– Я, может, и не был самым крутым, но в школе неплохо управлялся с мячом и получил грант на частичную оплату обучения в Университете Индианы. И играл там на первом курсе весьма неплохо, знаете ли. Не бог весть что, но я делал успехи. И вот в один прекрасный день тренируемся с мячом, белые футболки с эмблемой клуба, все такое, я бегу, хочу выполнить передачу и тут наступаю на какуюто дрянь – вывих лодыжки, порванные сухожилия… – он сделал круговое движение одной рукой, словно бы говоря “и так далее”, а другой опрокинул в себя остатки пива. – Потом выяснилось, что какие-то парни накануне ночью пили на футбольном поле и кто-то бросил банку из-под пива. На нее-то я и приземлился. – Дон нахмурился, сокрушенно покачал головой, будто заново переживая тот день. – В заведении вроде Университета Индианы как-то не ожидаешь обнаружить на футбольном поле во время тренировки треклятую жестянку из-под пива. Непрофессионально это.
Мы с Чаком покивали в знак пьяного единодушия.
– Банка из-под пива, нет, ну ты только подумай… Еще позже.
В пабе было не протолкнуться. Музыкальный автомат крутил “Crazy for You” Мадонны, все до единого подались на танцпол и кружили в медленном танце. Я укутал Линдси в объятиях, она тесно прижималась бедром к изнанке моего бедра, голова ее мягко толкалась мне в подбородок, как пришвартованная у пирса лодочка. В нескольких парах от нас Чак танцевал с девушкой, считавшей, что Pearl Jam – ретро. Девушка уткнулась носом ему в шею, Чак что-то шептал, дерзко прохаживаясь ладонями по ее бокам. На другой стороне танцпола кружили вполне довольные друг другом Элисон и Дон. Я видел Элисон сзади, она положила голову Дону на плечо и, кажется, о чем-то размышляла молча. Откинутые назад волосы Элисон накрыли руку Дона, лежавшую на ее спине. Я заметил, что он высвободил руку и наблюдал, как волосы заструились между его пальцев, будто не мог поверить в реальность происходящего. Копна волос упала Элисон на спину, и Дон с отсутствующим видом расправил спутавшиеся кончики мягким движением, в котором странным образом проступила его глубокая затаенная грусть. На секунду мне почудилось, что мы снова в университете, я закрыл глаза, погружаясь в дежавю. Я дышал медленно, обонял неповторимую, знакомую смесь запахов – пиво, дым, опилки, шампунь – и на какую-то секунду полностью поддался иллюзии. Но песня закончилась, вступили Third Eye Blind с “Semi-Charmed Life” – самые что ни на есть девяностые, подружка Чака затряслась, закружилась в экстазе, размахивая руками, издала торжествующий возглас: ее десятилетие вновь вступило в свои права. Мгновение растаяло.
И еще позже.
Паб закрывался, ни один из нас не был уже в состоянии сесть за руль. Я предложил попросить репортеров подвезти нас до дому, раз уж они все равно за нами последуют, но, выйдя на улицу, мы обнаружили, что журналистская братия отправились на покой. Помощник шерифа Дэн спал в припаркованной машине, мы решили его не тревожить. В конце концов Пол, вышибала, предложил нас подбросить. Мы забились в старенький синий фургон, пропахший дрожжами и кофе. Дон ехать отказался, поскольку остановился в гостинице в одном квартале от паба. Все жали друг другу руки, обнимались, Дон пообещал встретиться с нами назавтра. В заднее окошко мы видели, как он задумчиво машет рукой, а потом фургон свернул за угол. Скамьи в кузове были закреплены не очень хорошо, и, когда Пол прибавлял газу, мы подпрыгивали. Только высадившись, я понял, что нас осталось трое. Чак и его новая подруга испарились.
Глава 36
Наутро меня тошнило, дико хотелось пить, я, пошатываясь, вошел в кухню и обнаружил девицу, за которой накануне приударил Чак. Она сидела на стуле, ела яйцо вкрутую и листала каталог “Шарпер имидж”.
– Привет, – ее голос отскочил от моих барабанных перепонок, будто они были резиновые. Я пробормотал “привет”, сунул кружку под носик кофеварки. Со стенки кружки таращился Барт Симпсон, рекомендовавший не кипятиться. Мозг мой отчаянно боролся с желанием вырваться из черепа и заползти в какую-нибудь темную тихую пещеру.
– Похмелье? – живо поинтересовалась пассия Чака. Где-то явно следовало отрегулировать звук – либо в ее гортани, либо в моей голове. Вероятно, и там и там.
– Благодарю, у меня уже есть, – я сел напротив, ухватившись за кружку обеими руками, – по-видимому, надеялся, что таким образом организм быстрее абсорбирует кофе.
– Смешно, – она изящно откусила чуть-чуть яйца.
– Где Чак? – спросил я, сделав добрый глоток кофе.
– Кто? А, спит как убитый.
Я поднял бровь:
– Ты, часом, не убила его на самом деле?
– Вряд ли, – сказала она с блудливой улыбочкой.
– Не припомню, как тебя зовут.
– Дженна.
– Бен.
– Привет, Бен, – снова поздоровалась она совсем не к месту. – Что у тебя с лицом?
– Я таким родился.
– Ох, прости! – воскликнула Дженна, а когда до нее дошло, захихикала. – Очень смешно, да.
