Верна увлекла эта канва, которую так искусно, перед ним разворачивала Натин. Это то самое полотно, на котором можно написать тысячи картин. И все одна замечательнее другой.
Та, что так ярко рисовала ему «принцесса», была одной из таких. И действительно стоило бы изобразить. Для начала.
Да, кто-то пойдёт по его стопам и напишет своё, возможно гораздо хуже. Или лучше. Как повезёт. Но он будет первым на этом Клондайке.
«Но почему же эта мадемуазель не захотела сама изобразить?… Ведь с такой фантазией!.. — подумал Верн, но тут же вспомнил те артефакты, которые братья продемонстрировали ему. Не только свой синематограф. Но и те тайные фото, что лежали в письменном столе в дальнем углу его ящика. — А если это не фантазии?!»
— …Она погналась за эмиссарами, чтобы их остановить…[12]
«Ну очень самоуверенная девица! — подумал Верн. — Впрочем, если это такая могущественная цивилизация, то очевидно, у них были и средства по борьбе с Падшими… Но! Авантюристка же! Много таких дам ты видел по жизни, чтобы вот так, очертя голову кидались в неизвестность? Нет таких! Разве что та самая Мэри Сью, что сейчас обсуждается в Парижских салонах, и не только в них».
— …Они попали в мир, очень примитивный. В самом начале своего подъёма. Но уже поражённого Злом. И вдруг оказалось, что уйти из этого мира они не могут. Мир ЗАКРЫТ. И закрыт по довольно редко встречающейся в Универсуме, естественной причине. И чтобы вырваться нужно поднять этот мир и сделать нечто…
«Поднимать мир из средних веков?! — думал мэтр — дикая идея! Но грандиозная. Жизни простого человека не хватит. Но учитывая уже сказанное Натин, что живут они очень долго… ведь увлекательнейшая вещь получится! С войнами, и прогрессом. А в конце — звездолёты! Но, тут ещё одна интрига присутствует — ошибка студентки».
— …Она боялась их. Они — не просто цивилизация. Они — сверхцивилизация. И как бы не казалось, что родной мир очень могущественный, они были намного, намного сильнее. И мудрее. Да, «летаем к звёздам». Но хоть они тоже летают к звёздам, они знают нечто, что совершенно за пределами мыслимого. Они умеют то, что в родном мире студентки считается невозможным. И делают это!
Смешно! Когда она впервые с ними столкнулась, она подумала, что эти двое исследователей выходцы из отсталого, закрытого мира… Она, было, бросилась за ними, думала перехватить и остановить. Ведь такие законы в Содружестве по отношению к закрытым мирам. Но когда она увидела, как они прошли через космический вихрь!.. Да так… Как будто для них он… просто ласковый бриз! Ей стало страшно. Она попала лишь на край того вихря. И еле выжила. А они… С них даже пылинки не упало! Такое — за пределами мыслимого!
Глаза Натин сияли. В том числе и страхом. Неподдельным.
Верн знал, что многие впечатлительные дамочки через некоторое время начинают верить в свои бредни как в реальность. Но эта мадемуазель не была похожа на них.
«Кстати! Ведь у восточных вельможных дам, есть обычай: говорить о себе в третьем лице. А эта шпарит так, как будто всегда говорила именно о себе в третьем лице. И говорит так, как будто рассказывает о себе! — подумал Верн. — А что если действительно это была именно она и сейчас пересказывает свои впечатления о братьях?! Хочется верить, но… невероятно!»
— Боится их, но всё равно помогает? — решил уточнить писатель.
— Всё равно помогает. Потому, что они хотят спасти этот мир. И, что самое главное, через спасение этого мира лежит и её собственное. И их спасение тоже. Они ЗНАЮТ. Они делают. Её мир такого не знал. И даже не предполагал, что какой-то из миров Распада, можно вытащить из уже начинающейся катастрофы. Но они — уже сделали то, что эту катастрофу «приморозило». Поэтому и те, кого правят тоже, должны быть заинтересованы в том, чтобы им помочь. Ведь это их мир вознамерились спасти.
— Вот значит как! Но почему её спасение «лежит через спасение этого мира»? — воскликнул Верн, но про себя подумал: «Уж ни наш ли они мир вот так вынужденно спасают? Но тогда… тогда сама последовательность деяний братьев Эсторских выглядит в совершенно ином свете! Особенно их пожелание составить Новую Идею, Новую мораль».
Но не успел он об этом подумать, как сама собеседница подтвердила его предположения.
— Дело в том, что они все тут попали в капкан «мёртвой зоны». — ответила Натин. — Есть в мирах такая пакость. И этот мир — в мёртвой зоне. Чтобы вырваться — надо сделать звездолёт. И не маленький. Большой. Только с его помощью… с его мощью можно вырваться. И вернуться домой. А это значит, надо поднимать тот отсталый мир и очень серьёзно. Все цивилизации того Мира. Но если поднимать как есть — аборигены быстро убьют и себя, и тех, кто пытается их поднять. Потому, для того, чтобы поднять, нужна Идея. Нужна новая мораль. Религия, если так можно выразиться…
Натин слегка прервалась, так как Верн задумчиво разглядывал потолок, что-то в уме прокручивая. Но когда он таки оторвался от его созерцания и посмотрел на собеседницу она продолжила.
