– Очухался? На вот. – В рот льется обжигающий Васяткин самогон. Петр кашляет и делает еще глоток.
– Там икона, под ковром. Без тебя бы не догадались. Мы ее уже того, замазали. Ты пей, пей. У нас Старая Дева, капитан, по-любому она детишек и увела, надо лаз искать.
Петр встает, опираясь протезом о стену, и старается не шататься на глазах всех жильцов. В голове все еще карусели, как после пьянки.
– Граждане, вводится режим повышенной опасности, дети должны быть под присмотром круглосуточно. Покидая жилые ячейки, отмечайтесь у старшего по блоку. А теперь расходитесь.
Он не любит работать с детьми. Мало шансов, много женских слез. Но ребята пропали всего пару часов назад, и разве не для спасения гражданских его готовили в армии ССБ? В обязанности командира входило принятие Присяги у молодых ликвидаторов, и он знал ее строки наизусть: «Я всегда готов по приказу Партии выступить на защиту человеческих жизней Соединенных Блоков Гигахруща и, как боец-ликвидатор, защищать их, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полного коммунизма и справедливости. Если же я нарушу торжественную Присягу, то пусть меня постигнет суровая кара Бетоноворота, всеобщая ненависть и презрение моего народа».
Он заходит в оскверненную квартиру и закрывает дверь изнутри.
Марта вырывается из вязкой трясины забытья и первые несколько минут уверена, что ей снова снится кошмар. Разрывающая боль в шее заставляет ее покрутить головой, но получается плохо – хватает только на то, чтобы краем глаза увидеть мальчишек в нескольких метрах от себя. Они без сознания сидят на полу и, как она, прикованы к стене ошейниками.
Девочка пытается пошевелить затекшими конечностями, и сотни игл вонзаются в сведенные мышцы. Марта замирает и вглядывается в пустые порталы высоких дверных проемов, расположенных в метре друг от друга вдоль закругленных стен. Она насчитывает восемь, но видит не все. Из их темноты раздается монотонное молитвенное пение.
В огромном каменном мешке лютый холод, пахнет гарью и чем-то тошнотворно-сладким. Она сразу вспоминает банан, и кислая, вязкая слюна скапливается вдоль языка.
Чадят факелы. Едкая сажа замысловатыми узорами покрывает гладкие стены, карабкается по ним, добираясь до слепых оконных проемов, и уступает лишь безликому потолку в заплатках плит и перекрытий. Девочка замечает несколько рисунков, но быстро отводит взгляд – знает, что на иконы смотреть опасно для рассудка.
Бесполезная и громоздкая, свешивается и болтается в такт свирепым сквознякам тяжелая трехъярусная люстра. На ней еще осталось несколько пожелтевших стеклянных подвесок, и когда они ударяются о ржавый каркас, раздается безжизненное звяканье.
В заложенных оконных проемах зияют дыры. Выпавшие обломки кирпичей лежат на грязном полу, вперемешку с осколками стекла. Она замечает среди мусора чашку со сколом на ручке, очень похожую на ту, что у нее дома, и это тревожит ее почему-то больше всего.
Взгляд Марты возвращается к потолку – на него можно смотреть, сев так, что шея почти не болит.
Она невольно вспоминает строчку из одного школьного стихотворения про художника, рисующего последний подарок для больной дочери:
«…и с высоты своей взирает безразлично
Холодное и нарисованное небо».
Марта представляет небо на этом потолке. Голубой цвет – такой чистый и яркий, как новенькая гуашь в начале учебного цикла. И облака – легкие и белоснежные, с золотой каймой по краям. Марта видела небо на картинках в книге, что подарили друзья отца – «Эстетика барокко в итальянской живописи». Девочка знала только одно слово из четырех, но картинки поражали воображение. На них пухлые младенцы с маленькими крыльями летали в небесах с облаками из ваты, а прекрасные полуголые люди смотрели на них с улыбкой. Тогда ей казалось, что стоит протянуть руку, и ты окажешься в другом, недосягаемом мире, где небесные существа ангелы заботятся о маленьких девочках.
В центре помещения возвышается полуразрушенная кирпичная труба. Возможно, раньше она соединяла этажи, но теперь больше похожа на колодец с высокими неровными стенами.
Когда в одном из дверных проемов кто-то появляется, она замечает это не сразу.
– Пожалуйста, пожалуйста, отпустите нас!
Мелкий очнулся. Он испуганно кричит тоненьким голосом, к нему тут же присоединяется Денис.
– Тихо! – Марта испуганно смотрит на ребят, и они тут же замолкают.
Высокая фигура в белом одеянии несколько секунд стоит к ним спиной, а затем, не оборачиваясь, идет задом наперед. Слышно, как шуршат по грязным плитам полы балахона. Марта снова думает, что это сон и сейчас она проснется у себя в кровати. Но расстояние сокращается, и теперь она замечает, что одеяние – это сшитые вместе простыни, застиранные и выглаженные. На одной из них – еле заметное розовое пятно.
Из колодца раздается шорох. Что-то огромное и неповоротливое обитает внутри, ворочается, восстает ото сна.
– Приветствую тебя, Древняя Матерь! – глубокий женский голос исходит из-под белых простыней.
Женщина продолжает стоять спиной к Марте. Она поднимает руки, приветствуя чудовище. Длинная металлическая трубка с воронкой на конце служит ей жезлом.
