– Совсем не больно, правда? – спросил он, понизив голос.
– Да уж… – простонал я и оглянулся на маму.
Она кусала нижнюю губу, на лице застыла тревога. Казалось, укол делают не мне, а ей!
Наконец доктор Меркин вынул иглу и протер место укола ватным тампоном, смоченным прохладным спиртом.
– Теперь все будет в порядке, – пообещал он, похлопав меня по спине. – Можешь надеть рубашку.
Он обернулся и ободряюще улыбнулся маме.
Доктор Меркин похож на настоящего аристократа. По-моему, ему лет пятьдесят. Свои седые волосы он тщательно зачесывает назад. За стеклами квадратных очков-хамелеонов дружелюбно поблескивают синие глаза, на губах вечно играет улыбка.
Хотя он обманывает меня, уверяя, что укол – это совсем не больно, мне кажется, что он хороший врач. Он мне нравится. После осмотров мне всегда становится легче.
– Все та же проблема с потовыми железами, – негромко объяснил он маме, делая какие-то записи в моей карточке. – Он перегрелся. Ты же знаешь, Ларри, это тебе вредно.
Я согласно кивнул.
Мне давно известно, что с потовыми железами у меня не все в порядке. Они работают не так, как полагается. Я никогда не потею, а когда перегреваюсь, мне становится дурно.
Вот почему мне приходится ходить к доктору Меркину каждые две недели. От уколов мне становится лучше.
Бросаться снежками было здорово. Но я так увлекся, что не заметил, как перегрелся, несмотря на снег и холодный ветер.
Потому-то меня и затошнило.
– Теперь тебе лучше? – спросила мама по дороге домой.
Я кивнул.
– Да, теперь все в порядке, – заверил я, остановился и повернулся к ней. – Мам, тебе не кажется, что я… изменился?
Мама встревоженно оглядела меня.
– Изменился? О чем ты говоришь?
– Может, у меня появился загар или что-нибудь вроде того? – с надеждой спросил я.
Мама пристально вгляделась мне в лицо.
– Ларри, я так волнуюсь за тебя! – призналась она. – Попробуй вздремнуть, когда мы вернемся домой, ладно?
Значит, никакого загара она не заметила.
Я так и знал, что «Мгновенный загар» не подействует. Средство было слишком старым. А может, мгновенного загара вообще не бывает.
– Зимой трудно загореть, – сказала мама, когда мы шли к машине по заснеженной стоянке.
Еще бы, мысленно согласился я, закатывая глаза.
После ужина мне позвонила Лили.
– Мне тоже нездоровится, – призналась она. – А как дела у тебя?
– Прекрасно, – отозвался я. Держа радиотелефон в одной руке, я продолжал переключать телевизионные каналы с помощью пульта дистанционного управления.
Дурацкая привычка. Иногда я часами переключаю каналы и толком ничего не успеваю посмотреть.
– Когда ты ушел, заявились Хью и Марисса, – сообщила Лили.
– И вы прогнали их? – встрепенулся я. – Закидали снежками?
Лили засмеялась.
– Нет. К тому времени мы насквозь промокли и выбились из сил. Мы просто болтали с ними, пока не замерзли.
– Хью что-нибудь говорил о своей группе? – спросил я.
– Сказал, что купил сборник песен Эрика Клэптона, – известила меня Лили. – И разучил на гитаре несколько новых композиций, которые сразят нас наповал.
– Напрасно Хью взялся за гитару, лучше бы сидел на ударных. На гитаре он играет так, что слушать тошно, – отозвался я. – Вечно у него визжат струны! Ума не приложу, как это у него получается. Скажи, ты, случайно, не знаешь, как заставить гитару визжать?
Лили засмеялась.
– Марисса тоже визжит, а думает, что поет! Мы оба расхохотались, но смех вскоре оборвался.
– Скажи честно, у «Крикунов» что-нибудь получится?
– Не знаю, – задумчиво ответила Лили. – Хью так любит хвастаться, что ему нельзя верить. Он говорит, что их группа давно могла бы записать компакт-диск. А еще – что его отец будто бы хотел записать кассету и послать ее в крупную компанию звукозаписи.
– Да что ты говоришь! – саркастически воскликнул я. – Надо будет как-нибудь подкрасться к дому Хью, когда его группа репетируем _ предложил я. – Мы послушаем и сами решим, чего они стоят.
– А Марисса и вправду неплохо поет, – вздохнула Лили. – У нее красивый голос.
– Подумаешь! У тебя еще лучше.
– Да, пожалуй, мы все-таки играем лучше «Крикунов», – решила Лили и добавила: – Жаль только, что у нас нет настоящего ударника.
Я согласился.
– Синтезатор Джереда иногда выдает такие коленца!
Мы с Лили еще немного поговорили о предстоящем конкурсе рок-групп. Затем я пожелал ей спокойной ночи, выключил телефон и уселся за стол, чтобы сделать домашние задания.
Я закончил работу к десяти часам вечера. Позевывая, спустился вниз и сообщил родителям, что ложусь спать. У себя в комнате я переоделся в пижаму и направился в ванную, чтобы почистить зубы.
В ванной, при ярком свете, я внимательно оглядел свое отражение в зеркале над раковиной. Никаких признаков загара. Мое лицо казалось таким же бледным, как прежде.
