С залысинами, щербатой улыбкой, тщедушный и в растянутой майке-алкоголичке, он был бы уместен в очереди хануриков, сдающих перед сменой бутылки из-под чистюли. Сейчас, сидя в метре от меня, он неспешно прихлебывал жидкую баланду из простой жестяной миски.
– Ждать умеешь, молодец. – Голос у Мохны тоже не соответствовал его виду. Глубокий и низкий, он подошел бы здоровому мужику, но не тому иссохшему тельцу, что сидело предо мной. – Многие на твоем месте сразу начинают обрехиваться. А ты молчком сидишь. Это правильно. Ждать в твоем деле – это важно. Хочешь на меня работать?
Я выжидаю еще несколько секунд. Разъяснений не последовало.
– Смотря что за работа, Батя. Работать на тебя хочу, но знаю, что ты пустых людей не держишь. Так что хотел бы за то взяться, что делать умею.
Теперь молчит он. Под его сверлящим немигающим взглядом сидеть неуютно.
– А вот здесь перебздел. Раз я тебя позвал, значит, уже решил, что ты для работы подойдешь. За меня думать у тебя еще думалка не отросла. Так что в следующий раз отвечай просто, да или нет.
– Да, Бать, хочу на тебя работать.
– Вот то-то же. Будем считать, исправился. Работа простая. Скажу, откуда забрать товар, скажу, куда доставить. Твое дело – доставить в сохранности.
Звучит очень плохо. Хуже нет, когда заказчик говорит, что работа простая. Хотя есть что еще хуже. Когда нельзя припечатать его мордой вот к этому натертому до блеска столу и спросить, что ж он сам эту простую работу не сделает.
– Что перенести надо?
– А это, пацан, не твоего ума дело. – И опять этот его немигающий взгляд. Но ничего, я его выдержу. Сейчас как раз закон свое дело делает. Решается, нужно ли со мной по-людски договариваться. – Ладно, извини, пацан, хватанул я чутка. Тебе знать больше положено. Мясо повезешь. Сырое и пахучее.
Видимо, не удержал я лицо, Батя ухмыляется. Но тут не стыдно ершом наежиться. Каждый житель блоков знает, что такое запах сырого мяса. Мало кто даже видел мясо за свою жизнь. Но это название мы заучиваем с младых ногтей. Если чуешь запах сырого мяса, значит, идет Самосбор. Значит, беги и спасайся за ближайшей гермодверью. Если хоть кто от меня что-то такое учует, порешат на месте. И будут правы, я бы так же сделал.
Мохна дает мне время все это продумать. И затем добивает. Всаживает крючок в самую душу.
– За оплату не боись. Если выполнишь, про карточки можешь забыть, все будешь прямо из спецраспределителя получать. Но есть еще одно условие. Мясо, оно портится со временем. Особенно если жара вокруг. Так что ты там не мешкай. А лучше льда побольше раздобудь.
– Слушай, Бать, а зачем оно тебе надо?
Я увидел, что он опять хочет меня заткнуть. Но не стал. Я уже вместе с ним в законе.
– Я тебе, парень, рассказывать особо не стану. Но ответ дам – как хочешь его, так и понимай. Запах этот не только жильцы знают. И не только люди его боятся. Нужно мне, чтоб кой-кто в нужный момент по своим норам попрятался.
– Понятно. Возьмусь. Но аванс все-таки карточками взять хотелось бы.
Колеса тележки предательски скрипят. Тележка с мороженым, это воспоминание из детства. Самое первое разочарование каждого ребенка. Нарисованные на бортах тележки дефицитные игрушки, радостно уплетающие лакомство, притягивают детей, как кислянка тараканов. Каждый хочет вот так же, закатив глаза от блаженства, облизывать… Хм, я ведь даже не знаю, какое оно на вкус. В общем, каждый ребенок хочет попробовать мороженое. Но стоящие в рекреациях тетки-мороженщицы только отгоняют малышню. Производство лакомства прекратили еще до моего рождения. Но смены «снежных баб» до сих пор не упразднили. Так что этот натюрморт знаком каждому, кто проводит свободное время в рекреациях. Ободранный диван, борщевик в кадке и тетка с тележкой. Ну и еще репродуктор, в хрипах которого можно различить зацикленную мелодию.
Взять на время эту тележку мне стоило почти половину михалычевского самогона. Впрочем, это честно – я же не собираюсь на самом деле ее возвращать. После того как она пропахнет, открывать ее себе дороже. С тем, чтобы загрузить товар, проблем тоже не возникло. Закрашенная в цвет стены гермодверь открылась почти сразу, как я отбил по ней условный стук. Хмурый детина впустил меня внутрь и все время, пока товар загружали, сверлил меня недобрым взглядом. Расторопные тощие люди в белых халатах быстро, стараясь особо не дышать, уложили в тележку белесо-розоватые блоки. Я тоже старался не вдыхать тот запах, что они источали. Хоть и понимал, что сейчас причина запаха не Самосбор, лютый ужас заставлял шевелиться кишки, словно я падал в лестничную шахту.
Такое ощущение, что я до сих пор чую этот запах, хотя через уплотненную крышку ничего не должно проходить. Стоп. Я глянул на торчащую из стены мигалку. С тихим жужжанием за оранжевым стеклом вращались два пустых патрона – лампочки кто-то вывернул.
Вот же дермогниль сифозная! Сирена сломалась! Вокруг действительно стоит запах сырого мяса. Со всех ног я пустился вперед, толкая тележку перед собой. Из-под целлулоидных плиток на полу начал просачиваться сизый туман. И, как назло, ни одной двери вокруг. Голый коридор.
