Кстати, вот ещё что обязательно нужно сказать, эта мысль в контексте «входных» меня никогда не покидает и кажется очень важной. Сравните две ситуации: некто приходит к ритейлору и платит ему деньги за выставление своего товара на полке; и некто приходит к чиновнику и платит ему за содействие, например, в выделении участка под строительство. Вы видите разницу между двумя этими случаями? Я вот нет, совершенно не вижу. Если она есть, то непринципиальная: участников первой сделки в тюрьму не упекут, а второй – гипотетически могут.
То есть очевидный вывод: рыночная экономика в условиях избыточного производства становится коррупционной экономикой, все признаки коррупции налицо – тут вам и взятки, и тайные соглашения (чего стоят, например, эксклюзивные договора поставщиков воды, или пива, или сигарет с ресторанами!), и т. д. и т. п. И таковой итог вроде бы совершенно неизбежен, закономерен. Это, кстати, по-своему объясняет, почему в условиях, близких к состоянию «тепловой смерти», появление новых оригинальных товаров становится всё менее вероятным. Потому что бизнесом, предпринимательством как таковым уже никто не занимается – на рынке взаимодействуют не предприниматели, а чиновники! У них и набор способностей совершенно иной – эти люди гораздо меньше склонны к фантазиям, к генерированию новых идей. Не потому, что глупы, отнюдь, просто эти способности им без надобности.
И вопрос, ответа на который я пока так и не нашел: если коррумпированная экономика суть логичная и неизбежная трансформация свободной рыночной (каковая, кстати, везде в мире уже произошла), стоит ли так активно призывать бороться с коррупцией в России? Если мы уже находимся на более прогрессивной стадии развития общества, с чего вдруг нас постоянно тянет вернуться на предыдущий уровень? Впрочем, этот непростой философский вопрос требует большой дискуссии и в любом случае лежит за пределами проблем, рассматриваемых в настоящей книге.
ГЛАВА 12. ХРОНИКА СТИХИЙНОГО БЕДСТВИЯ Настоящая революция. – Самая неудобная дата. – A la guerre comme a la guerre. – Кризис ликвидности. – Заложники дебиторской задолженности. – Браконьерская распродажа. – Эпидемия, которой не было. – Незаконное предпринимательство
Михаил Сергеев: О том, что 2006-й будет годом непростым, все знали уже за несколько месяцев до его наступления. Дело в том, что в действие должна была вступить новая редакция закона «О государственном регулировании производства и оборота этилового спирта, алкогольной и спиртосодержащей продукции» – ФЗ-102. На алкогольном рынке должна была произойти самая настоящая революция: по замыслу разработчиков закона, предстояло создать ЕГАИС (Единую государственную автоматизированную информационную систему) – масштабную систему учета каждой бутылки с алкоголем, вместе со всем её трафиком (от производителя или импортера до розницы через всю цепочку оптовых компаний). Столь тщательный контроль был призван полностью решить проблему контрафактного алкоголя, с которого не уплачиваются акцизы. Такой учёт предполагалось вести с помощью акцизных марок, а поскольку существовавшие на момент принятия закона марки такой возможности не допускали, их закон отменял и предписывал использовать новые.
Собственно, сначала в этом месте и ждали основной беды: что будет с товаром, на котором наклеены марки старого образца? И когда выдадут новые? Ситуация осложнялась ещё и тем, что переход к новому типу марок предстояло совершить с 1 января, – более неудобной даты трудно было придумать. Ведь под декабрь производители стремятся выдать алкоголя «на гора», чтобы удовлетворить авральный предновогодний спрос. Товара производится с запасом – и вот что делать с этим запасом после 1 января, было не очень ясно.
Впрочем, мы, как и все, в конце 2005-го стремились забить склады «Косогоровым» по максимуму: лучше промахнуться с запасами, чем провалить самый ответственный период в году.
Ко второй половине декабря наудачу появились и разъяснения правительства, допускавшие хождение товара со старой маркой до середины 2006-го. Пронесло? Да нет, радоваться рано.
Оборот-то старой марки разрешили, а вот производство напитков с ней – нет. А новых-то марок нет, Гознак не напечатал! Все заводы стоят. Когда появятся марки, неведомо, а товара на складе всё меньше и меньше.
Прасковейский завод, на котором производится наш самогон, получил марки только во второй половине февраля. Мы еле-еле дотянули до новых партий без перебоев в отгрузках. Но главное, что дотянули!
Павел Преженцев: Вообще, нам-то ещё несказанно повезло (как и основной массе производителей отечественного алкоголя). Ибо всё познаётся в сравнении: да, пришли сложные времена, но вот для кого они были просто невыносимы, так это для импортёров. У них ситуация была следующая: до 31 марта 2006 года было разрешено ввозить импортный алкоголь с акцизными марками старого образца. Новых марок на импорт не было и в помине, неясно было также, когда заработает новый порядок ввоза напитков из-за рубежа (в действительности, первый импортный алкоголь с новыми марками появился в конце мая, когда алкогольным компаниям было уже совсем не до него – у всех были другие проблемы, поважнее, о них ниже). Но при этом (важный нюанс!) оборот импортного алкоголя со старыми марками, как и любого другого, был разрешён только до 30 июня.
