Потери большие были в этих боях?
Нет, я бы не сказал. Потери были небольшими.
Какие задачи в этих боях и вообще Вы как начальник разведки полка выполняли?
В основном, конечно, мне нужно было определить район расположения артиллерийских позиций. Потому что главным, что ли, очагом для нас в то время явились артиллерийские позиции противника. Поэтому главная была задача такая: обеспечить район расположения точно. Поэтому были подключены в это дело все виды разведки. У нас было три батареи, которые этим занимались: фотобатарея, звукобатарея и топобатарея топографической разведки. Все эти виды разведки были подключены, и определяли точно район расположения огневых позиций противника. Это была основная задача перед разведкой полка. А функции у батарей были такие. Топобатарея, например, на основе триангуляционной системы действовала…. Я не видел этого сам, но в поле триангуляционные пункты у нас были: эти вышки, там же камень был, и там же были точно нанесены координаты. Именно базируясь на эти координаты, наша задача, топографической разведки, состояла в том, чтобы развернуть привязку топографическую всех артиллерийских батарей нашего полка. Это была основная задача топографической разведки. Ну звукобатарея, фотобатарея дополнительные уже сведения давали.
В чем основные сложности были для вас, как начальника разведки, на Волховском фронте?
Вы знаете, я не ощущал ну таких как бы непреодолимых сложностей. Мы выполняли поставленную задачу. У нас были на планшете точно нанесены районы расположения огневых средств противника. Так что особенных затруднений я, например, не ощущал.
Насколько изменилось положение в 1942 году по сравнению с 1941 годом? Расскажите об этом, исходя из вашего личного фронтового опыта…
Легче было воевать, да, конечно, нам тогда, чем в 1941 году. Появилась связь с соседями, уже командование приезжало, и связь была. Мы достаточно не ощущали перебоев в снабжении продовольствием, артиллерийскими снарядами. Короче говоря, жизнь боевая шла нормально. Особых трудностей я, например, не видел, не ощущал. Питание было нормальным.
Что было после Волховского фронта?
А там получилось, значит, так. Когда Волховский фронт с Ленинградским фронтом соединился, меня в этот период там не было. Тогда, в этот период, начался следующий этап моей деятельности как фронтовика. Командир полка вызвал несколько своих офицеров, человек, наверное, десять, и сказал, что сейчас командование армией организует новый вид вооружения — создаются так называемые полки самоходноартиллерийские. Организационная структура этих полков такова, что экипажи и технический состав будут танкисты, а командиры рот, командиры батарей, начальники штабов — артиллеристы. И он нас спросил: «Кто желает, значит, поехать в Москву, где формируются эти танково-самоходные артиллерийские полки?» Ну я посоветовался со своими коллегами и дал свое согласие. И к концу 1942 года я был в Москве в районе формирования этих самоходно-артиллерийских полков.
Как проходило формирование этих полков?
Я как сейчас все это помню. Прибыл командир полка подполковник Шапшинский, артиллерист. Он со всех офицеров прибывших определил, кто будет командиром батареи, а кто будет штабным работником. Ион взял меня в штаб свой. Начальником штаба полка был майор, фамилию которого я забыл. Короче говоря, взял он меня заместителем начальника штаба полка. Полк успешно прошел формирование. Затем был назначен день для боевых стрельб. Вот, по результатам боевых стрельб и определялась готовность полка для отправки на фронт. Артиллерийские стрельбы прошли успешно. Экипажи выполнили все задачи, которые были поставлены, были выполнены на полигоне, и полк получил знамя, и был готов к отправке на фронт. Это было в начале 1943 года. Был полк направлен на Воронежский фронт, в район будущих курских боев. Это было в 150 километрах от оккупированного немцами Белгорода. Все самоходно-артиллерийские установки были в капонирах, которые были хорошо вырыты, глубоко. Вот. Определены были секторы обстрела. Так как это была самоходно-артиллерийская установка, она имела ограниченный поворот, — башни-то не было. Тридцать всего разов она могла разворачиваться: пятнадцать вправо и пятнадцать влево. А остальное, доворот, — значит, при помощи корпуса, гусеницами, делалось. Были составлены огневые карточки, определена дальность стрельбы. Короче говоря, подготовка была очень тщательная. Мы, как офицеры штаба полка, часто непрерывно находились в боевых порядках, проверяли состояние не только материальной части, но и огневой подготовки. И настроение, бодрость были неплохими. Мы чувствовали, что обороной сумеем остановить противника.
Но в это время шла в верхах операция — готовилось проведение Курской наступательной операции. Не так далеко от нашего командного пункта появился фургон на колесах. Оказывается, это был штаб Жукова. Один раз я утром рано вышел, и смотрю: Жуков вышел. Значит, осмотрелся так, подтянулся, прошелся. И вот впервые я его видел. И больше я его уже не видел. Оказывается, он курировал Ватутина, командующего фронтом, и Рокоссовского. А Конев был командующим Резервным фронтом в тылу. Группировка была очень мощная. Было три танковых дивизии: генерала Лелюшенко, генерала Богданова и еще одного нашего генерала… А вот, кроме того, фланги этой основной танковой группировки было поручено охранять или обеспечивать самоходноартиллерийским полкам. И вот в частности нашему полку было поставлена задача: совместно еще с тремя полками обеспечить правый фланг основной танковой группировки наших войск на этом направлении. Левый фланг обеспечивали самоходно-артиллерийские полки других соединений. Я помню, что когда формировались эти полки, очень много было полков. Наверное, около 20 или 30 полков.
