– Вот-с. Андрей Сергеич Рудаков. Наш гений. Ваш новый коллега. Личность загадочная и, гм, весьма специфическая. Но очень много сделал для Теплиц. Мозг невероятный. Голова.
– А он… Ну… – Ольга провела пальцами у шеи, выразительно глядя на начальника.
– А-а, следы болезни, – махнул рукой заведующий. – Не заразно, не бойтесь. Давнее дело. Он заболел пять лет назад, когда только у нас появился. К слову, любопытная история, поинтересуйтесь как-нибудь…
Дверь открылась. Вышел высокий худой мужчина лет сорока на вид, с острыми скулами, запавшими глазами и жуткими синими пятнами на лице. Его бесстрастный взгляд скользнул по Ольге.
– Статская Ольга Михайловна, – протараторил заведующий. – Младший научный сотрудник.
Ученый снял перчатку и протянул женщине крепкую руку с длинными пальцами.
– Рудаков. Андрей Сергеевич. Страшный научный сотрудник.
– В-в смысле, старший?
– И это тоже.
Ольга растерянно пожала руку, не зная, что сказать. Заведующий нервно теребил рукав халата. После небольшой паузы на лице Рудакова прорезалось подобие улыбки. Степан Алексеевич захохотал, Ольга тоже несмело хихикнула.
– Значит, формально вы у меня в подчинении? – констатировал Андрей Сергеевич. – Пойдемте, Ольга Михайловна, введу вас в курс дела.
Ближайший перевалочный пункт был далеко. Блок ВЩ-12д – еще около недели пути. Борщеманту пришлось заночевать в заброшенном блоке. После долгого перехода даже ему нужен был отдых. След из листовок тянулся за ним, значит, приток биомассы к братьям обеспечен. Жители многое готовы обменять на мешок курева, приправы и тем более овощи. Сами борщеманты получали материал. Годилось все, что могло перегнить.
Иногда к Зеленым притаскивали свежие трупы. Такого подхода борщеводы не одобряли. Хотя и здесь были исключения: отродья Самосбора, бетоноворотчики, чернобожники, партийные хапуги, отнимающие чужое… Есть люди, которые могут принести пользу только в качестве гумуса.
Например, эти двое. Он еще не слышал их, но чутьем ощущал дрожание воздуха: они шли по коридору, выслеживая его. Не всегда удается остаться незамеченным. Порой находятся любители поживиться скарбом спящего странника – как будто легкой жертвы. Особенно, если это Зеленый. Про борщеводов говорят, что после смерти они прорастают овощами. Говорят, что у них есть технологии, которых нет даже у ликвидаторов. Говорят, что у них есть уязвимые места. Никто не знает, какая часть легенд о них – правда.
Бандиты нависли над ним. Один присел на корточки, другой стоял, выставив перед собой наган. Откуда им знать, что он смотрит на них сквозь черные окуляры маски? Парень, сидящий на корточках, щелкнул раскладным ножом, и все произошло мгновенно.
Борщевод схватил бандита за вооруженную руку, выломав ее одним движением, заслонился его телом от выстрелов и вмиг вскочил на ноги. Не ожидавший такой прыти второй грабитель приплясывал на месте, пытаясь прицелиться дрожащей рукой. «Жертва» сделала неуловимое движение, и в глаза стрелку выпалила струя едкого сока мутантного борщевика. Душераздирающий вопль разносился по заброшенному этажу, пока незадачливый бандит пытался содрать со своего лица оплавленную кожу и собрать в ладони вытекающие глаза.
Второй нападающий в отчаянии схватил свободной рукой респиратор маски и содрал его вместе с окулярами. Если не лжет легенда о том, что они не могут дышать без респираторов…
Легенда оказалась ложью. Борщемант и не думал умирать. При виде его лица глаза бандита расширились от ужаса, а рот распахнулся для истошного крика. Но закричать он не успел. Борщевод ткнул его в живот электрошокером, и грабитель, вздрогнув, обмяк и рухнул на пол.
На этаже стало тихо. Нужно было уходить – мало ли кто мог услышать эхо криков и возни, гулявшее по лестницам. Борщевод открыл висящий на поясе контейнер и вынул оттуда рукой в перчатке горстку семян. Наклонился, посыпал немного в разъеденное соком лицо первого бандита, вложил несколько в рот другому и остаток горсти раскидал поверх их тел. Они прорастут. В живых телах всегда лучше прорастают.
Он надел маску, подхватил рюкзак и пошел прочь по коридору. Изо рта и глаз лежащего без сознания бандита медленно проклевывались и выпрямлялись зеленые стебельки. Вскоре такие же стали подниматься из обожженного месива на месте лица второго.
