Михаил наблюдал, как менялось выражение лица покойного: спокойное, умиротворённое, оно вдруг стало гневным. Плотный дым окутал уходящего сквозь облака.
Северное сияние погасло. Из-за горы поднялась огненная луна. Обозначились силуэты остроконечных гор. Мгновение тишины было нарушено воем собаки, его подхватила другая, третья, и псы стойбища затянули такой душераздирающий концерт, что Михаила охватила жуть. На миг вой запевалы оборвался. А потом с новой силой в разных концах завыли псы. Внезапно запевала смолк, наступила тишина. Мороз крепчал, и люди, стоявшие с непокрытыми головами, стали расходиться.
По этому обряду у чукчей хоронили самых уважаемых и достойных людей. Сто шестьдесят два года прожил Армагиргын и ушёл сквозь облака по собственной воле, достойно и с почётом.
Сияли звёзды над затерянным в этом мире стойбищем, огонь костра погас. Михаил посмотрел на бесконечный купол неба. Ему показалось, где-то над головой зажглась новая неяркая звёздочка.
Михаил пришёл в ярангу шамана Армагиргына. Теперь это была его яранга. И он был один в безмолвии ночи. Однако кто-то позаботился, зажёг жирник в его пологе, настелил оленьи шкуры и положил на них лисье одеяло. Михаил осмотрелся. Вспомнил, что лицо его разрисовано кровью оленя. Вышел на улицу и стал оттирать его снегом. Закончил эту процедуру только после того, как снег в его руках остался чистым. Вернулся в ярангу, поправил жирник, залез в полог и лёг спать. Едва он закрыл глаза, как перед его внутренним взором возникло гневное лицо Армагиргына в последний момент перед тем, как его закрыл дым. «Боже мой, почему так изменилось лицо шамана? Он умер. Значит, лицо застыло и должно быть неизменным. Почему? Неужели он ещё чувствовал боль? Очевидно, мозг и нервные окончания ещё обладали чувствительностью. Не надо было так торопиться сжигать труп». Михаил чувствовал себя виноватым за то, что вообще принял участие в этом обряде. Гневное лицо Армагиргына заставило его внутренне содрогнуться и почувствовать боль и страх последних мгновений этого человека на земле. Он по-настоящему скорбел о его кончине. Армагиргын был для него тайной, защитой и спасением. Очевидно, за свои сто шестьдесят лет он передумал много длинных мыслей, накопил много мудрости, любви к людям. Конечно, он хитрил, был артистом в своём деле. Но определённым даром предвидения он обладал. Иначе как он мог заранее узнать, что Михаил на снежном поле, где взлетал самолёт, будет ранен и ему потребуется помощь? Загадкой была его способность проникать в чужие мысли. Он объяснил Михаилу, как это делается. Но далеко не каждый, даже зная, как это сделать, выполнив все условия, может получить нужный результат. И, наконец, самая большая загадка – первое знакомство шамана и Михаила. Очевидно, знакомство состоялось на уровне подсознания. Ведь не мог Армагиргын переместить тело Михаила на сотни километров в пространстве.
Михаил был почти атеистом. Но события, происшедшие с ним после ареста, встреча с Лёвой и особенно с Армагиргыном заставили раздвоиться его сознание. Он вспомнил, как в последние минуты своей жизни Армагиргын говорил:
– Я хочу подняться на световом луче навстречу лучу сияния.
Наивная вера о верхнем народе, который встретит его как достойного человека, не зря прожившего свою жизнь, о творце, который укажет ему звёздное место на небе, согрела сердце Михаила. Он представил себе, как душа Армагиргына предстанет перед богом обнажённым человеческим существом, кем на самом деле является. Все его амулеты и волшебный бубен остались здесь. Бедный старый Армагиргын! Каково тебе сейчас? Где ты, прошедший очищение огнём? И невольно он стал молиться про себя за него: «Отец наш, сущий на небесах! Да святится имя Твоё, да приидет Царствие Твоё, да будет воля Твоя и на земле, как на небе. Прими и успокой душу служителя человеческого Армагиргына, пожелавшего принять последнюю муку и очиститься огнём, и вознестись на луче света на небо в Царство Твоё. Слава Тебе во веки. Аминь». Такой сложилась невольная молитва Михаила об умершем шамане Армагиргыне. Он успокоился. И прежде чем заснуть, у него в голове пронеслась ироническая мысль: «Шаман умер. Да здравствует шаман». Всё закружилось, события дня мгновенно стёрлись, он провалился в сон без времени и сновидений.
Проснулся он в темноте. Жирник погас. Было очень холодно. Однако кто-то в яранге был. Михаил услышал, как загорелся костёр в чоттагине. Он оделся под лисьим одеялом и откинул полог. У костра стояла незнакомая молодая девушка.
– Мой прадед Армагиргын вызвал меня домой и приказал заботиться о тебе, – сказала она, не оборачиваясь.
– Откуда ты, девушка? Я тебя не видел здесь раньше.
– Я дочь Кулила и Пыткыванны. Училась в Магадане на ветеринара.
– Ты уже знаешь, как ушёл от нас твой атэ?
– Да, я всё знаю.
Девушка повернулась. Черты её лица были знакомы. И Михаил удивился в очередной раз. Перед ним стояла Пыткыванна, только молодая, и глаза у неё были зелёные.