Марта не моргая смотрит, как из колодца появляется, цепляясь за крошащийся кирпич, человеческая рука.
Ликвидаторы проходят вглубь 16-й квартиры, открывают дверь, ведущую в санузел, и чуть не проваливаются в трещину – лаз в обрамлении расколотой плитки, достаточно большой, чтобы в него пролезть. Вместо дальней стены – пустота Разлома. Они молча подходят к краю, несколько минут глядя в бездну. Странное желание шагнуть вниз посещает каждого из них. Бойцы нехотя возвращаются к дыре, каждый в своих мыслях.
В свете мощных фонарей видны выщербленные ступени, спиралью уходящие во тьму, и влажные каменные стены с наростами блеклых пористых соцветий, которые скручиваются и чернеют, как только на них попадает свет. Снизу веет холодом – бойцы покрываются мурашками, несмотря на жару.
– Вы не обязаны… – Петр не успевает закончить.
– Да все лучше, чем граблями махать, – отшучивается Серега.
– Как думаешь, что там? – Дыра в полу заставляет Везунчика нервничать.
– Что-что, дракон на поезде, конечно! – Серегин голос звучит бодро, но, искаженный эхом колодца, кажется чужим и незнакомым. – Он подарит тебе сорок девственниц и ключ от Выхода, если хорошенько попросишь.
Он первым вынимает ППС-41 – табельный пистолет-пулемет Слизнева – и начинает осторожно спускаться по крутой лестнице, за ним следует притихший Везунчик. Когда начинает спускаться Петр, товарищей уже не видно, и только мечущиеся огоньки фонарей далеко внизу очерчивают путь.
Становится все холоднее, после удушающей жары Петра знобит. Он вытирает ледяную потную ладонь о штаны и замирает – внизу особым сигналом мигает фонарь. Быстро, насколько позволяют узкие ступени, он спускается еще на несколько витков.
– Смотри, – шепчет Везунчик.
Глаза уже привыкли к темноте, Петр различает конец лестницы и Серегу, который дошел до последней ступеньки и теперь напряженно смотрит себе под ноги.
– Тут дверь, – он произносит это очень тихо, но Петр все равно улавливает страх в его голосе. Он и сам боится до чертиков.
На дне ступенчатого колодца еле заметно выделяется прямоугольник света. Петр спускается ниже и вдруг испытывает дежавю. Он уже видел это кошмарах.
На дне колодца лежит его собственная дверь от старой квартиры. Он узнал ее по цифре «3» и простой дверной ручке, которую прикручивал сам.
Внезапно из-под земли раздается сумасшедший хохот и сразу за ним – крик. Петр чувствует, как встают дыбом волосы на затылке.
Вслед за цепкой рукой из разрушенной трубы вылезают еще две. Их вены вздуваются, костяшки пальцев белеют от напряжения – они медленно и тяжело извлекают громоздкое туловище на свет.
Появляется безобразная старческая голова. Она висит под неправильным углом, слегка подергиваясь, отчего остатки длинных седых прядей колышутся в такт, как будто тварь здоровается.
Тварь вылезла уже наполовину – перекрученные десятки тел сплелись в единое многоглавое и многорукое темное божество. Много гигациклов назад талантливая практикантка НИИ Трансплантологии и Мутаций стала адептом Чернобога, и с тех пор чудовище росло, вбирая в себя новые жизни.
Оно приподнимает переднюю часть, вытягиваясь и принюхиваясь. Деформированные головы поворачиваются к ребятам. Монстр учуял детей. Его конечности приходят в движение, и чудовище кособоко, но шустро подбирается к ним.
– Открой рот, девочка, иначе я выбью тебе зубы, – слышно, как голос улыбается.
– Не надо, пожалуйста! – Девочка с ужасом смотрит на белую фигуру, скребет ногами по полу, пытаясь вжаться в стену.
Женщина в простынях стоит совсем близко, но так и не оборачивается. Она слегка наклоняется к Марте, и девочку окутывает сладковатая вонь, как будто мусор оставили на жаре и забыли на неделю.
– Сейчас тебе будет очень больно, но я постараюсь ничего не повредить. – В ее голосе мелькают игривые нотки.
Узкая холодная рука, выгибаясь из-за спины немыслимым образом, поднимается к ее лицу, хватает за челюсть и с силой надавливает, размыкая зубы. Марта не сопротивляется, от шока и ужаса она почти не соображает.
– Прекрасно. – Губ девочки касается металлическая трубка. Она проходит мимо зубов, холодит ложбинку языка, задевает и ранит язычок, отчего девочка пытается кричать и чувствует металлический привкус крови в горле. Трубка входит прямо в нежную мякоть гортани, проникая еще глубже, пока изо рта не остается торчать только воронка.
– А теперь не смотри. – Голос женщины слегка дрожит, слышно, что получает удовольствие от происходящего.
Когда дети орут и потеют от ужаса, тварь высовывает жадный язык. Он вываливается изо рта безобразными массами, скручиваясь и пульсируя. Готовится к броску, выжидает, как голодный вертлявый слизняк, настоящую длину которого дети не хотят знать. Тварь исходит зеленоватой пузырящейся слюной. Смрад пропитывает воздух, застревает в волосах, ложится липким слоем на кожу. Дети закрывают глаза, отворачиваются, сжимаются, стискивают зубы, но когда тварь добирается до них – кричат, не в силах остановиться.