Помолчали. Я сосредоточенно пил кофе, она откусывала смехотворно маленькие кусочки яйца, держа его между большим и указательным пальцами, словно боялась раздавить.
– И кто, блин, это покупает? – произнесла наконец Дженна, и я подумал даже, что она имеет в виду яйцо, но ее пальчик указывал в каталог, на безделушку из серии “три в одном” – цепочку для ключей, совмещенную с перцовым газовым баллончиком и лазерной указкой. Я решил, вопрос риторический. Следующий, однако, требовал ответа.
– Может, ты меня подвезешь, Бен?
Я увидел, как кусочек желтка зацепился за штангу в ее языке, и понял, почему она так ест.
Час был ранний, журналисты, стоявшие лагерем через улицу, еще дрожали от холода над первой чашкой кофе, поэтому нам удалось пробраться в машину Чака, на которой он каким-то чудом доехал вчера до дома, и выехать на дорогу прежде, чем они дотянулись до своих камер. Руль оказался ледяным, как сосулька, в груди у меня все сжалось от холода.
– Ну и холодрыга, – просипел я, включая на полную мощность обогреватель, любезно дунувший струей студеного воздуха прямо мне в лицо.
Дженна хихикала и, развернувшись к заднему стеклу, махала рукой репортерам, пока те не скрылись из виду.
– Круто, – она плюхнулась обратно на сиденье.
– Неужели Чак вчера сел за руль? – спросил я. – Он же пьяный был в стельку.
– Это я вела, – заявила Дженна гордо.
Я хотел напомнить, что она тоже пила, но решил не утруждать себя. Дженна достала из маленького кожаного рюкзачка косметичку, опустила солнцезащитный козырек с зеркальцем, принялась краситься. Закончив, приоткрыла боковое окно, закурила. Протянула пачку и мне, пожала плечами, когда я отказался, и забросила сигареты обратно в рюкзачок.
– Сейчас направо, – внезапно сказала она.
– Что, в школу?
– Ага.
– Да ты, наверное, шутишь.
– Все говорят, что я выгляжу старше, – похвасталась она.
– Старше кого?
– Что?
– Умоляю, скажи, что тебе есть восемнадцать.
– Хорошо. Мне есть восемнадцать, – ухмыльнулась Дженна.
– Правда?
– Может, и правда.
– А родители не хватились тебя вчера вечером?
Она отмела мое беспокойство беспечным взмахом руки.
– Я у друзей ночевала.
– Отчасти так оно и было.
– Вы же никому не скажете и я не скажу.
Я остановился у обочины подальше от автобусов: из них нескончаемыми вереницами тянулись школьники, которые, не успев выйти, тут же разбредались по школьному двору, мигом перемешивались в юной кутерьме. Никто, кажется, не обращал внимания на холод и не стремился внутрь. К чему торопиться взрослеть, если можно быть среди них, подумал я.
– Спасибо, что подвез, Бен, – Дженна наклонилась и посадила мне на щеку теплый поцелуй. – Ты лучше всех.
Она выскользнула из машины и зашагала к воротам школы. Я вдруг почувствовал себя папочкой – чудно́ – и наблюдал, как она грациозно взбежала по ступенькам, вошла во двор, обернувшись, в последний раз помахала мне рукой, и толпа поглотила ее.
Подъезжая к дому, я увидел, что репортеры уже заняли свой пост на обочине с камерами и микрофонами наизготовку. Их, кажется, было больше, чем вчера, все сгрудились за заграждениями. Несколько человек держали в руках фотоаппараты с телескопическими объективами. “Фрилансеры”, – рассудил я. Папарацци прибыли. Я проехал мимо с закрытыми окнами, свернул на подъездную аллею, надеясь – ради Чака, – что никто из них хорошенько не рассмотрел Дженну. Послышался стук мяча, я поднял голову и увидел на аллее Джереми. На газоне позади баскетбольного кольца сидел Тас и то вылизывал яростно передние лапы, то бдительно поглядывал на репортеров. В толстовке с капюшоном и ветровке Джереми, наверное, было неудобно бросать мяч. Я ступил на площадку, с дороги донеслись слабые щелчки фотоаппаратов. На что им, интересно бы знать, мои фотографии?
– Привет, – поздоровался Джереми.
– И тебе привет.
Он кинул мне мяч, я забросил двухочковый. Все мои несчастные мышцы застонали в знак протеста, но двигаться было приятно.
– Все прогуливаешь?
– Вроде того.
Джереми принял от меня пас, тоже забросил двухочковый, мяч лениво прокатился по краю кольца и упал в сетку.
– Вы правда это сделали? – спросил Джереми.
– Сделали что?
– Похитили Джека Шоу. Так сказали по телевизору.
– Я похож на похитителя? – спросил я, переставая стучать мячом.
– Нет.
– Джек мой друг.
– Тогда почему они здесь? – Джереми указал на журналистов, которые от нечего делать фотографировали нас.
– Послушай, – я взял его за плечи, повернул спиной к объективам. – Если бы твой друг был в беде, сделал бы ты все возможное, чтобы ему помочь?
– Вы хотите сказать, если бы он принимал наркотики?
– Ну да. Если бы принимал наркотики.
Джереми задумался.
– Наверное, да. Но я бы не стал его похищать.
– Ну а если бы, – я сел на землю, – ты знал, что ему можно помочь, но он так увяз, что никому не позволяет себе помочь? Так увяз, что может умереть раньше, чем кто-нибудь ему поможет?