«Как надо было любить и помнить любимый образ, чтобы он повторился столько раз в течение жизни одного человека в его потомках! – подумал Михаил. – Дочь Лизы была вылитая чукчанка. Но следующие поколения, внучки и правнучки были похожи на Лизу. И это повторение заставляло сердце старика биться сильнее».
* * *
– Лиза, – сказала она, – это не чукотское имя. Меня так назвал атэ.
– Очевидно, атэ любил тебя и выделял из всех своих родственников.
– Он не только любил меня. Он считал, что я единственная из всех унаследовала его способности.
Она еле удерживалась, чтобы не разрыдаться. Отвернулась, некоторое время было видно, как вздрагивают девичьи плечи. Потом она замерла, постояла сжавшимся столбиком, что-то решила про себя и обернулась. Лицо было строгим, глаза сухими. Михаил понял, Лиза спрятала своё горе. Наплачется, когда будет одна. А сейчас она нашла в себе силы улыбнуться.
– У тебя очень красивое и необычное для чукчанки имя.
– Да. Я очень люблю своё имя. Давайте займёмся текущим днём. Я сейчас приготовлю завтрак. А потом мы отправимся вместе с моим отцом Кулилом к пастухам. Там ты выберешь своих двадцать оленей. На них поставят твой знак.
– Меня не интересует, каких оленей мне выделят. Они мне вообще не нужны. Но повидаться со своим другом Лёвой я был бы рад.
– Ошибаешься. Олени – это твоё имущество, которое даст тебе независимость, ты не умрёшь с голоду. Любой человек, имеющий оленей, хозяин. А хозяин – это уважаемый человек в обществе не только оленеводов.
– Но я не умею их пасти. Я не умею и просто не могу убить оленя для еды.
– Не паси. Они будут пастись в общем стаде. Не убивай. Просто имей оленей. Обо всём позаботятся другие. Как ты не понимаешь, твои олени – это твой вес среди чукчей. Это часть уважения к тебе. Твоя самостоятельность. Это как паспорт у русских.
Лиза занялась приготовлением завтрака. Михаил внимательно оглядывал своё жилище и думал над словами Лизы. «Армагиргын позаботился обо мне. Дал имущество и жилище. Почему?» До сих пор у него не было времени осмотреть ярангу шамана. Амулеты, фигурки зверей, чучела, связки когтей, зубов, маски, бубен, травы, корни – всё это в изобилии было разложено и размещено в известной шаману закономерности. Михаил решил, что он не будет нарушать эту закономерность. Пусть всё находится на привычном месте. Он подошёл к травам. Запах их был приятен и напоминал о весеннем пробуждении природы.
«Интересно, принимал ли Армагиргын все эти волшебные вещички всерьёз, или просто создавал себе выгодный фон?» – подумал Михаил.
– Лиза, ты закончила обучение своей специальности в Магадане? – спросил он и внимательно посмотрел на Лизу.
Она по-прежнему не задерживала внимания на Михаиле, а спокойно двигалась по яранге и делала своё дело. Движения её были плавны и гармоничны. Дело спорилось в её руках.
– Нет. Пока нет. Мне осталось сдать государственный экзамен.
– Когда ты поедешь в Магадан его сдавать?
– Я не хотела бы его сдавать, но отец настаивает. По окончании училища меня отправят по назначению. А я хочу работать дома, лечить наших оленей. Я не хочу больше расставаться со своей семьёй.
Она критическим взглядом окинула низкий стол, за которым обычно ели чукчи. Её взгляд остановился на Михаиле, стоявшем около огня. Соразмерив его рост и высоту стола, Лиза подошла к не замеченному раньше Михаилом пологу и откинула его. В открывшемся углублении стоял высокий стол, вполне пригодный для европейца, и два стула из позвонка кита.
– Мы сядем здесь. В Магадане я привыкла сидеть за таким высоким столом. Атэ кормил за этим столом бледнолицых гостей.
Вскоре они весело и непринуждённо болтали, уплетая холодную отварную оленину с хлебом, который привезла Лиза из Магадана. На столе в деревянных мисках стоял горячий олений бульон, соль и горчица. Михаил был так удивлён и обрадован хлебом и горчицей, что густо намазал её на кусок хлеба, который тут же вместе с большим куском оленины отправил в рот. Рот обожгло, из глаз, как водится при этом, побежали слёзы. Когда он проглотил огонь и открыл рот, чтобы проветрить горящий язык и нёбо, Лиза чуть ни рыдала от хохота.
– Запей, запей осторожно бульоном, – она подвинула ему чашку. – Ну, кто же так ест горчицу?
Михаил отрицательно покачал головой.
– Горячий, – еле выговорил он.
– Уже не горячий, он остыл и быстро снимет ожог от горчицы. Пей.
Она проследила, как Михаил осторожно выпил бульон.
– Я приехала не с пустыми руками. Привезла хлеб, чай, печенье и конфеты. Сейчас мы наедимся, я угощу тебя настоящим чаем.
– Я уже триста лет ничего этого не ел. Стосковался по хлебу. Я не думал, что горчица такая крепкая. Спасибо тебе, Лиза. Такой вкусный завтрак. Тебя отец приставил заботиться обо мне?
– Нет. Это дедушка Армагиргын передал через моего отца. А ещё раньше я разговаривала с моим будущим мужем. Он приезжал ко мне в Магадан. Дедушка передал через него, чтобы я на летних каникулах занялась с тобой нашим языком и шаманской службой. Я ведь из рода шаманов. Атэ многому меня научил. Я должна тебе это передать.