– Изобетон, – объяснил Никита под тихое хихиканье отряда. – Видишь что-то странное – сразу бросай туда кубик. Если пойдет реакция – кричи.
Ягода мысленно отметил, что задумка отличная. Ведь сам по себе Самосбор прозрачен, оттенок дает ему вступающий в реакцию изобетон, из которого построено все вокруг. Он вообще со всем подряд в реакцию вступает, очень чувствительный материал, особенно в жидком состоянии. Ученый никогда бы не додумался, что с помощью сухих кубиков можно проверять безопасность пути.
Встав во главе отряда, который впервые за время экспедиции построился гуськом (Антон сразу понял всю серьезность происходящего), товарищ Сидоркин четко определил расстояние между идущими, темп шага, позабыв, правда, сообщить Ягоде о том, что означают те или иные жесты. Сразу за командиром стоял Еж, следом шел Сыч. Маруся, будучи медиком, оставалась в центре линии, готовая в любой момент оказать помощь тому или иному крылу. Антон шел за ней, что немного расстраивало его, однако не он был замыкающим. Им выступал Болт, который не только прикрывал тыл товарищей, но и занимался распределением пометок уже изведанных и очищенных территорий, нумеруя их и помечая присвоенный цвет в своем журнале.
Пока группа спускалась по лестнице, Дед зачитывал им ритм на «раз-два», но уже на подходе к следующему этажу он затих и остановился, подняв в воздух согнутую руку с зажатым кулаком. Даже ученый понял, что это призывало линию замереть. Вытащив из-за спины автомат, ликвидатор снял его с предохранителя (его примеру последовали все вооруженные солдаты) и показал рукой, что им следует занять соответствующие позиции и начать вход на этаж. «Гусь» тут же распался, и Ягода остался на лестничной клетке один, вцепившись в пыльные перила, тогда как его товарищи один за другим забежали на этаж, начав проверять первые жилые ячейки. Ниишник перебарывал в себе всякое желание заглянуть за угол и посмотреть на работу солдат. Он давно перестал быть впечатлительным мальчишкой, которого забавляла война, а вот если что-то пойдет не так, он всегда сможет убежать наверх и добраться до выхода по флажкам Болтовского.
До Антона доносились какие-то далекие перекрики, а иногда переговоры по рации касательно происходящего, ведь все они были на одном канале. Ликвидаторы сообщали то о брошенном кубике, то о том, что вокруг все чисто. Наконец чей-то голос (Ягода не смог разобрать чей) выкрикнул одно слово: «Реакция», – а за ним послышалась непродолжительная стрельба. Бедняга Антон аж на ступени свалился, чувствуя, как этаж уплывает у него из-под ног, и он летит… далеко-далеко. Нет, не домой. Там его никто не ждет. Он летит на своих собственных мурашках, покрывающих все тело уже которую смену… Он летит за пределы Гигахруща, хоть и считает эти самые пределы антинаучными, и видит он…
– Заходи, ягодка, – слышится в рации голос Маруси. – Чисто.
– Ха-ха! Давайте сменим ему позывной! – Судя по смеху – Еж.
Антон подтянулся на перилах и качнулся, тело пробила дрожь, словно его дух слишком резко вернулся из астрала. Ягода зашагал на этаж, начало которого уже сплошь увешано флажками. Ликвидаторы собрались в общем коридоре. Похоже, что никто не пострадал.
– Что это было?.. – побеспокоился Антон.
– Ничего особенного, – заметил Сыч. – Простой слизень, средний. Я таких ем на завтрак.
Маруся, видать, представила, каким может быть этот слизень на вкус, потому тут же издала соответствующие звуки.
– Его надо описывать? – сухо спросил Егор, указав автоматом на квартиру, из которой шел дымок.
Ученому показалось, что вместо запаха резины и чьей-то ссанины, который витал в его противогазе все это время, вдруг мелькнул запах горелого мяса дохлого существа. Чертов Самосбор! Антон чувствовал, как жуткий газ дышит ему в затылок! Пришлось даже проверить, нет ли в противогазе дыры. Страшно хотелось курить. Или хлебнуть жижи, которую прятал у самого сердца Еж. А лучше проститутку в Клубе пощупать. Да! Это бы точно помогло! Они за талоны всякое делают. Прекрасный отдых для холостяка. По возвращении надо будет потребовать за проделанную работу что-то неординарное. Партия откажет, но потребовать все равно надо!
– Н-нет…
Слизнями уже никого не удивить. Чего бумагу зря марать?
Дед указал на дальнюю стену, до которой, казалось, оставалась какая-то сотня хрущметров.
– Там вторая лестница. Будем спускаться змейкой.
На какое-то время отряд расслабился. Четкий ряд следования стерся, и каждый шел вперед как вздумается, очищая все на своем пути. Антон прикинул, что на стрельбу могли прибежать другие твари, а если их нет, то и бояться пока нечего.
Однако опытные экспедиторы оказались правы: на один этаж ниже – и уже первый слизень. Проходя мимо квартиры с красным флажком, Ягода мельком заглянул в нее: разорванная на куски туша забрызгала черными пятнами стены и даже потолок. Сколько раз он описывал таких в своих работах, но впервые видел вживую. Лоскуты мяса непонятного цвета забились в угол, как испуганные тараканы, вызывая в мышцах такую боль, словно их вырвали из тебя самого. Антон, зажмурившись, сделал несколько шагов вперед, и лишь тогда фантомная боль отпустила его, но образ кусков недавно живой плоти крепко засел в голове. Отвлекало лишь осознание того, что Егор быстро все это устранит.
