Противоречия оказались плодотворными, поскольку открывали путь к поискам, когда отказ от одной части марксизма-ленинизма при опоре на углубленный исторический анализ и собственный жизненный опыт привел к корням системы.
Веэс следил по журналам (в основном по «Новому миру») за советской культурной и особенно литературной жизнью послесталинского, так называемого «оттепельного» периода и с воодушевлением отмечал первые симптомы брожения, предвещавшие отказ от ненавистной ждановщины и обновление не в одной в литературе. Сегодня, да и не только сегодня, эти надежды, несмотря на благородные чувства, их питавшие, кажутся наивными, но Веэс не сожалеет, что разделял эти чувства и что здесь началось его прямое участие в процессе мучительного раскрепощения внутри СССР и странах советской сферы влияния, процессе, приведшем к России постсоветской и посткоммунистической, чего тогда нельзя было и вообразить.
1956 год -для Веэса начало нового периода жизни, новые отношения и новый опыт, когда еще будучи студентом он начал работать в журнале Contemporaneo («Современник»). Но прежде ему хотелось остановиться на ключевом эпизоде того года - XX съезде КПСС и «закрытом докладе» Хрущева, взглянув на эти события с двух точек зрения, поскольку разоблачение Хрущевым «культа личности» Сталина им воспринималось в разное время по-разному, равно как и фигура самого Хрущева не оставалась для него неизменной. Вспоминая 1956 год, Веэс упрекает себя за то, что не пришел к «разоблачению» самостоятельно: конечно, он не мог не видеть некоторых негативных аспектов советской системы (чему доказательством служит его резко отрицательное отношение к Жданову), однако не отдавал себе отчета, и по незнанию советской действительности, в порочности системы как таковой, считая, в духе оттепели, что она в принципе реформируема. Вот почему он с таким энтузиазмом воспринял хрущевские разоблачения, показавшиеся ему тогда диагнозом и началом лечения, тогда как в действительности они были симптомом и паллиативом.
Веэс запомнил этот момент как акт освобождения и начало немалых возможностей, хотя тогда еще не был ясен масштаб перемен, и никто не думал о кризисе, который приведет всю коммунистическую систему к коллапсу, и считалось, что идет процесс реформирования системы путем некоей «демократизации». Конечно, это была ошибка, как вскоре стало ясно, в каком направлении изменяется ситуация, и окончательно подтвердили пражские события. Но ошибка плодотворная: иллюзия демократических реформаторских процессов внутри системы породила другой процесс, подлинно критический, все дальше и дальше выходивший за рамки системы и, в конце концов, приведший к полному ее отрицанию. Иными словами, это была траектория, которая, в плане теории, вела от «критического марксизма» к «критике марксизма», а затем к «постмарксизму», переходящему в адекватный реальности свободный интеллектуальный поиск.
Сейчас, вспоминая те события, Веэс задается вопросом, почему и на него подействовал «закрытый доклад» Хрущева? Ведь были же и другие разоблачения, куда более беспощадные и подробные по сравнению с тем, что получило название «культа личности Сталина» (или сталинизма). Разоблачения всей советской реальности -начиная с октября 1917 года до идей и действий Ленина, Троцкого и так далее - вплоть до критики марксизма. На этот вопрос он отвечает, что тогда был мало знаком с антикоммунистической литературой и антисоветскими свидетельствами (например, на тот момент еще не читал Кравченко13 ). Однако это не вполне состоятельный ответ. Дело в том, что он, как и многие другие, принадлежал к особой «культуре» со свойственной ей ограниченностью и запретами цензурного характера и, хуже, еще более серьезной мифологизацией и мистификацией. И так как она доминировала, к ней относились как к «прогрессивной», способной привести к социальному обновлению, которое было не по силам другим политическим культурам того времени, считавшимся маргинальным. Поэтому-то Веэс, никогда не бывший сталинистом (и не только по причине возраста), так радовался разоблачениям, которые изнутри его политической «культуры» взрывали невыносимо тягостную ситуацию и, казалось, обещали обновление.
При этом изначальная симпатия Веэса к Хрущеву усиливалась манерой «закрытого доклада», языком, который коммунисты старой закалки сочли недопустимым, по их мнению, совершенно не «марксистским». Для Веэса этот язык звучал убедительно именно благодаря своей непосредственности, подкупавшей конкретностью и фактичностью. Тогда ему, как и большинству, была неизвестна закулисная сторона хрущевских обличений, борьба в кремлевских верхах за этот «поворот». Он не знал, что пресловутый Берия уже начал политику отхода от позднего сталинизма - свидетельство того, что «поворот» - не исключительная заслуга Хрущева и его соратников, что он был исторически вынужден, необходим для выживания советской и вообще коммунистической системы. (И еще не сказано, - добавляет Веэс, - что, преуспей Берия в своей политике, дела сложились бы хуже: с моральной точки зрения в послужном списке Хрущева не меньше преступлений, чем у Берии. И, парадоксальным образом, вполне возможно, что самый что ни на есть бандит Берия, движимый исключительно прагматическими мотивами власти и предполагавший ликвидацию коммунистического режима в Восточной Германии и воссоединение ее на определенных условиях с Западной, мог бы добиться лучших результатов, чем исключительно идеологизированная политика Хрущева - последнего «верующего» коммуниста во главе советского режима).
