– С лицом совсем беда? – спросил я.
– Определенно беда.
Линдси слегка улыбнулась. Порылась в сумочке, нашла зеркальце. Я поднес его к лицу, изучил лиловые синяки под обоими глазами. Бурого цвета нос увеличился раза в два против обычного размера. Я походил на маппета.
– Боже ты мой, – пробормотал я.
– Да, досталось тебе от подушки безопасности, – сказала Линдси сочувственно, поднимаясь размять ноги.
Интересно, как долго она здесь просидела. Поправляя букет, Линдси продолжила:
– Чак с Элисон спустились вниз раздобыть кофе. Сейчас вернутся. Видел бы ты Чака. В скорой раздавал инструкции направо и налево. Он ехал с тобой в больницу, ты это помнишь? Я не помнил.
– В приемном отделении распоряжался, словно он тут главный, объяснял всем, что делать.
– Фас, Чак! – прокомментировал я тихо, чувствуя, что как будто опять засыпаю.
– Ни дать ни взять герой “Скорой помощи”, – говорила Линдси. – Лидокаин внутривенно, снимок грудной клетки, рентген ЖКТ, пятьдесят миллилитров того, пятьдесят сего, – она хихикнула. – Здешние врачи готовы были его убить. Выдворили его из приемного отделения, но Чаку удалось-таки выбить тебе отдельную палату.
– Я был в сознании?
– То в сознании, то без, а потом тебе дали что-то, и ты, к счастью, отключился совсем.
Линдси повернулась, снова села в кресло. Где-то снаружи вопила автомобильная сигнализация.
– Знаешь, ты очень нас напугал.
– Прости.
Почему-то не было сил произнести больше одного-двух слов за раз.
– Когда мы подъехали, я увидела машину и тебя на земле, и… – Голос Линдси прервался, из левого глаза выскользнула слеза и покатилась по щеке.
Линдси смахнула ее, но поздно. Наблюдая за слезой, я испытал эгоистичное удовлетворение: она плачет из-за меня, значит, я занимаю у нее внутри достаточно места, чтобы выдавить эту каплю влаги, этот знак. Значит, мы одно.
– Мы ведь только обрели друг друга, – прошептала Линдси, но не успела закончить мысль: в палату вошли Элисон и Чак с пластиковыми кружками.
– Очнулся! – воскликнула Элисон и подошла поцеловать меня. – Как ты себя чувствуешь?
– Паршиво.
– И выглядишь так же, – беспечно сообщил Чак, с видом знатока изучая табличку, прикрепленную к спинке кровати, в изножье.
– Везунчик, – Чак поднял на меня глаза. Я разглядывал синяк на его лице – теперь всего лишь поблекшее желтое пятно. – Ребра целы, внутренних повреждений или кровотечений нет. Только синяки на лице.
– У меня все тело, – я попытался подвигать плечами, – болит.
– Наверное, потянул мышцы в момент удара.
И снова передо мной спина оленя, матовая шерсть, смявшаяся о ветровое стекло. Я закрыл глаза, откинулся на подушки, обессилевший, подавленный.
– Мы пойдем, – сказала Элисон. – Отдыхай.
Очнувшись еще через некоторое время, я почувствовал себя немного лучше, однако необъяснимая печаль не прошла и разговаривать не хотелось. Конечно, история с оленем огорчила меня, но печаль моя была глубже. Словно жестокая суть аварии и недавнее воссоединение с Линдси, совпав, разрушили эмоциональные блоки, спасавшие меня последние несколько лет. В результате я ощутил все одиночество и отчаяние прошедшего года разом. Меня будто сшибли с основ, я ослабел, уменьшился, пережитое умалило меня. Не стоило даже пытаться сформулировать все это, однако Линдси, по-прежнему сидевшая в кресле у постели, тихо напевая и мягко придерживая рукой мое бедро, кажется, понимала: мне просто нужно побыть наедине с собой, все осознать и от всего освободиться.
К вечеру я более-менее успокоился. Элисон и Чак поехали домой – вдруг Джек позвонит или объявится. Линдси забралась на кровать, уселась по-турецки между моих ног и массировала мне ступни во время разговора. Натиск ливня не ослабевал, вода сбегала по стеклу зубчатыми ручейками, словно кто-то накладывал кистью мазки на наше отражение. Я наблюдал нас в зеркале окна. Когда вечернее небо озарялось молнией, мы становились полупрозрачными – призраки, плывущие в залитом дождем небе. Представилось, что это заключительная сцена фильма и по стеклу бегут титры.
Утомленная с виду медсестра проворно вошла в палату, держа в руках поднос. Резиновые подошвы поскрипывали о натертый линолеум. Она неодобрительно глянула на Линдси, взгромоздившуюся на постель, шваркнула о столик бумажный стаканчик с таблетками, сказала неожиданно мягким голосом:
– Это вам на ночь. Доктор сказал, уже завтра утром можно выписываться.
– Спасибо, – ответил я.
Сестра щелкнула выключателем и повернулась к Линдси:
– Вашему другу нужно отдохнуть, и время посещений окончено. Боюсь, вам пора собираться.
– Хорошо, – любезно согласилась Линдси и спрыгнула с кровати. Наклонившись ко мне, легко поцеловала один раз в лоб и два – в губы. – Поправляйся, Бенни.
И, убирая мне волосы со лба, добавила:
– Люблю тебя.
– И я тебя.
