этот чертов Танк опять пройдет по этой высотке, по их телам, и что-то очень важное не случится.
Опять? Почему – опять?
Времени на размышления не было. Танк возник из снежного дыма, как древнее чудовище. Дракон в железной чешуе.
Васильев почему-то знал, что сейчас случится. Сейчас он встанет. Поднимет связку гранат. И пойдет навстречу Танку. И никто не нарушит их поединка – ни те в касках, что выныривали, пригнувшись, из сумрака, ни пули, ни другие, младшие танки-драконы – никто. И если он все же убьет на сей раз этот Танк, то…
…Васильев лежал на спине, глядя в серое небо.
«Не хочу смотреть, сколько от меня осталось».
Он чуть скосил глаза и с удовлетворением увидел вздыбившийся и застывший черный Танк. Паук на броне почернел и сдох.
Теперь все будет, как надо.
Откуда-то вынырнуло лицо.
– Варя… – одними губами проговорил он. – Ты… почему здесь? Кто жив? Где… танки?
– Все, все кончилось, – торопливо прошептала черноволосая и черноглазая сестричка.
– А ты ведь не Варя… А-а… глаза-то у тебя…
– Верно. Зови меня Мара.
Васильев вдруг почувствовал теплые слезы на глазах.
– А я-то думал, ты курносая и страшная…
Женщина улыбнулась:
– Узнал-таки. Ну тогда вставай, солдат.
– Куда ты меня? В ад или в рай?
Женщина засмеялась:
– Еще чего захотел. Чтобы сразу туда или сюда – это очень в жизни постараться надо.
– Так я же в Бога не верю.
– Зато Он в тебя верит, солдат. Идем.
– Куда? – Васильев поднялся. Он сейчас был выше Танка, выше леса, выше неба. «Летим?» – подумал он.
– Сражаться. Ты же солдат. Вон твои ребята тебя ждут, а ты все тянешь.
Васильев посмотрел туда, куда указывала Мара. Ребята махали ему, и даже лейтенант Петрачев был совсем живой, даже голова у него была, совсем целая голова, и лицо румяное, и все были совсем живые. Васильев проглотил комок, заклинивший горло, и пошел к ним.
«В ночь на первое ноября 1941 года в районе поселка Н шли бои местного значения».
Тень упала на страницу. Ли неторопливо поднял голову, закрыл книгу. Вопросительно посмотрел на гостя.
– Не встанешь? Не поприветствуешь?
Ли чуть наклонил голову вбок.
– Я тебя в гости не звал. Не будет тебе привета.
– Но зайти-то можно?
Ли еле заметно усмехнулся:
– Входи, если не боишься.
Гость одним по-нетопырьи быстрым движением вошел и сел. Почти беззвучно. Он был изящен и бледен.
– Я снова пришел с тем же.
– И ответ тебе будет тот же.
Гость так же быстро, как сел, поднялся.
– Боишься? – На его остром лице мелькнула хищная острозубая улыбка.
Ли пожал плечами, склонил голову набок.
– Последний раз, когда ты приходил ко мне, у тебя на рукаве была свастика. А теперь ты что-то без клейма, а? Приткнуться некуда? – Ли откинулся на спинку стула, чуть опустил веки. Потянулся. – Пора бы уж и понять – я не вступлю с тобой в бой. Сейчас – нет. – Он снова уткнулся в книгу.
– А ведь твои друзья сейчас сражаются. Многие умрут. Они ведь просто люди. Смертные, хрупкие, жалкие. И ты, такой благостный, такой милосердный, не заступишься за них? Из-за дурацких запретов? И будешь сидеть, пока они умирают?
– Запрет и данное слово – разные вещи. – Он оторвал взгляд от книги. – И я не дам повода ни тебе, ни твоему хозяину вступить в бой. Что же ты сам-то запрета не нарушишь? Что меня подталкиваешь? Начни сам!
Гость стиснул зубы, раздул ноздри.
– Ты думаешь, червяк, что ты так важен? Кто-нибудь да сдастся!
– Ну так и иди к другим. Что ты ко мне-то пристал? Или с другими не выходит?
– Все такие же трусы, как и ты, – презрительно выплюнул гость.
Ли снова пожал плечами:
– Трус я или нет – ты узнаешь, когда настанет время нашей битвы. А сейчас люди справятся сами. С вашими ублюдками они вполне сумеют разобраться. Всегда разбирались. Я не вступлю в бой. Я не дам тебе повода.
