Шесть часов. Лязгает, начиная рабочий день, первая гермодверь. Дежурная вздрагивает, отирает губы рукавом и несколько секунд бессмысленно таращится в неосвещенное пространство, проход к которому она охраняла всю ночь. Через час ее сменит сосед из 86-й, но она не собирается сидеть здесь до этого времени. Женщина хватает свой стул и спешит домой. Пока есть горячая вода, еще надо успеть умыться и накормить детей перед работой, поэтому мысль передать ключ сменщику просто вылетает у нее из головы.
Семь часов. Начинается новая смена.
– Ваше высокопреподобие, здесь всего две строчки! – Совсем юный Чернокровный брат мнет листок бумаги, пытается спрятать в складках серой рясы, вновь расправляет и перечитывает, шевеля губами.
Игуменья не смотрит на него, она пришла в огороды с другой целью. Такой важный день, а она среди разделенных на неровные квадраты куч мутно-белого вонючего дерьма, в компании криворукого садовника и недалекого химлаборанта, возомнившего, что знает все на свете. Она цедит короткое «читай» в надежде, что тот поскорее уйдет.
– «Что есть истинная святость?» – Послушник откашливается, косится на высокую женщину в длинном белом одеянии и читает вторую строчку: – «Добродетель, смирение, чистота». Это все, Настоятельница.
Он продолжает недоверчиво смотреть на листовку – такие дают всем новообращенным адептам Храма Древней Матери. На сероватой бумаге изображена тень человека с темным нимбом над головой, его пальцы сложены в жест Силы – соединены большой, безымянный и мизинец. Рисунок, такой же, как на резной ладанке Настоятельницы, слегка двоится. Если смотреть на него слишком долго, то начинает подташнивать. Бывший лаборант НИИ Трансплантологии и Мутаций задумчиво произносит: «Эта девочка чиста». И более уверенно добавляет: «И она пионерка».
– Верно. Именно поэтому проснулась Старая Дева, и именно поэтому сегодня состоится месса.
Игуменья с неприязнью рассматривает желтоватые плоды неправильной формы, торчащие из навозных куч – часть из них гниет, не успев созреть, другая потемнела и съежилась.
– Разве это бананы? – Ее вопрос адресован другому послушнику – уродливому мужчине за сорок в замызганном коричневом балахоне. Тот замер на шаткой металлической лесенке под самым потолком и пытается повесить фитолампу над новыми ростками. Лампа раскачивается, отбрасывая скачущие тени во все стороны, отчего кажется, что по стенам пляшут маленькие человечки с ногами-ходулями.
– Я спрашиваю, это похоже на бананы, брат-садовник? – Ее голос спокоен, даже дружелюбен. Она пристально смотрит на него, но обращается к стоящему рядом с ней послушнику: – Смотри, сейчас ты увидишь смерть.
Человек на лестнице оступается, нелепо взмахивает руками, как будто хочет взлететь, проваливается ногой между ступенек, отчего лесенка складывается, и с грохотом падает на бетонные плиты. Голова раскалывается, и мутная кровь, еще не успевшая полностью почернеть, толчками выплескивается наружу.
– Н-ну, – она брезгливо приподнимает полы белоснежного одеяния, обходит мертвого человека и направляется к выходу, – я же говорила. И плоды получились отвратительные, теперь не продашь.
Она взмахивает рукой: «Прибери здесь» – и театрально вздыхает.
– Это не просто две строчки на листочке, брат-химик. Это полный список условий для святости. Матерь стара, и нектар ее скудеет.
Игуменья с ностальгией вспомнила, как когда-то знала Матерь еще проворной и игривой, иногда даже изобретательной. Теперь Древней хотелось только жрать.
– Дети, приведенные Девами, выбираются не случайно. Есть бесконечный лабиринт Гигахруща, и никто не знает его путей, но каждый находит свой. А теперь мне надо подготовиться.
– В четвертом блоке без происшествий, в третьем проведена зачистка – последствия ликвидированы полностью, в ходе операции погибло три бойца и девять гражданских. В первом и частично во втором блоках стабилизировался недельный ход плит после Перестройки. Со слов местных, в секторе образовался разрыв перекрытий шириной около 40 метров. Часть людей погибла, часть перемещена в свободные жилячейки. На данный момент проход к аномалии охраняется собственными силами жильцов. Требуется тщательное изучение, при необходимости – зачистка пораженной местности.
Докладчик замолкает, и в зале партсобраний – небольшом душном помещении, куда прибыли на планерку бойцы – становится тихо. Все смотрят на плечистого мужчину в потертом бушлате. В этом освещении каждая морщина на его вытянутом лице тянется глубоким порезом. От него зависит – махать им сегодня граблями, собирая черную жижу, утилизировать трупы, патрулировать лестницы или своими глазами увидеть Разлом первого блока.
– Я возьму двоих. – Капитан выходит вперед и поворачивается к бойцам, свет ламп отражается на его новенькой механической руке. За три семисменка он почти к нему привык, и только сводящий с ума зуд тревожит его ночами. Зуд и воспоминания, как Серега отрубает ему зараженную конечность, разрывая плоть пожарным топором чуть выше локтя, а из тумана лезут и лезут обезумевшие бетоноеды. В ту смену он потерял не только руку. Двенадцать верных товарищей не вернулись домой.