– На недельку до второго я сбегу от Самосбора! Поглядеть потекшим глазом на любимую семью. Я напьюсь и буду разом говорящим и рассказом. Сам себя найду я в слизи, если дверку не запру, – весело запел Еж, донося шлягер эхом из очередной квартиры, в которой он задержался удивительно долго, несмотря на уборку.
– А что он там делает? – поинтересовался Антон, нагнавший Марусю.
Оглядев ниишника через противогаз, она мотнула головой по странной дуге и ослепила его налобным фонариком.
– Ты из Партийных? – спросила она.
– А как же иначе?
– Я вот из идейных. Ладно, вижу, что доверять тебе можно. Еж – бывший сталкер, но иногда еще приторговывает на черном рынке. Ищет всякие цацки на «бородатых», чтобы потом выменять по тамошнему курсу.
Вот что называется «гигоцикл живи – гигоцикл учись». Ягода слыхал и про рынок, и про сталкеров, но знать не знал, что все у них настолько подвязано.
– Ну а ты? Ты чего с нами поперся? Я думала, ты у нас светлая голова, а не пушечное мясо.
Антон повел плечами и сам не заметил, как стал говорить тише.
– Партия заставила. – На этих словах Маруся усмехнулась, намекая на свое отношение ко всеобщему строю. – Но вообще… я сон видел, что так будет. А мои сны часто сбываются.
В один миг научный руководитель потерял связь с реальностью и стал чересчур болтливым. Все эти узкие коридоры, мерзкие запахи и шорох помывки так давили на него, что он перестал слышать даже самого себя.
– Врешь! – прикрикнула Маруся, схватив ученого за ту часть защитного костюма, которая перекрывала его плечо. Чуть выше находилась дыра, залатанная скотчем, но санитарка не задела ее.
– Нет… Я не…
– Началось, – произнес проходящий мимо Еж. – Учти, Тоха, она на тебе после этого не женится.
Маруся и Ягода проводили хохочущего раздраженными взглядами. Санитарка бросилась за ним, чтобы показать «Маруськину мать», поэтому разговор как-то сам собой растворился в воздухе.
Экспедиция двигалась вперед, Антон наблюдал за окружающим его миром в тусклом свете фонарика, но поверить своим глазам никак не мог. Все такое одинаковое. Такое стандартное. Идейно выдержанное. В гражданских блоках на это иной раз и внимание не обратишь, а тут… стены тянутся, как длинные руки, камешки под ногами хрустят, флажки дурацкие мелькают то тут, то там. А эти все кубики свои бросают, все устраняют последствия. В ушах бесконечный гул, за которым уже ничего не слышно, башка раскалывается. Партия что-то знала, не иначе! В экспедиции всегда ушлых новичков посылали. Те и рады что-то новое открыть и грамоту за это получить, если повезет. Но не в этот раз.
За смену отряд дважды сменил фильтры противогазов, хотя до этого все они пренебрегали такой необходимостью. Во время очередной остановки для приема концентрата и сна Антон, обуреваемый скукой от военных баек, отсел подальше, достал свой блокнот и взялся его перечитывать. Записывать-то все равно пока нечего. Нашлась запись о сне про экспедицию – самая неразборчивая, кстати говоря. А вот и Матюнин со своей системой. И Соколов. В связи с последним Антон даже вид того самого уравнения вспомнил, который товарищу своему посоветовал. Задумался над ним – да как швырнул блокнот на пол, создав волну легкого эха.
– Ты че делаешь? – удивился Сыч, сидящий ближе всего к ученому и посасывающий субстрат из своего тюбика (Антон поел быстро, потому что все еще боялся дышать здесь). Что-что, а снабдили их на ура – можно будет домой забрать, наверняка останется. Особенно, если кто-то помрет…
– Да я… – хохотливо оборвался Антон, постучав себя по шлему, – смотрю на бумагу и стоп себе думаю, а не дурак ли я? В уравнении ошибся. Товарища подвел. Он там небось с картами возится, данные в ЭВМ вносит, а не сходится ни черта! Бедный Сокол… надо будет перед ним извиниться.
Протянув что-то похожее на «а-а-а», дающее понять, что ничего не понятно, Алексей отодвинулся от дурковатого, чтобы не продолжать эту беседу. Ягода и сам языком чесать не хотел, его ждали записи. Нужно порассуждать над уравнением, отличная разминка для неспящего мозга. Он то умудрялся задремать прямо над блокнотом, то вскакивал, как ошеломленный, продолжая записывать ровно с той мысли, на которой остановился, не теряя нить. Так продолжалось… довольно долго, пока естественная нужда не напомнила о себе. Осветив комнату фонариком, ученый случайно зацепил светом спящего Болта. Тот тихо простонал, и Ягода тут же убавил яркость. Он пытался высмотреть дневального в коридоре. Делать свои дела в комнате, где все спали, нельзя, так велели ЦУ. Еще они велели сообщить дежурному о своем намерении и устроиться как можно ближе к нему, чтобы у солдата была возможность контролировать ситуацию. Антон бы не удивился, узнав, что кто-то из отряда даже о количестве экскрементов докладывал Партии.