– Я тебя ненавижу, – прошипел гость.
– А как я-то тебя люблю, – кротко ответил Ли.
– Трус!
Ли выдохнул:
– Ты уже трижды назвал меня трусом. Довольно. Не забывай – ты на моей территории. – Гость вскочил и попятился было к выходу, но пол вдруг всосал его по щиколотку, как вязкая глина на раздолбанной дороге. – В бой я вступить не могу, я тебя даже пальцем тронуть не могу, – встал Ли, делая шажок к нему. Гость не сводил с него глаз, часто дыша. Лоб его покрылся испариной. – Но плюнуть тебе в рожу – это с превеликим удовольствием.
Гость не успел прикрыться.
– А теперь вали отсюда! Катись! – выкрикнул Ли, стиснув кулаки, и, повинуясь приказу хозяина, гость кубарем выкатился из дверей и загрохотал по лестнице, дико матерясь.
Ли немного постоял. Сел, разжал кулаки. Выдохнул. Двумя пальцами стиснул край столешницы. По столешнице пошла широкая трещина, свеча упала на пол и погасла. Ли еще раз выдохнул, сел и уставился в ночное окно. Лицо его чуть светилось во тьме.
После срочной эвакуации базы на улице Коштоянца весь отдел «пахал» днем и ночью целый месяц на новом месте, пытаясь восстановить хоть какое-то подобие порядка. Ибрагимов даже не замечал хода времени, даже не знал, где, собственно, сейчас они базируются. Все как-то откладывалось на «потом» – сначала надо было восстановить основу. Вкалывали все – от низшего звена до начальства. Ибрагимов был зол. Все были злы. «Материал» был утрачен, пропала изрядная часть документов. Можно сказать, система «Откровения» была почти разрушена. И что сейчас делают и где находятся другие отделы со своими проектами, он понятия не имел.
Хуже того – к чертям или куда там еще провалился Фактотум, единственная прочная связь с Эйдолоном, единственный источник информации по нему.
Ибрагимов уже довольно давно подозревал, что во всем этом деле есть какая-то гнильца. Может, потому, что был в проекте не так давно, глаз еще не замылился, что ли. С одной стороны, вроде всем руководил бывший (ха-ха!) полковник и доктор физматнаук Верейский. С другой стороны, подбор «материала» из массы, всасываемой «Откровением», проводил Фактотум, Николай Ясенцов. Какого черта шеф все спустил ему? Почему договора он подписывал? И что за договора? Ему, Ибрагимову, не показывали, а задавать начальству вопросы по этой теме он уже отучился: себе дороже.
Но вопросы терзали и не отпускали. Фактотум, по сути дела, держал весь проект на крючке. Потому что его способности были уникальны и неповторимы, и как он их обрел – оставалось загадкой. Естественно, его прежняя биография была известна – обычный человек, все прозрачно. И вдруг – на тебе! Что произошло, почему, как?
Ибрагимову не нравилось, что Фактотум практически подгреб под себя весь «материал». Что у него свои цели – Ибрагимов даже и не сомневался. Но вот почему начальство так попустительствует? Это бесило. И еще кое-что не давало ему покоя. Ибрагимов в последнее время стал замечать, что на базе замелькали какие-то… тени. Призраки? Какие-то резиновые лимузины бесшумно выезжали из теней прямо на парковку у Башни.
А у Петровского на столе раз увидел папку с инструкцией по работе с призраками. А когда хотел было спросить Петровского, увидел бездонные пустые глаза и спрашивать не стал…
А приказ о поиске погибшего в 37-м году академика Фомина? Мертвого! Какого дьявола?..
Он раз попытался заговорить об этом с шефом. Вспоминать не хотелось…
Создавалось жуткое впечатление, что руководит-то всем Фактотум. Тихонько, из-за угла…
И потому Ибрагимов был рад, когда Фактотум смылся. Теперь будет спокойная, нормальная, упорядоченная научная работа. Он был уверен, что пробить проход на Ту Сторону и обойтись без всяких там Фактотумов им удастся. Масса – могучая штука. Только надо как следует ею управлять.
Первый эксперимент – почти торжественное событие – был назначен на день «Икс», даже на ночь «Икс» – канун Хеллоуина. Самое хорошее время, когда массовое сознание будет ощупью прокладывать дорожку на Ту Сторону. А они лишь добавят усилий… И будет прямой контакт с Эйдолоном, и пошел этот Фактотум ко всем фуруям!