Литобработка: И. Жидов
Корнев Григорий Сергеевич
Родом я с деревни Точижки Некрасовского района Ярославской области. Как тогда говорилось: «В Точижках перед лапшой подносят по большой». В январе мне будет 90. Уж еле жив. Сам удивляюсь, как до таких лет дожил.
Папа с мамой были крестьяне. Отец все время работал на руководящих постах: то председателем колхоза, то секретарем сельсовета. Мать пропадала в поле — занималась крестьянским трудом.
Кроме меня в семье росли еще двое братьев и сестра. Когда я родился, в 24-м году, в деревне еще чувствовались отголоски Гражданской войны. Голодуха была, конечно. Что говорить, какая тут сытость. Я только-только стал что-то понимать. Но запомнил маленько…
Детей кормить тогда было нечем. Бывало мать хлеба начавкает в тряпку, да и в рот сунет. Вот тебе и вся еда. Постоянное чувство голода…
Перед войной стало легче. Оклемались, выпрямились. Сегодня недобро поминают руководство. Того же Сталина как только не проклинают. А он все же молодец, выправил ситуацию. Ежегодно на все снижали цены. А сейчас каждый день повышают. Хотя, правда, всего полно в магазинах, но что толку — все какое-то некачественное.
Корнев Гоигорий Сергеевич.
Конечно, время тогда было непростое. И в нашей деревне народ раскулачивали. Жил у нас такой кулак Федин Анисим. У него было два сына. Вот им всем досталось. Всю их семью отправили в Сибирь. Но кулак это тебе не фунт изюма. Они бежали, а через некоторое время вернулись, решив свести кое с кем счеты, и я помню, что в деревне была стрельба.
Около Сахарежа (Ярославская область) тогда стояли большие леса. Все раскулаченные прятались там, а наш, второй отряд, что-то вроде самообороны, собрался в деревне.
Говорили, что у них в лесу атаман был — Саха. С тех пор и пошло название местечка. Оттого, как они кричали: «Саха режь!»
В 26-м году раскулаченные и прочие недовольные властью собрались в банды. В ответ начали формироваться отряды красных бойцов. Отец в отряд не попал. Но будучи сельским активистом, участвовал в раскулачивании. Прошло распределение кулацкого имущества. Мне запомнилось, как отец принес домой кулацкий самовар.
Потом я пошел в школу. Окончил семь классов. Поступил учиться на счетовода в Нерехте. (Костромская обл.) После начала войны успел немного поработать, а 10 ноября 1941 года добровольно ушел на фронт. Тогда как раз началось формирование Ярославской добровольческой коммунистической дивизии. Вот в нее я и попал. Определили меня в артиллерию. Учились в Песочном, где сейчас стоят десантники. Морозы тогда были жестокие. Жили, не пойми как — без окон, без дверей. Замерзали, конечно. Не знаю, можно ли это вообще назвать учебой. Хотя из 76-миллиметровки я немного все же пострелял. Н-да… самая лучшая техника была тогда — это лошадки…
Вы участвовали в торжественном построении в Костроме перед отправкой на фронт?
Нет. Нас с Песочного отправили маршем, мы получили матчасть: 120 лошадей, 21 пушку — по 5 лошадей к каждой пушке. Считай, полк сформирован. И значится, сразу зеленая улица — рывком на фронт.
Все ветераны дивизии вспоминают боевое крещение — бомбежку под Бологое. Вы были в этом эшелоне?
Да! Там был начальник станции — предатель. Говорили, что он доложил немцам о приближении коммунистической дивизии к Бологому. Первая ехала пехота. Им крепко досталось. Только до станции дошли, тут они как раз налетели. Много народу побило. А нас остановили… там еще лесок такой небольшой был. Эшелон встал, дали команду выйти из вагонов. Насыпь крутая. Все посыпались вниз. Помню, что мы были в маскхалатах… Самолет прошел над эшелоном, дал очередь. У нас сначала убило двух лошадей, потом санитарку. Остальные так, ничего — отделались испугом. Немец сделал еще пару заходов и ушел.
Потом поехали дальше, разгрузились и шли ночными маршами. Днем было невозможно, потому что немцы тогда имели полное превосходство в авиации. Гонялись буквально за каждым человеком. Я не избежал этой участи…
В лесочке поставили пушки, распрягли лошадей, все замаскировали. Решили немножко отдохнуть в небольшой белорусской деревушке. А мне как раз выпало на пост идти, охранять пушки. Морозило тогда крепко, погода была ясная, ярко светило солнце. Я, дурак ремень винтовки поперек маскхалата через плечо набросил. Он, видать, сверху в самолете увидал черное на белом. Смотрю — пикирует, и прямо на меня! Я сразу винтовку сбросил, ничком в снег. Пулеметная очередь рядом прошла. Думаю: «Не буду вставать». И угадал. Немец пролетел обратно, проверил — попал или нет, дал еще одну очередь, не поленился. Хорошо не попал, мимо прошло.
Получилось так, что в Белоруссии мы попали в полуокружение. Остался только 18-ти километровый проход. Остались без боеприпасов, без медикаментов, без продуктов. Страшно вспоминать.