И вот 6 июля я, когда я находился на командном пункте штаба полка (а полк был такой: 1453-й самоходно-артиллерийский полк Резерва Главного Командования. Мы никому не подчинялись. Мы в оперативном отношении входили в состав Воронежского фронта.), немец на нас начал наступление. Причем настолько мощный удар нанес он на нашем направлении. Самолеты настолько обнаглели, что они буквально за каждым человеком охотились. Нельзя было выйти, чтобы не подвергнуться «Мессершмиттам». Нашей авиации совершенно не было. Немцы имели сто процентов господства в воздухе. Все было прижато к земле. И немец в этот момент пошел в атаку своим бронированным кулаком. Мы два дня держали оборону. Не имели ни потерь, и удачно отбили несколько танковых его атак. Он решил обойти, справа глубокий обход сделать. Ион прорвал оборону, и очень успешно. Начал продвигаться в сторону Обояни, это — 30 километров в тылу. Там, где была танковая армия у маршала Конева, в Резервном фронте. Но там его остановили. И так — в течение пяти дней шла жесточайшая борьба. И вот командование, видимо, определило момент, когда противник вот-вот выдохнется. И вот я помню такой момент. Появился Рокоссовский с группой офицеров. И через несколько часов эта вся армада, эти три танковые армии, пошли в бой. Бой был страшный. Тогда, помню, все горело. Не разберешь, где наши, где — немецкие части есть. Но, во всяком случае, все перемешалось. И вот в этот момент, очень решающий, были введены отдельные танковые корпуса, которые вышли во фланг и тыл противника. И вот этот момент был самый напряженный в боях, когда наши танковые основные группировки все друг у друга перемешивались, перемалывались. Потом начался выход корпусов во фланг и тыл, и тогда немецкая группировка дрогнула, начала отступление. В конечном итоге немцы побежали. Успех был настолько очевиден, что когда фактически мы начали двигаться вперед, никакого сопротивления мы не ощущали. Потому что танковая группировка была разгромлена, основная немецкая. Это было в районе деревни Прохоровка.
Вы были под Прохоровкой?
Был.
Что из себя все это представляло, это поле-то? Запомнились ли лично Вам в этих боях какие-то эпизоды?
Ну я могу, например, рассказать следующее. Я был на самоходноартиллерийской установке одной из батарей. И механик-водитель, и командир танка допустили оплошность: начали двигаться не в обход, а высота была безымянной, а прямо пошли на эту самую высоту. И вдруг танк, значит, вот так затрясло. Оказывается, мы попали на противотанковую мину. Тогда огневого воздействия со стороны противника не было. Он отступал в тыл. Мы вышли из танка, наверное, часа два ремонтировали его. Была нарушена только гусеница у него. Разрывы танковых гусеничных траков, в общем, были. Мы взяли запасные траки, восстановили все это дело, и дальше пошли. И в этот период был введен в бой Резервный фронт Конева, который очень успешно начал продвигаться. Освободил Белгород. Я, проезжая по Белгороду, после запомнил следующее. Сам Белгород на холмистой местности был расположен. Когда мы проехали Белгород, то вышли к границам Украины и увидели страшную картину. Немец, отступая, уничтожал буквально все: все деревни горели, скот лежал рядом, и все уже расстрелянные, вот загнивающие, тоже лежали. Мы успешно взяли Харьков, и наш полк переподчинили с Воронежского фронта 2-му Украинскому фронту: уже так стал называться Резервный фронт Конева. И в этом бою я тяжело ранен был.
Как вы получили ранение?
Это получилось так, что, когда мы начали ремонтировать и уже закончили ремонт самоходки, сели сверху на нее — я, еще один и медсестра Таня. Проехали километров 20. И со стороны лесной опушки вот, значит, застрочил пулемет. Оказывается, там засели автоматчики немецкие. И меня ранило в бедро. После этого я был направлен в госпиталь 5-й танковой армии. Там пролежал я, наверное, дней двадцать.
После выздоровления я разыскал полевой штаб нашей 5-й гвардейской танковой армии, которой командовал генерал-майор Жидов, фамилия не совсем такая была у него. Командующий бронетанковыми войсками генерал-майор Чепрыгин, когда я прибыл, мне и сказал: «Товарищ капитан! Вот ваш полк ушел на формирование после понесенных потерь. Или вы поедете в формирующийся полк, или мы вам предлагаем остаться при штабе армии: при командующем армии помощником начальника штаба бронетанковых войск армии. Начальник штаба — подполковник Проклин, и вы будете помощником по разведке у него.