В итоге перед импортерами стояла сложнейшая задача: суметь угадать спрос на свои напитки и ввезти их ровно столько, чтобы успеть распродать до 1 июня. В действительности сделать это совершенно невозможно. Либо не ввозишь ничего и в силу этого недопродаешь (теряешь долю рынка, статус поставщика в сети и пр.) – такой путь мало кто мог себе позволить. Либо ввозишь, сколько возможно (а получение марок и ввозная процедура в условиях, когда все стремятся успеть к дедлайну, – предприятие сложное и далеко не всегда успешное), – большинство компаний именно этим и занималось.
В недальновидности такого подхода всем им пришлось очень скоро убедиться: едва завершился отведённый законом срок ввоза алкоголя со старыми марками, как вышло постановление ведомства главного санитарного врача РФ Геннадия Онищенко, объявившее вне закона все грузинские и молдавские вина. Такого удара алкогольный рынок не знал, пожалуй, с горбачевских времен. Для справки, запрещённые напитки совокупно занимали более половины винного рынка. При этом, как мы помним, буквально несколькими днями ранее их было ввезено столько, сколько стране предстояло переваривать в течение по меньшей мере трех месяцев. И наконец, владельцы этого вина могли сразу же объявлять о банкротстве: даже если б запрет через какое-то время и отменили (чего, впрочем, не случилось), реализовать это вино вряд ли можно было успеть – оно же всё оклеено марками старого образца!
Распространена «патриотическая» точка зрения, что, мол, поделом молдаванам с грузинами досталось, и будет им впредь неповадно плясать под американскую дудку и проводить антироссийскую политику. Мол, a` la guerre comme a` la guerre. Точка зрения выглядит вполне себе аргументированной, но, к сожалению, базируется на абсолютном незнании реального положения дел. В действительности же Молдавия с Грузией, конечно, были примерно наказаны. Но не меньшие, а, возможно, и гораздо большие потери нёс российский бизнес, который остался с этим вином, в одночасье обесценившимся. А ведь практически не было компаний, в ассортименте которых не было бы запрещённых напитков, – безотносительно к их качеству, они являлись наиболее ликвидными, поэтому торговали ими все. Но, собственно, даже для тех, кто дальновидно чурался молдавских и грузинских вин, их запрет всё равно не прошёл незамеченным. Ведь товар мало чем отличается от денег: можно им рассчитаться, под него получить кредит и пр. Фактически, объявив вина Молдавии и Грузии вне закона, у алкогольных компаний изъяли львиную долю оборотного капитала. Что сразу же привело к кризису ликвидности: платежи между контрагентами либо замедлились, либо вовсе прекратились. В более или менее нормальном режиме они возобновились только осенью: видимо, к этому времени те, кто понял, что всё-таки остаётся на рынке, решили начать платить (до этого особого смысла в расставании с деньгами они не находили).
Николай Полуэктов: Павел выше упоминал, что проблемы ранней весны 2006-го были забавными ребусами в сравнении с теми, с которыми алкогольным компаниям пришлось столкнуться в мае-июне. Что же это было? Если одним словом – возвраты.
Естественный трафик движения алкоголя, как и любого другого товара повседневного спроса, выглядит так: производитель/импортер – оптовик (или оптовики – их в цепочке может быть несколько) – розница. В рамках процедуры возврата товар пошёл по этой цепочке вспять – от магазина в сторону производства. Речь идёт, разумеется, о напитках, оклеенных старой маркой, хождение которой вопреки наивным ожиданиям многих («Да не смогут столько легального товара запретить к продаже!») продлевать никто не собирался.
Именно в этот период мы получили убедительные подтверждения очевидного в общем предположения, что «Косогоров самогон» лучше продаётся в богатых и густонаселенных Москве и Питере, чем в регионах. Как, спросите, получили? Да очень просто: из Москвы и Петербурга возвратов почти не было. Из одной очень крупной московской компании самогон со старой маркой я забирал лично – он весь поместился в багажнике моего автомобиля. А вот с регионами дело обстояло несколько иначе.
Вообще, с возвратами связано несколько любопытных моментов. Во-первых, их объём совершенно не поддаётся какой бы то ни было оценке. Причина проста: мы можем знать запасы товара только на складах оптовиков, и, очевидно, мы позаботились, чтобы на них никаких бутылок со старой маркой к «часу X» не было. Единственное место, где они могли скопиться, – это розница, а вот по поводу остатков товара в магазинах у нас информации никакой не было. Я, кстати, подозреваю, что не было её и у самих магазинов: даже в тех, где установлена компьютерная система учёта, вряд ли была графа «старая/новая марка»: я к тому, что «Косогоров самогон» там учитывался просто как «Косогоров самогон», а уж с какой он там маркой, одному богу известно. Выявить это без масштабной инвентаризации магазины не могли, а за нее они к июню и взялись.