Если вы согласны, я отдаю приказ». Я согласился остаться там. И после взятия Харькова наши войска успешно начали продвигаться в сторону Полтавы. Я родился сам в Полтавской области, в деревне Федоровка. И я посмотрел расположение наших передовых частей, которые в полосе двигались именно в сторону моей деревни. Я доложил командующему об этом: «Товарищ генерал, вот моя деревня — Федоровка». Он говорит: «Вот бери машину мою легковую М-1 с шофером, езжай в войска, в передовые части, держи связь с разведкой, и как только она вступит в вашу деревню, и ты, значит, туда войдешь». Это был случай неимоверно редчайший. И действительно, я видел уже визуально километрах примерно в шести мою деревню: горящую всю. Оказывается, власовцы при отступлении на лошадях такими пиками и такими горящими факелами поджигали крыши домов, и дома загорались. Крыши домов были камышовые, и они сразу же вспыхивали. И когда мы вошли на машине в деревню, все огнем пылало. Также было и с нашим домом. Но рядом с ним была пристройка-сарай, где была отдельная комната, и там сестра жила, и дальше были отделения для свиней, для коровы, — они сохранились, они не успели его поджечь. Власовца ли что-то испугало? Ну, отец, мама, сестра с огорода вышли. Оказывается, отец предвидел это. Выкопал там, значит, яму, чтобы там быть, и они находились там в яме. Вот так пять дней я гостил в этой своей деревне. Я тогда капитаном был, и носил одну шпалу: звездочек с погонами еще не было тогда.
Пять дней прошло, и мы дальше начали двигаться. У меня карта была. У меня даже карта эта сохранилась, и где-то есть вот здесь. Ну а дальше что было? В общем, нагнали мы штаб армии. Наша армия приближалась к Кременчугу, который находился по другую сторону Днепра. И в районе Мишурин ров, это в 30 километрах южнее Кременчуга, армия стала форсировать Днепр. Удачно форсировала, заняла плацдарм на западном берегу Днепра, а после этого успешно развила наступление в сторону Кировограда. Кировоград взяли, потом — Новоукраинку, и вышли на границу с Румынией. По Румынии мы боев не вели, потому что ихний король был отстранен, и армия была разоружена, и мы фактически без боев прошли Румынию. И вышли к венгерской границе. В этот период войска 3-го Украинского фронта вели тяжелейшие бои. Во-первых, в Будапеште была окружена 120-тысячная армия немцев. И немец тогда бросил 12 отличных танковых и моторизованных дивизий на нас: вот такие дивизии, «Мертвая голова», Гитлера, его лично дивизия. Короче говоря, тяжелейшие были бои. Поэтому, значит, бои шли и днем и ночью. Противник в одном месте прорвал оборону нашу, которую мы держали, и сбросил в Дунай все тылы армии. В один из моментов боев был очень сильный туман. Командир полка заболел тяжело гриппом. Я стал за командира полка уже. Я забыл сказать, что после со штаба армии я был назначен начальником штаба полка: 382-го гвардейского самоходно-артиллерийского полка. Командовал этим полком майор Михеев. И вот, значит, когда он заболел тяжело, мне пришлось остаться за командира полка. Рядом с командирами рот я наблюдал, что это какая-то точка в стороне противника медленно-медленно-медленно движется. Я залез в самоходку, посмотрел в прицел (а прицел был ТШ-17, мощный). Но там я не увидел этой точки. Тогда я открыл затвор. Посмотрел, и через ствол я увидел эту точку. Я приказал зарядить орудие и сделать выстрел. Раздался выстрел. И сразу факел появился — вся местность озарена была. Оказывается, я попал в бензобак немецкого «Тигра». Ну, на фоне этой зари несколько танков вырисовывались. Я, значит, приказал открыть огонь по ним. Уничтожено было еще восемь танков. Я собрал группу, восемь человек, полкового врача, и мы решили пойти. Очень на большой риск мы пошли. Подходим мы к этому танку, который я подбил. Смотрим: лестница. И этот немецкий офицер прямо в упор стреляет в меня. Но он промахнулся: только пуля обожгла лицо. Ну его, конечно же, сразу прикончили автоматчики наши. Мы взяли там, значит, бинокль. Пистолет, значит, дали тоже мне, из которого стреляли. И в это время слышим: гал-гал-гал, немецкий разговор. А были после уборки кукурузы немецкие автоматчики, которые начали обходить нас. Но в это время увидели они самоходчиков, и начали обстрел. Правда, Веру, нашего врача, ранило тяжело в бедро. Но была рядом большая копна, мы за копну залезли, перевязали ее рану, и добрались благополучно. Немецкая группировка была полностью ликвидирована. Когда мы зашли в Будапешт, в Буду, в Королевский дворец, то на ступеньках, так как несколько месяцев эта осада длилась, вот до нас еще, немцы, обескровленные, как мумии, вот сидели, все — практически мертвые. Дальнейшее наступление полка было в сторону Вены. Я уже тогда снова стал начальником штаба полка. Командир полка к тому времени выздоровел.
