А немец-то хитрый. Загнал два больших танка в сараи с воротами. Они подождали немного, и давай все наше войско колотить. Только самоходок потеряли две штуки. Что тут сделаешь, все по машинам. Кто смог, тот дал драпа…
Что значит большие? «Тигры»?
Видел и «тигры». В Польше сначала долго с боями продвигались вперед, а потом остановились в одном месте. Самоходку ветками закидали. Я на велосипеде решил прокатиться. И, наверное, метрах так в 400–450, не больше, смотрю — какая-то туша деревья валит, разворачивается.
«Тигр»! Да страшный такой. Ну что? Ну, вернулся к самоходке. Стрелять по нему? Он меня шутя в порошок разотрет с ходу. Да ладно бы он один там барахтался, так за ним еще двое шли. Думаю, если пальну, все вместе они меня тут распотрошат. Так что это страшно.
А в одном месте немцы оставили нам «тигр» в подарок. Мы захватили деревню, и он стоит около дома, целехонек. Высотой с дом! 100 тонн, считай. У меня самоходка — 11 тонн.
У Вас в наградном листе написано, что вы подавили семь минометов?
Это писарь написал. Я к этому не имею никакого отношения. На самом деле мне удалось отбить позицию артиллеристов. Они оставили пушку и удрали. В результате немцы захватили орудие. Для расчета, считай, дело пахнет трибуналом. Хорошо еще они, между прочим, затвор выбросили, и пушка фактически бездействовала. И бегут по полю ко мне — «Самоходчики, выручайте! Захватили у нас пушку немцы. Мы там затвор бросили». Поехал с ними. Немцев, как тараканов. Я давай по ним осколочными палить. Заметались родные — им неудобно, в поле-то. Точно не считал, сколько снарядов выпустил, но я там их нормально наколотил. Пока мы немцев по полю гоняли, эти черти затвор подобрали, и пушку под нашим прикрытием уволокли. Так что все в порядке.
На занятиях. 1945 г.
Куда двинулись после Померании?
Три города взяли, потом стоп-команда, и нас развернули вниз на юг, под 90 градусов. Зеленый свет, на штурм Берлина. Значит, мы все, 21 машина двинулись в направлении на северо-западный район Берлина. Туда подошли… штурм в разгаре, сущий ад. Берлин окружили, немцам деваться некуда, поэтому они стоят до последнего. Стреляло каждое окно, каждая щель. Ну, и мы тоже… палили по ним, по окнам-то. Потерялись во времени. Сколько раз пополняли боекомплект, уже не вспомнить. Много набили их.
Какие у Вас были потери в Берлинской операции?
Потерь среди экипажей и материальной части не было. Никаких. Ничего не потеряли, как была 21 машина, так и осталась.
Вы видели, как стреляют «фаустпатроном»?
Вот тебе такая хохма. По взятому немецкому городу идет колонна техники. Конники шебуршатся. Некоторые дома горят. Вдруг со второго этажа по самоходке бахнули «фаустом». Струя искр бьет по брусчатке и рикошетом уходит вверх. Наша кавалерия тут же спешивается, заскакивает в подъезд… Через некоторое время из окна второго этажа вылетает и шлепается на мостовую старуха-немка. Конники возвращаются и делятся впечатлениями. В общем, вроде бы мать какого-то офицера решила нам отомстить, да не попала. А что ты думаешь, они будут разбираться, кто стрелял? С этого окна был выстрел? С этого! Ну и все…
А так этих «фаустпатронов» по дороге куча валялась. Мы подбирали и тренировались на подбитом немецком танке. Здорово! Как настоящая ракета! Пробовали, так сказать…
Но моя 76-миллиметровая пушка все равно получше этого «фаустпатрона». Считай только один ствол три метра. А чем длиннее ствол, тем больше оборотов в этом стволе, и тем она сильней бьет. У нее убойная сила до 10 километров.
Когда в Берлине почувствовали, что уже все закончилось, что пришла Победа?
Пуляешь туда в центр, в дома. Вроде конца и края нет. Вдруг в два часа ночи командир батареи как закричит: «Немцы капитулировали, войне конец!» Все как заорут: «Ура! Ура!»
Не хотелось повоевать на 85-ке, 100-ке или на 152-й?
Видел их. Это уже серьезная техника, хорошие штуки. Обычно когда, например, где-то какая-то операция начинается, так тут полно всякой техники: самоходки и танки различные. Потому что они, должны против «тигров» и самоходных установок немцев работать. А мы как поддержка штанов. Подчищать за ними, бороться с пехотой.
В 45-м немецкая авиация против Вас не воевала?
Да не особо. Они в последнее время применяли такие контейнеры.
Летит, и этот контейнер бросает. Он, не долетая до земли несколько метров, лопается и из него сыплется «горох». Но, по-моему, эффективность была не очень-то. В нас они не попадали. Правда, один я раз я видел, как ездовой ехал на лошади и попал под такой «горох». И лошадь, и его убило. А мы быстро под самоходку, под днище.
Как у Вас карьера сложилась после войны?
По окончанию войны мы стояли недалеко от Берлина в Потсдаме. Потом, когда началась война с японцами, хотели нас туда бросить, но что-то отменили и направили в Белоруссию. Там я вел занятия. Командир дивизии посмотрел, предложил мне поехать в академию. Я отказался — «Нет, надоело мне. Считай, шесть годков дома не был. Домой хочу».
Германия 1945 г. У взорванного моста. Альбом Корнева.