Я слушал, как затихают в глубине коридора шаги Линдси и скрип подошв медсестры. Оставшись один, проглотил пилюли, повернулся на бок еще немного понаблюдать за дождем. Он лил упорно, с чистой целеустремленностью, и где-то в ритмичных ударах капель я нашел глубочайший мир, свободное выражение девственной силы природы. Завороженный, я погружался в сон.
Чуть позже проснулся: кто-то стягивал с груди одеяло.
– Это я, – прошептала Линдси, прижимаясь губами к моему уху. – Ты ведь не думал, что я оставлю тебя здесь на ночь одного, правда?
Она легко скользнула в постель, обняла меня одной рукой, прильнула, приняв форму моего тела, накинула на нас одеяло.
– К тому же ехать мне не на чем.
Я накрыл ее ладонь своей и, когда наши пальцы переплелись, впервые после аварии вновь почувствовал себя цельным. Линдси мерно дышала мне в ухо, боком я чувствовал, как поднимается и опускается ее грудь. Я засыпал. Ночью дождь наконец прекратился.
Глава 29
Утро настало сияющее, что всегда, кажется, бывает после сильной грозы, воздух промыло от серой дымки – биологического побочного продукта, обыкновенно сопровождающего цивилизованную жизнь. Элисон приехала за нами на арендованном Чаком “форде”, и я задумался, просто ли она пожалела меня или я убил ее BMW окончательно.
– Прости за машину, – сказал я, забираясь на заднее сиденье.
Линдси заняла место справа от водителя.
– Забудь, – Элисон говорила искренне. – Страховка все покроет. Главное, ты не пострадал.
– От Джека по-прежнему ни слуху ни духу? – спросила Линдси.
– Нет.
В зеркале заднего вида я рассмотрел лицо Элисон: покрасневшие веки, темные круги под глазами. Когда она улыбнулась мне, глаза слегка увлажнились. Мы миновали местную школу, ватага подростков шагала гуськом через газон к большому красно-кирпичному зданию с белым куполом и надписью “Средняя школа имени Томаса Джефферсона”, выбитой на мраморном козырьке. Ребята брели к школе медленно, почти нехотя, все в джинсах и кроссовках, мальчики в мешковатых рубашках навыпуск, девочки в облегающих блузках или свитерах. И так мне вдруг захотелось быть одним из них, нарочито беззаботным, знать, что времени впереди сколько угодно. Вспомнилось это ощущение, однажды пережитое, будто стоишь на пороге великого приключения. Я же не знал, что на пороге можно провести всю жизнь.
Мы подъехали к дому. На аллее Джереми с Чаком играли один на один, рядом на газоне дремал Тас. Услышав автомобиль, Тас встряхнулся, вскочил и побежал поздороваться с нами, Чак и Джереми шли за ним.
– Ой! – Джереми разглядывал меня. – Выглядите вы хуже, чем Чак.
– Спасибо, парень. Я ему об этом уже давно твержу.
– Пройдет время, от синяков не останется и следа. – Я вылезал из машины, держась руками за что только возможно. – Как и от волос Чака.
– Не заставляй снова пинать тебя, Бен, мальчик мой, – парировал Чак и подал мне руку. Я разогнулся. – Хоть мне тебя и жаль, клянусь, живое место для этого я найду.
– Сомневаюсь, – простонал я.
– Идешь ты неплохо, – подбодрила Линдси.
– Просто не знаю, на какую сторону хромать.
– Ничего не слышно? – спросила Элисон Чака, поднимаясь за мной на крыльцо.
– Никак нет.
– У тебя все хорошо? – обратился я к Джереми.
– Хорошо. А как вы себя чувствуете?
– Бывало и лучше.
– Да, но все равно повезло, что вы не впали в кому.
Никто из нас не нашелся с ответом.
– Маску Дарта Вейдера нашел? – спросил я, наклоняясь почесать за ухом Таса, настойчиво тыкавшегося мне в пах.
– Нет. Наверное, ее украли.
Мы вошли в дом, я с облегчением опустился на диван, пробормотал недоуменно: “Кому могла понадобиться маска?” Поморщился от боли, когда Тас ненароком толкнулся мне в ноги, требуя, чтобы и его пустили на диван.
– Слушай, а они дали тебе какие-нибудь обезболивающие? – поинтересовался Чак.
– А то! – я вытащил из кармана джинсов бурый пузырек, вытряхнул две маленькие серые таблетки и закинул себе в рот.
– Ого! – Чак наклонился ко мне, изъял пузырек. – Это вам не леденцы. Подсядешь на них, и придется приковывать тебя наручниками к постели рядом сам знаешь с кем.
– С кем? – спросил Джереми.
– Ни с кем, – ответили мы с Чаком хором.
– Тут какой-то парень писал в чате, что видел вчера Джека на теннисном корте в Майами, – сказал Чак.
Наступил вечер, Чак бороздил просторы интернета и кое-что мне зачитывал, я же лежал пластом на диване и то смотрел телевизор, то соскальзывал в кодеиновую дрему. Джереми ушел домой пару часов назад, соображая, что теперь надеть на Хэллоуин, до которого оставалось три дня.
– А вот еще один появился, говорит, Джек в Израиле, отдыхает на Мертвом море. Он принимал там грязевую ванну и клянется, что рядом с ним то же самое проделывал не кто иной, как Джек Шоу.
– И сколько там сайтов, посвященных Джеку Шоу? – поинтересовался я.
– Больше тысячи, если верить “Яху”.
– Боже мой! Людям в самом деле больше нечем заняться?
– Да просто развлекаются. В основном все считают, что исчезновение Джека – рекламный трюк, как-то связанный с сюжетом “Голубого ангела – 2”.