Кстати, когда вы временно исполняли обязанности командира полка, насколько это было тяжело и насколько ответственно именно во время войны? Расскажите, исходя из Вашего личного боевого опыта…
Тяжело, очень тяжело. Ну ответственность, конечно, большая была перед командиром полка. Дело в том, что в штабе корпуса, первого механизированного корпуса генерала Руссиянова, куда были мы прикомандированы, в оперативном отношении подчинены, не было танкистов. Сам Руссиянов — он вообще-то общевойсковик был. И командовать артиллерийскими и танковыми подразделениями фактически у него не было специалистов. Заместителей у него не было танкистов, и отдавались от них всех приказы настолько необоснованные, что приходилось с большим трудом добиваться отмены того или иного приказа. Вот, например, такой случай был. Во время обороны командующий артиллерией корпуса приказал полку (фактически он командовал самоходными полками) занять оборону в районе одной высоты. Я доказывал, что нельзя здесь этого делать, так как нет маневра в случае чего. Танки прижаты к высоте, и у них нет маневра. А рота автоматчиков у нас уже была обескровлена. Я просил дать автоматчиков, пополнить, чтобы в ночное время оградить просачивание пехотных подразделений в район расположения самоходноартиллерийской батареи. Этого не было. Я посоветовался с командиром полка (я тогда был начштаба). Командир полка говорит: «Езжай, и так как явно нереальная задача, потребуй письменный приказ». Я поехал в штаб корпуса и попросил официально дать письменный приказ о занятии этой обороны. Дали такой приказ, я его взял. И в ночное время часть пехотных подразделений просочилась непосредственно к самоходным установкам, и начали стучать по броне: «Русс, сдавайся!» И командир полка доложил командиру корпуса о том, что сложилась, так сказать, такая обстановка. Командир корпуса тогда сказал ему на это: «Вот там, где эти самоходки стоят, там, значит, рокадная дорога проходит центральная. Вот по ней надо отвести полк». И вот здесь была допущена, можно сказать, ошибка серьезная. Дело в том, что когда начали самоходки выходить с этого района, немец несколько танков поставил и начал расстреливать наши самоходные установки. И пять самоходных установок сгорело. Поэтому вся эта трагедия — на совести командования корпуса. Здесь дело было передано этим чекистам, чтобы разобраться. Был назначен день военного суда, привлечение к ответственности командира полка и начальника штаба: он и я были ответственными за потерю пяти самоходных установок. Но мы сумели доказать, что мы все приняли меры для того, чтобы полк сохранить. Во-первых, нам было отказано в автоматчиках, вот в ночное время. Во-вторых, не было поставлено прикрытия выхода полка с этого района. Поэтому очень тяжело было управлять полком именно тогда, когда командир корпуса был не танкист. Вот такой был случай.
Где проходил ваш путь после вступления на территорию Венгрии?
После мы начали наступать в сторону Австрии. Шомодьвар — такой город был на озере Балатон. Но немцы фактически были деморализованы тогда уже. Потому что танковые механизированные дивизии не сумели деблокировать окруженную группировку, и были истощены и разгромлены. Наступление было более-менее спокойным, успешным, и, подходя за 30 примерно километров до Вены, встретили плотное сопротивление. Бои за Вену были, я бы сказал, очень кратковременные. Было мощное сосредоточение наших танковых войск, и в течение пяти дней Вена была освобождена. Без всякого разгрома и так далее все было сохранено. Полк начал дислоцироваться в районе венских лесов. Это была красивейшая местность. И характерно вот что. Не доходя до Вены, перед этим, мы обнаружили подземный завод, видимо, по выпуску военной техники. Такая была там высота, и там же внизу, значит, были сделаны проходы. Там все было электрифицировано. Когда мы зажгли свет, то увидели, что везде станки были. Сотни, даже больше станков там было, которые работали раньше на изготовление военной техники.
Окончание войны Вас в Вене застало?
Да, там же и война для меня закончилась.
А как непосредственно Вы узнали об окончании войны, помните?
Как узнали? Ночью вдруг слышим: страшная стрельба. Я выскочил со штабной машины. Спрашиваю: в чем дело? Ну здесь все друг друга поздравляли, начали стрелять в воздух, кричали: «Все, победа, победа, победа!» Вот так мы узнали о том, что Берлин был взят.
А в каком звании Вы войну окончили?
В звании подполковника.
Ничего себе! В таком возрасте, в 27–28 лет, — довольно редкое явление.
Это — да. В нашей группе, когда мы учились в Бронетанковой академии, было три человека с таким званием: один Герой Советского Союза, подполковник, и один еще. Остальные — капитаны, майоры.
Вы окончили войну в Вене. Насколько мне известно, разрушений там практически не было. Что Вы можете про это сказать?
Нет, не было разрушений. Я, например, не встречал разрушений.
Как Вас награждали на фронте?
Ну вот, например, за этот случай, когда я лично уничтожил танк, был мне вручен орден Красной Звезды. Кроме того, было постановление Государственного Комитета Обороны, что при ранении боец или командир обязательно должен быть награжден. Я был дважды ранен, поэтому получил еще один орден Красной Звезды. А по поводу награждений… Да я бы не сказал, что нас часто награждали.