На повороте я поскользнулся, разодрав локоть о загнувшийся кверху угол плитки. И тут увидел то, что едва не заставило расплакаться от счастья. Мужик натужно тянул на себя гермодверь. Развернувшись, я обеими ногами пнул тележку в его сторону. Тоскливо заскрипев, она покатилась, на середине пути накренилась, задрав пару колес в воздух, и рухнула на пол. Но, к счастью, успела доскользить до спасительного проема, мешая жильцу закрыть тяжелую пластину, защищающую его убежище. Вскочив на ноги, я кинулся вперед.
– Куда прешь, зар-раза!
– Волна же идет, пусти!
– Вов, что там происходит?!
– Ой, морожнка, а можно мне?
– Прочь пошел!
– Да пусти же!
– Вова, пусти его, он же дверь закрыть не даст!
– Хочу морожнку!
– Рожай быстрее, мужик, сейчас всех накроет!
– Ат, зар-раза!
Я тяжело дышу, глядя на мужика перед собой. Мы оба сидим на полу, опираясь спинами о стены. Только что мы втянули тележку внутрь и едва успели закрутить гермозатвор.
– Шаг от двери сделаешь – убью. Понял? – Оружия у него в руках нет, но проверять его слова мне не хочется. Где-то в глубине отсека, в темноте – две фигуры. Женщина и ребенок. Стараюсь даже не смотреть в ту сторону.
– Понял. Буду тут сидеть. Как дверь откроешь, уйду сразу. Даже ликвидаторов ждать не буду.
– Па-ап, а можно мне морожнку?
Мужик тяжело смотрит на меня.
– У тебя телега явно непустая. И ликвидаторов ждать не хочешь. – Поднимается. Я тоже встаю. – Давай-ка глянем, что у тебя там.
– Погоди, стой. Я тебе не угрожаю, я как есть говорю. Если откроешь – пожалеешь. То, что там, – не мое. Но мои проблемы. А если откроешь, проблемы твоими станут. Там уже можешь меня убивать, сам не отмажешься.
Смотрит на меня, решает. Я тоже его осматриваю. Еще не старый, но меня старше. Поджарый, без пуза. Из охраны, видать. Твою мать, а если он сам ликвидатор?! Тогда я очень зря сболтнул. Тогда не разойдемся. С ликвидатором не договориться. Чувствую, как сами собой сжимаются кулаки. Вижу, как он опустил взгляд. Заметил. Рукой себе за спину потянулся. Замер. Видать, сам при семье не хочет на рожон лезть.
– Ладно. Сиди здесь. Хоть шаг сделаешь – ляжешь. К телеге своей потянешься – ляжешь. Хоть чем мне поведение твое не понравится – сразу ляжешь. Все понятно?
– Куда уж понятнее. Можно присяду пока?
Ухмыляется. Похоже, угадал я его настроение.
– Опаздываешь, парень.
– На тридцать первом Самосбор шел. Я пережидал.
– Мохне оправдания не нужны. Ты опоздал, я ему о том доложу.
Похоже, Батя не врал. Сама по себе работа должна была быть очень простой. Ждали меня точно в той точке, где было сказано. Старая щитовая. Когда-то здесь стоял генератор, но его давно сняли. Судя по кривым обрезам, снимали сами соседи и по частям. Снаружи дверь выглядела заваренной, но легко и беззвучно отворилась, стоило постучать. Встретили меня трое в кожанках. Почему-то в голове всплыло слово «комиссары».
– Привез что велено?
– Что б я тут делал иначе?
– Правильно мыслишь. Если Мохну подвел, лучше уже и не появляться. Давай открывай.
Быть фарцовщиком непросто. Я нередко чувствую страх. Но вот испытывать ужас от отсутствия ужаса раньше не приходилось. Поначалу, открыв люк тележки, я даже не понял, что не так. И только спустя мгновение до меня дошло. Запаха мяса не было. Был привычный запах гнилья. Им вокруг было пропитано все, он не вызывал страха. А ведь именно страх был нужен Бате.
– Я… Там все было… Я как мог быстрее… И там лед был, даже туман у донышка.
Знаю, что перед такими нельзя оправдываться, но ничего не могу с собой поделать.
– Ладно, не кипишуй, парень. – Морщится. Но видно, что не от запаха. – Вижу, что косяк, а не подстава. Батя Мохна закон чтит, без вины не наказывает. Но ты не фартовый, видать. Такие Мохне не нужны. Аванс вернешь и крутись дальше как хочешь.
– Да я же… Ну я же все рассчитал.
– Молодец. А товар не довез. Ты давай не булькай, а то разговор иначе пойдет.
Да где же она?! И зачем вообще я взял аванс? Ну то есть понятно зачем, чтоб статус свой поднять. Мол, цену себе знаю. И получил прямо с избытком. Толстую плотную упаковку продовольственных карточек. Без даты, без имени. То есть у любого распределителя их мог отоварить кто угодно. Не боясь просрочить. Настоящее сокровище. Конечно, я их припрятал. Но теперь рука нащупывала в трубе только пустоту.
– Вер, а ко мне никто не приходил?
Слышу скрип пружин. Соседка встала с кушетки, шаркает к моему отсеку.
– К тебе? Нет, Сереж, к тебе не приходили.
– А к тебе?
– А ко мне – да. Из искателей крыши. – Отворачиваюсь, дальше слушать ее старушечьи проповеди нет никакого желания. – Я им все карточки вот из той трубы, где ты шаришь, отдала.