В деревню приехал. Мама и папа дома. А батя-то был на фронте. И тоже в Берлине был. Вперед меня пришел домой. Не могли друг друга найти в Берлине. Разве найдешь в таком количестве людей? Миллионы!
Ты знаешь, я ведь расписался на рейхстаге. Меня механик с заряжающим подсадили. Написал — «Костромич, лейтенант Корнев». Там уже все было исписано, насилу найдешь местечко.
У вас сначала был 1816-й полк, а потом 888-й стал, так?
Да. Резерв Главного командования у Жукова — самое паршивое дело.
Как где туго — так тебя туда. Резерв есть резерв. Жукова мне так и не довелось увидеть. Только вот Константинова своего кавалерийского видел. Такой же, как и я, не особо дюжий, щупленький.
Забыл, в каком месяце… в общем, в оборону встали. А когда в обороне стоишь, обычно приводишь в порядок все: машины, оружие, подопечных. И вот он приезжает в наш полк. Прошел, поглядел. Машины все в порядке, стоят на стеллажах, как положено. И, конечно же, полез под машину, вынул платок… а днище-то никто не чистил. Вылезает: «Вот ваш, — говорит, — уход за техникой!» Командиру выговор, нам — по рогам, само собой. Началось — «А вы куда смотрите, офицеры? И надо же так допустить… в таком состоянии содержать технику».
Хорошо еще спирт не нашел в канистре. У нас, как бы тебе сказать, в запасе было всегда. Перед боем — милое дело. Со спиртом проблем не имели. То с другого раза останется, то спиртовой завод попадется…
Но я злоупотреблений не допускал. У нас в экипаже такого не было. А вот у конников один раз чуть ли не целый эскадрон отравился. Стояла на станции цистерна со спиртом…
Это классическая история…
Да-да. Кто-то узнал, прострелили цистерну и кто с чем. А там, разумеется, был этиловый спирт. Может быть, немцы и специально их оставляли, бог их знает.
Как оцените своего наводчика?
Хороший парень. Вот только заряжающий наш… как бы тебе сказать, трусом вроде не назовешь, но трусоват. Один раз в бой пошли, так его чуть ли не трясло. Я его оставил даже.
Тогда только остановились после боя в одном месте, и кто-то из командиров, не знаю, включил приемник. У нас ведь в каждой машине был приемник. Сидим, слушаем Москву. А я послал заряжающего водички принести. Взял он два котелка и пошел. Там через болотину надо было переходить. И обратно несет воду… а немцы тоже Москву послушали и с обиды из 8-ствольного миномета как захерачили по этому болоту. Мой заряжающий бежать! Приполз весь бледный, да в грязи. Я говорю: «Ну, такты что, родной, напугался-то? Как будто первый раз».
Высадил его. Потом после боя обратно подобрали. Даже не заметили его отсутствия, сам заряжал. Все-таки в самоходке было тесновато: механик впереди, да в этой кабине мы трое. Ну, как говорится, в тесноте да не в обиде. Товарищество всегда на фронте было не как сейчас. Не делили друг друга на национальности. Все вместе воевали. Татары, узбеки, казахи, украинцы…
Вот евреев, по-моему, не было. Помню, только в училище был один еврей. Тоже с нашего выпуска. И что-то он расклеился по окончанию учебы… Чуть не плакал, просил, чтобы его в училище оставили. Его можно понять. На фронте в первую очередь убивают евреев. Он знал…
А за трусость, кстати, у нас в 234-й Ярославской одного расстреляли.
Холод, голод, вокруг смерть. Некоторые не выдерживали. В общем, он струсил и убежал с поля боя. Тут же суд. Всех выстроили, выкопали могилу и застрелили с окопа (?).
А сколько народу за войну перебежало! Власовцы эти. Они, помню, тихо вырезали наше передовое охранение. Хорошо один удрал, прибежал к нам. Мы вовремя открыли огонь и смогли их уничтожить. Слышим, оттуда несется трехэтажный мат! Гражданская война, получается.
Под конец войны, когда подходили к Берлину… я не знаю, там дороги обсажены фруктовыми деревьями. Так на каждой яблоне по несколько человек висит. И дощечка: «За измену Родине».
Но они не виноваты, фактически. Сами, что ли, они в окружение-то залезли? Ведь привел их кто-то туда! И мы могли также попасть. Да что говорить — попали! Еле вылезли из окружения. Вот и Власов так же попал. У них не оружия нет, ни боеприпасов, ни еды. Ты посмотри. Что за идиоты? Обязательно надо было расхвастаться, что идет Ярославская коммунистическая дивизия. Немцы сразу же начали нас отличать от других. Если ты в сером ватнике, в плен тебя не возьмут. Вот ведь что делали. (Все бойцы 234-й Ярославской дивизии были одеты в пошитую в нерабочее время униформу. — Прим. С. С.)
Про отношения с немецким населением хотел вас спросить?
Так приходилось, общались. Кое-кто и любовь заводил. Любой солдат мог. Немки нормально к этому делу относились. Им интересно было с русскими. Своих мужей, как бы сказать, особо не хвалили. Слабенькие, холодные к этому делу. Русские, говорят, что уж поспит, так поспит. У некоторых мужья вернулись, а им хоть бы что. А то сейчас говорят, особисты смотрели, чтоб к немкам не ходить. У нас насчет этого просто предупреждали, чтобы не насильно и не обижать. Атак — пожалуйста.