Помню, лошадь уже еле стоит, шатается, вот-вот упадет. Командир дает приказ пристрелить ее на мясо — все равно подохнет. Из револьвера ей в сердце. У скотины глаза дикие — за что!? Струя крови на полтора метра. Какое там мясо!? Кости обтянутые жилами. Ладно, еще жрать нечего, так нам стрелять из пушек нечем, снаряды кончились. Командир дивизии Турьев поддерживал, подкреплял нас — «Все равно не дадим замкнуть линию, прорвемся. Ребята, на станции чудом остался цел вагон с боеприпасами. Паровозу подойти не дают. Нужно, что-то делать!» И каким-то чудом, я не знаю, мы привезли его… вытащили буквально на руках. Толкали и тянули этот вагон по железной дороге несколько километров! Асами еле ходили, нас мотало от голода.
Когда вагон открыли, там оказались не только снаряды, но и гранаты, с патронами к винтовкам и автоматам. Все было…
Так что командир дивизии смог приготовиться к прорыву, выходу из этого полуокружения. Удрали с Божьей помощью. Ни одной пушки не бросили, все вытащили. На каждую пушку по семь человек! Лошадей уже не было, их всех сожрали.
(Первоначально дивизия дислоцировалась на подступах к Москве, а в феврале 1942 года была переброшена в состав 4-й Ударной армии и последовал приказ о ее передислокации в Пречистенский район. 21 марта 1942 года после форсированного марша по освобожденной территории Слободского района дивизия сосредоточилась возле деревень Вердяево и Вишенки. Сплошной линии фронта здесь не было в связи с тем, что местность изобилует болотами и непроходимыми топями. Выдвинувшись в Пречистенский район, части 234-й дивизии нависли над коммуникациями Бельской группировки противника — большаком Духовщина — Пречистое— Белый — Ржев.
За неделю боев Ярославская коммунистическая дивизия отбила у врага на большаке Духовицина — Пречистое — Белый — Ржев и поблизости от него 20 населенных пунктов. Важнейшее транспортное сообщение немецкой группировки «Центр» оказалось перерезанным в нескольких местах.
Немецкое командование подтянуло в Пречистенский район части 7-й танковой дивизии, ввело в дело крупные силы авиации. Ожесточенные бои на большаке и около него продолжались пять дней. После пятидневных боев подразделения 234-й дивизии были потеснены. Из 20 ранее освобожденных пунктов 12 пришлось оставить.
После этих боев противник отвел изрядно потрепанную 7-ю танковую дивизию на переформирование. Ее сменила 2-я танковая. А уже 16 апреля ярославцы снова пошли в наступление. — Прим. С. С.)
В 42-м по танкам не довелось стрелять? В истории дивизии упоминаются бои с немецкими танками.
Нет, я не стрелял. Весь 42-й год били только по пехоте, и с закрытых позиций. Немцев, можно сказать, вообще не видел. Снаряды противотанковые были, но они не пригодились, потому что не представилась возможность. В тех местах дороги такие, что даже по снегу не проехать. А немецкие танки любят комфорт. Да и фронт, считай две тысячи километров. Верно? Сколько надо танков? Не напасешься!
Обычно наш командир батареи находился на передовой позиции вместе с пехотой. Организовывает там наблюдательный пункт и следит за немцами. И потом, значит, оттуда командует. Увидел, скопление какое-нибудь или еще чего-нибудь интересное, сразу командует на открытие огня. Или занимается пристрелкой — «Первое орудие первой батареи! Снаряд сюда, снаряд туда». Записывает ориентиры, подготавливает на будущее, чтобы в случае наступления, по этим местам можно было открыть огонь сразу всем полком.
Куда Вы попали после выхода из окружения?
После прорыва нас вывели на переформировку, вроде бы в Тверскую область. Я уже был наводчиком орудия. Меня вызвал командир батареи, и послал к командиру полка. Тот направил учиться во 2-е Ростовское артиллерийское училище в город Молотов, нынешнюю Пермь. Мне кажется, что учили тогда достаточно неплохо. Пушку я фактически уже знал. Нас готовили на командиров взводов. Покуда учились, подоспела самоходная артиллерия. Пришлось сызнова изучать уже всю самоходку: мотор, ходовую, правила стрельбы, вождение, и все такое прочее, что требовалось на фронте. Также изучали тактику применения установки. Отрабатывали взаимодействие станками и пехотой. Обучали нас фронтовики-танкисты. Мне запомнился один обгорелый капитан. Но вообще, система была обучения простая — смотри, мотай на ус и учись сам.
У Вас в училище была первая модификация с двумя параллельными двигателями?
Да, стояли два спаренных бензиновых мотора модели 202.
Вообще, первое ощущение от самоходки осталось неприятное — сильно страшновато было. Особенно смущали 200 литров авиационного бензина 1-го сорта.
Вы слышали такое название — «коломбина»?
Нет. Все ее называли БМ-4А, а расшифровывали «братская могила четырех артиллеристов». И действительно, если снаряд попадал, редко, кто выживал.
Вам не встречались самоходки первой серии с бронированной крышей боевой рубки?
Нет. У нас были только с брезентовым верхом.
Выпускные стрельбы у Вас проводились?
А как же. Экзамен, стрельба. Все нормально, как полагается. Давали три снаряда, не экономили на этом деле. Стреляли по двигающемуся макету. Один раз попал по нему. Это считалось достаточно неплохо. На выходе присвоили младшего лейтенанта. А потом уж за различные бои…