Я взял щетку, выдавил на нее из тюбика немного голубой пасты, поднес щетку ко рту и остолбенел.
Присмотревшись, я невольно вскрикнул и уронил щетку в раковину.
Сначала мне показалось, что на руку падает тень. Но когда я поднес ее к лицу, выяснилось, что это вовсе не тень.
Я громко ахнул, во все глаза уставившись на тыльную сторону своей ладони.
Она была покрыта густой черной шерстью.
7
Я изо всех сил затряс рукой, словно надеялся стряхнуть черную поросль.
Затем я попытался выдернуть один волосок и ойкнул. Шерсть и вправду росла у меня на руке.
– Не может быть! – воскликнул я и поднес дрожащую руку поближе к свету, чтобы как следует рассмотреть ее.
Длина волосков уже достигала одного сантиметра. Волоски были темными, блестящими, жесткими и очень колючими. Когда я провел по ним ладонью, мне показалось, будто я глажу жесткую щетку.
«Лохматый Ларри»…
В голове у меня вдруг всплыло это глупое прозвище, которое придумала Лили.
«Лохматый Ларри».
Взглянув в зеркало, я увидел, что у меня покраснели щеки. Меня будут дразнить лохматым Ларри до конца жизни, если увидят эту черную щетину на руке!
Ее никто не увидит, решил я, чувствуя, как сердце сжимается от горя. Какой позор!
Я осмотрел левую руку, но кожа на ней была гладкой и чистой, как прежде.
– Слава Богу! – вырвалось у меня.
В отчаянии я принялся дергать жесткую щетину, пока не заболела рука. Но мне не удалось выдернуть ни единого волоска.
Внезапно у меня пересохло во рту. Я схватился за край раковины обеими руками, чтобы сдержать дрожь.
– Что же мне делать? – пробормотал я. – Неужели придется до самой смерти носить перчатку? Если друзья увидят мою руку, они меня совсем задразнят. Все будут звать меня лохматым Ларри!
У меня вырвался всхлип.
Успокойся, уговаривал я себя, и подумай, как быть дальше.
Я вцепился в раковину так, что у меня свело пальцы. Осторожно разжав их, я закатал оба рукава пижамы.
А если черные волосы растут по всей руке, до самого плеча?
Нет.
У меня вырвался протяжный вздох облегчения.
Похоже, густая поросль появилась только на тыльной стороне правой руки.
Но что же мне делать? Что делать?
Я услышал, как родители поднимаются по лестнице к себе в спальню, и поспешно заперся в ванной.
– Ларри, ты еще здесь?! А я думала, ты давно в постели! – крикнула из коридора мама.
– Я причесываюсь! – ответил я. Обычно я расчесываю волосы каждый вечер перед сном.
Конечно, это бесполезная трата времени – я давно понял, что стоит мне коснуться подушки, как волосы сбиваются в ком.
Но привычка – вторая натура.
Я перевел взгляд на свои волосы – темно-русые, мягкие и волнистые.
Совсем не похожи на отвратительную колючую шерсть на руке.
Меня затошнило. Содержимое желудка подкатило к горлу.
С трудом подавив тошноту, я открыл дверцу аптечки и принялся торопливо перебирать тюбики и пузырьки.
Я искал на этикетках надпись «Средство для удаления волос».
Такое наверняка существует.
Но в нашей аптечке ничего подобного не нашлось. Я прочел надписи на каждом флаконе, каждом пузырьке. Средства для удаления волос нигде не оказалось.
Я вновь уставился на густую шерсть. Неужели волоски немного выросли? Или мне просто показалось?
Неожиданно меня осенило.
Я схватил папину бритву и нашел на полочке под зеркалом крем для бритья.
Волосы надо сбрить, решил я, и поскорее.
Я миллион раз видел, как бреется папа – ничего сложного. Я пустил в раковину горячую воду, смочил правую руку и натер ее куском мыла, взбив густую пену поверх шерсти.
Мои ладони стали такими скользкими, что тюбик с кремом чуть не выскользнул на пол. Мне удалось отвинтить крышку и выдавить немного белого крема на тыльную сторону ладони.
Я нанес крем на омерзительные черные волоски. Затем зажал в левой руке бритву и немного подержал ее под струей горячей воды, как это делал папа.
А потом начал бриться. Держать бритву левой рукой было неудобно.
Лезвие заскользило по густой шерсти, срезая колючие волоски.
Я наблюдал, как вода уносит их в сток раковины. Тщательно сбрив все волосы, я подставил руку под кран и смыл с нее остатки мыльной пены и крема.
Теплая вода смягчила кожу. Я досуха вытер руку и тщательно осмотрел ее.
Совершенно гладкая кожа. Гладкая и чистая.
Ни единого волоска.
Воспрянув духом, я положил папину бритву и крем на полочку и прокрался по коридору к себе в комнату.
Потирая тыльную сторону ладони и радуясь ее гладкости, я выключил свет и забрался в постель.
Голова тяжело упала на подушку. Я зевнул – меня вдруг начало стремительно клонить в сон.
И все-таки отчего у меня на руке выросли волосы? Этот вопрос мучал меня с тех пор, как я обнаружил темную поросль.
Неужели во всем виноват старый флакон средства для загара?
Интересно, выросли ли волосы у кого-нибудь из моих друзей? Я хихикнул, представив себе Мэнни сплошь заросшим шерстью – он напоминал гориллу.