– Василий Бережной, Сергей Серов – выходим через пятнадцать минут.
Вася по прозвищу Везунчик обладал двумя талантами: он всегда возвращался с зачисток невредимым и гнал лучший самогон на светящихся грибах. Серега Серов – большой ценитель Васяткиного самогона и опытный ликвидатор, был для Петра как брат. Это благодаря Сереге он остался жив.
– Первая группа – выходной, вторая группа – третий сектор, третья группа – патрулирование центральной лестницы, включая коридоры.
Петр кивнул бойцам и закончил собрание.
– Служу Коммунистической Партии Гигахруща!
– Служу Коммунистической Партии Гигахруща! – разнеслось по залу.
Бойцы начали расходиться.
– Командир! – тонкий голос заставил всех обернуться и посмотреть на высокого лысого сержанта с бесцветными глазами. – Я тоже хочу посмотреть на Разлом!
Петр внутренне поморщился – этого прислали сверху после событий последней зачистки, и гаденыш следил за каждым его шагом, докладывая начальству, а когда нечего было докладывать – врал. Все знали, на чье место он метит.
– Хорошо, Крысяев. – Капитан еще раз утвердительно кивнул и направился к выходу.
Бойцы, не успевшие выйти, напряглись – до открытых конфликтов доходило редко, но все помнили борьбу за власть семь циклов назад, когда два жилых блока надолго остались без защиты.
– Денис, мне плохой сон приснился.
Марта крепко держит младшего брата за руку, но тот все равно умудряется вырваться.
– Достал? Покажи! – Мелкий скачет вокруг Дениса, смотрит на его руки, заглядывает в глаза. – Дай подержать!
Тощий мальчик, чуть младше Марты, не спеша вынимает ключ и демонстративно поднимает над головой.
– А ты возьми! – Денис некоторое время продолжает дразнить Мелкого, потом ему надоедает, и он отдает вожделенный ключ в протянутую руку. Мелкий тут же, пока не отобрали, прячет его во внутренний кармашек школьной рубашки, заботливо пришитый мамой для талонов на обед – из других карманов первоклассника таинственным образом исчезает все, что туда попадает.
– Мне грибы снились, – Марта подходит к Денису ближе, стараясь говорить так, чтобы брат не услышал, но тому не до разговоров, он уже добежал до поворота и теперь активно размахивал руками, торопя старших ребят.
– Ну и что? Ну грибы, подумаешь, мне тоже снились. – Денис закидывает портфель за спину, поправляет пионерский галстук и уверенно шагает вперед.
– Это когда отца потерял?
Марта знает, что бьет по больному, но уверена, что имеет право.
Семь циклов назад ее отец тоже не вернулся домой, как и весь отряд ликвидаторов ОСН-89. «Пропал при невыясненных обстоятельствах» – самая частая строка на листке бумаги с чьей-то размашистой подписью. «За дальнейшими инструкциями обратитесь в АХУ по месту жительства. О.И. Подоконников, и. о. замначальника ЛКЗ». Подпись была четкой, но ручка автора явно текла: на листе было две кляксы и один отпечаток небрежного пальца. Ребята знали еще минимум восемь человек, получивших такие же письма с идентичными отпечатками и кляксами. Им казалось, что где-то лежит целая гора одинаковых конвертов и неизвестный человек только клеит на них разные адреса.
– Мы все тогда видели грибы, только сделать ничего не могли, а теперь-то…
Денис оборачивается к девочке, и от его взгляда ей становится не по себе. Так смотрела мать, когда Марта не оправдывала ее надежд.
– Что теперь? Не хочешь – не ходи, я и так справлюсь. Сама знаешь, второго шанса не будет. Палыч спит пьяный и утром охранять не будет, Людка уже ушла, а проход сегодня забетонируют, и мы никогда не увидим Разлом, понимаешь? Никогда!
Последнее слово он выплевывает с таким отчаянием, что девочка понимает – никакие вещие грибы его не остановят. В конце концов, ей тоже было любопытно, что там, за дверью, которую сейчас никто не охраняет.
Никто из жильцов сектора не обращает внимания, как три школьника идут утром по своим делам. И никто не замечает, как вместо того, чтобы пройти по до лестниц, ведущих к Школьному коридору, они сворачивают в тупичок, откуда недавно унесла свой стул Люда из 77-й.
Цифры, которые раньше обозначали нумерацию жилой ячейки, исчезли и, скорее всего, заняли почетное место на чьей-то двери. В первом блоке квартиры нумеровали не по порядку, и с шестнадцатой спокойно могла соседствовать двести вторая, кому какую выдали при заселении. Жителей это не волновало – какая разница, что написано на двери, лишь бы была герметичной.
Дверь без номера давно надо было списывать – случись Самосбор, она бы защитила не лучше полиэтиленки с синей изолентой по краю, хотя, как дети знали из уроков ОБЖ, иногда спасала и она. А еще она была копией двери Дениса, поэтому поменять ключи было делом техники.