Веэс помнит первые разочарования в политике Хрущева: незавершенность экономических реформ (подчас граничивших с чудачеством), безумную антирелигиозную кампанию, возврат к худшим атеистическим традициям ленинского периода (и вдобавок отнюдь не маргинальный антисемитизм, камуфлированный под антисионизм). Не говоря уже о выпадах Хрущева против писателей и художников, которые вовсе не были ему враждебны, напротив, поддержали его «поворот», в то время как он - необразованный и самонадеянный, как вся партийная верхушка, - грубо на них набрасывался. В том же духе некоторые хрущевские шаги во внешней политике, шедшие вразрез с заявленной им политикой «мирного сосуществования».
Однако все перевешивал хрущевский антисталинизм, последствия которого, в отличие от своих внутренних противников, позже организовавших его смещение с должности, сам он так и не осознал. Веэс помнит свой «хрущевизм» (критический, разумеется) в годы сотрудничества в журнале Contemporaneo , когда начал свою политическую и культурную деятельность. Этот «хрущевизм» тогда соединялся с «ленинизмом» - ленинизмом мифологизированным, идеализированным, - и все базировалось на антисталинизме как основе критики советской системы, преимущественно в культурной сфере, но с очевидными политическими импликациями. Сегодня Веэс такое странное сочетание Хрущева с Лениным, существовавшее только в его личной интерпретации, считает заблуждением. Но при всей своей абсурдности, она помогла ему найти собственный путь, все более критический по отношению к советской коммунистической реальности, как современной, так и прошлой. В короткое время «хрущевский» компонент исчез, а ленинский сам сделался предметом критического анализа, пока Веэс не пришел к полному его отрицанию. Однако поначалу они послужили стимулом к размышлениям: он и сегодня считает их продуктивными. Веэс не отрекается от пути, которого держался в своих поисках, и не завидует тем, кто шел путями прямыми, но интеллектуально бесплодными. Это банально, но поиск истины дороже, чем обладание готовой истиной, полученной без поиска, он никогда не кончается, и ошибка является его частью.
Веэс помнит, как начиналась его работа с Contemporaneo - журналом с новаторской программой, учитывавшей последние веяния в итальянской и европейской культуре, даже с поправкой на ограничения, налагаемые тогдашней политикой компартии. Он знал русский язык, изучение которого явилось неизбежным следствием его интереса и любви к родине Достоевского и революции. Он помнит, как начал: купил русскую грамматику Альфредо Полледро14 , потом от самообучения перешел к разговорным урокам с Николой Бавастро, человеком, которого он не забыл и по сей день - итальянцем, родившемся и жившим в России до революции, переводчиком русских классиков, в частности Гоголя, и женатым на русской. Отличавшиися необыкновенной живостью характера, он превращал свои уроки в подобие введения в жизнь бывшей царской империи, завораживая слушателя. Образ «традиционной» России, созданный Бавастро, накладывался на возникший в воображении Веэса, и по мере усвоения языка в нем все сильнее укреплялась преданность «русскому мифу». Знание языка и постоянное чтение советских культурно-политических журналов создало Веэсу несколько преувеличенную репутацию знатока если не России, то Советского Союза.
Учась на философском факультете Миланского Университета, как уже говорилось, из многих видных профессоров выбрал себе в «наставники» Антонио Банфи не столько по близости политических убеждений, сколько потому, что «марксизм» последнего (кавычки здесь служат указанием на свойственную Банфи сложность мысли, не сводимой к какому-нибудь одному аспекту) был открыт всей совокупности проблематики, и Веэс в своих дальнейших исследованиях всегда оставался верен этому принципу. Банфи стал научным руководителем его дипломной работы о советском диалектическом материализме. Это было скрупулезное систематическое изложение в то время малоизвестных текстов (отсюда сохранившийся интерес к этой работе, о чем Веэс, к своему удивлению, еще совсем недавно слышал). Но эта тема была далека от его уже сложившихся к тому времени общекультурных (исторических, литературных, политических, религиозных) интересов, которые впоследствии составили область его работы.
Итак, Веэс, ставший сотрудником Contemporaneo , сразу же обратил свое внимание на первые зачатки «оттепели» в СССР. Поэтому его статьи вызвали не только живой интерес, но и критическую реакцию и полемику, особенно со стороны коммунистов консервативного склада. Дело было не только в документированной информации о новых тенденциях в советской культуре, нарушавших устоявшуюся картину этой культуры («соцреализма» и т.д.): новым было отношение писавшего, сочувственно относившегося к этим робким проявлениям «ревизионизма».