— Вот тут и можете ввести те самые соображения, что необходимы. И всё будет очень логично построено.
— Но как показать, что реально может настать?
— Картину катастрофы?
— Да.
— Думаю, что можно это же изобразить в виде видений. Снов. Кошмарных снов и видений, когда прогрессоры, видя куда катится мир, представляют что произойдёт если мир не свернёт с этой дорожки. Но надо бы это написать так, чтобы то, что это именно видение, становилось ясным читателю лишь в конце его описания. Описания видения.
Натин замолчала ожидая когда писатель переварит предложенное.
— Вот такая фабула! — закруглила она, видя что Верн вернулся из своих эмпирей и внимательно смотрит на неё. — Берёте?
— Обязательно! — с готовностью подтвердил он. — Пожалуй, так и будет сделано… Будете соавтором?
— Нет! — довольно резко воскликнула Натин, но после, уже другим тоном, спокойно пояснила. — Пожалуй нет. Пусть моё участие будет как участие научного консультанта. Ведь это возможно?
— Конечно!
Был уже вечер, но Верн знал, что заснуть не удастся. Поэтому рука машинально потянулась к стопке свежей бумаги, лежащей на письменном столе. Такое надо всегда записывать. По свежим впечатлениям. А они всегда увлекали его. Так что предстояла ещё та ночка.
Он себя поймал, что всё ещё колеблется — принимать или не принимать те дикие догадки, что витали вокруг братьев и этой загадочной особы по имени Натин Юсейхиме. Ведь всё, что он уже знал, и все истории, что уже рассказаны братьями, напечатаны ими, складывались в очень даже стройную… даже не версию. А историю. К тому же уже сейчас частично очень плотно подтверждённую последовавшими событиями. Всплывавшими фактами, открытиями учёных.
Как бы ни была невероятна эта складывающаяся история, но и события происходящие в мире, особенно вокруг братьев, сами по себе были также достаточно невероятны.
«Так может быть действительно эта самая Натин Юсейхиме… рассказала правдивую историю, выдав её за фантазию? — подумал писатель. — Ведь слишком много всего подтверждает её».
И тут наступила пора ещё одного «подтверждения». Довольно неожиданного.
Было видно, что всю беседу, Натин изучает собеседника. И колеблется.
Что-то у неё есть такое, что она боится предъявить. Наконец она решилась.
— Пожалуй, картины катастроф я вам опишу. Отдельно. В письме. Но сейчас я хотела бы вам сделать… тайный подарок. Как аванс.
— Ну что вы! Вы мне уже таких авансов в виде замечательных сюжетов надавали! Куда уж более!
— Есть куда более. — загадочно сказала Натин. — Я просто хочу быть уверенной, что все эти сюжеты вами будут осуществлены. В книгах.
— Вы хотите проспонсировать моего издателя? — не понял Верн.
— Нет. — сказала Натин. Последнее предположение Верна её слегка рассмешило. — Я хочу «проспонсировать» ваше здоровье.
— О! Могу вас уверить, что братья Эсторские это уже сделали. Я очень благодарен, но я уже сейчас чувствую себя неизмеримо лучше, чем ранее. Их лекарства меня буквально оживили!
— Они сделали много. Но не столько, сколько могу сделать я. Дайте руку.
— Хм! Так вы врач?
— Не только… — сказала Натин, доставая из своей сумочки блестящую коробку. — Я дам вам лекарство, которое у нас… называется «восстановитель»…
— А это где «у вас»? — Тут же живо заинтересовался Верн, так как почувствовал, что Натин снова «проговорилась». Но руку протянул.
— «У нас», это у нас. — лукаво ответила Натин. Она ловко расстегнула манжет рукава рубашки и взяла писателя за запястье. Нахмурившись изучила его предплечье и удовлетворённо кивнув каким-то своим мыслям полезла в коробочку.
На свет появился некий цилиндрический прибор, один конец которого она прижала к еле заметной вене на руке писателя. На цилиндре тут же зажглась изумрудно зелёная полоска, которая медленно стала сокращаться. Когда она сократилась до нуля, Натин оторвала прибор от руки пациента и спрятала его в коробке. Ни до, ни во время, ни после процедуры, Верн ничего не почувствовал. Хотя на руке, там, где цилиндр был прижат к телу, осталась еле заметная красная точка.
— Это прибавит вам жизни. Восстановит много из того, что в вашем организме разрушила болезнь. И многие из текущих болезней уберёт.
— Звучит очень обнадёживающе… — растерянно сказал Верн, разглядывая красную точку у себя на сгибе локтя.
— Вы сами это скоро почувствуете. Но! То, что я вам сделала — секрет от братьев. Они боятся вводить запредельные технологии. И правильно боятся. Сверхтехнологии ускоряют технический и научный прогресс. Что резко приближает катастрофу. Вот поэтому, так сильно нужен гуманизм. И крах системы, что выстроена в Европе и Америке. Той системы, в которой главное не человек, а деньги.
Звучало это как-то слишком пафосно. Но Верн решил не обращать внимания на эти «красивости речи». Ведь у Натин были явно свои представления о реальности, которые она выражала как умела.