Если этот борщевик не сожгут через пару дней, он взломает корнями бетон, дотянется до канализации и разрастется по всему блоку. Эта дрянь выживет где угодно. Для борщевика не нужны Теплицы. Теплицы нужны для другого.
Прошло несколько месяцев. Ольга понемногу привыкла к мрачной отчужденности Рудакова, его необычному лицу и своеобразному чувству юмора. Он и правда разбирался в селекции растений как никто другой. Благодаря только ему за минувшие пять лет урожаи в Теплицах стали на порядок лучше, чем в годы, когда здесь работала сама Статская.
– Ольга, взгляните. – На экране компьютера развернулась модель ДНК. Андрей Сергеевич показал пальцем: – Видите этот излом вторичной структуры? Почти петля. Вылезла после встройки генной конструкции.
– Это у нас какой участок? – Ольга вывела на свой экран ДНК-код, долистала до нужного места. – Ага, ГФ4, интрон… А если вырезать десяток оснований?
– ГЦ-насыщенный участок, образующий петлю, длиннее. В нем нуклеотидов сорок будет.
– И все некодирующие?
– Да. Но вырезать можно только двадцать.
Рудаков свернул модель, выделил сорок пар оснований, удалил, нажал «ввод». Модель снова открылась, в этот раз на экране вертелись две ДНК-цепочки. На месте излома теперь был разрыв.
– А если взять поменьше? – нахмурилась Ольга.
Рудаков повторил манипуляции, на экране показалась новая молекула. Излом выпрямился, разрыва не было. Ученый удовлетворенно кивнул.
– Так и есть, двадцать. Правда, рестрикцией не получится, – глухо бормотал он, изучая код. – А мы его перекрытием заклонируем. Но уже после обеда.
– И откуда вы у нас взялись такой? – вырвалось у Ольги.
Нотки восхищения в ее словах, по-видимому, шевельнули что-то внутри Андрея Сергеевича, и он впервые не отмолчался и не перевел тему.
– Очень издалека. Местное руководство даже не знает, откуда. Я пытался найти карты, но без толку.
– Это как?
– Пойдемте в столовую, расскажу.
Когда они приземлились с тарелками пищконцентрата за столик, Рудаков провел пальцами по лысине, испещренной жуткими синими узорами, и заговорил:
– Эта дрянь меня почти сразу и свалила, после того, как я у вас появился. Лет пять назад с небольшим. Ну вы догадались уже, наверное. Перестройка. Был Самосбор, я закрылся в ячейке, вышел после зачистки – а коридор незнакомый. Стены вместо зеленого покрашены в синий, лампочки другие, надписи на стенах… Позвонил в руководство Партии – телефон в ячейке был, да еще и работал. Мне ответили, сказали, куда явиться. Я уж кое-как сориентировался, спрашивал людей. Не очень удивлялись, кстати. Человек появляется из ниоткуда из-за Перестройки – нечасто, но бывает такое. Пришел с документами в руководство, там клерк. Спросил номер блока, где я жил, порылся в компьютере – карты Гигахруща у них там какие-то, похоже. Долго рылся, сказал, что такого не нашел. Похоже, слишком далеко, по отдаленным регионам у них нет данных.
– А отдаленные – это сколько?
– Четыре-пять лет пути. Куда даже поезда не ходят. Где-то такой у них предел обнаружения.
– Ох, надо же… – качнула головой Ольга. – А к нам вы как попали, в Теплицы?
– Там же и определили. Спросили меня, кем работал раньше, у себя в блоке. А я под руководством отца в НИИ Флоры и Фауны ботанику изучал. Диплом, трудокнижку, научные материалы – все показал им. Меня устроили на испытательный срок в ваш Агрокомплекс. Потом я заболел.
Они с минуту черпали ложкой густую белесую жижу в мисках, потом Рудаков продолжил.
– Приходили ликвидаторы и кто-то из НИИ Слизи, или еще какого-то, я так и не понял. Анализы брали, чего-то меряли, под подушкой черную слизь искали – ничего. А я просто провалялся две недели в лихорадке и, пардон, с диареей. Потом стало полегче, продолжил работать. Следы так и не прошли – думаю, это побочное от Перестройки.
– Андрей, а вы… потеряли там кого-то? – полушепотом произнесла Ольга.
– Давно, – поморщился Андрей. – Не думаю, что мой отец пережил тот Самосбор.
– Его не было в ячейке?..
– Не думаю, что об этом следует говорить с молодыми женщинами.
– Не думаю, что за молодых женщин необходимо решать, о чем с ними следует говорить. Впрочем, если вам об этом тяжело…
– Ладно, слушайте, – немного резко бросил Андрей, роняя ложку в полупустую миску. – Мою мать и сестру убили культисты. Чернобожники. Мама и сестра тоже работали вместе, но только на фабрике концентрата. Однажды не вернулись со смены. На следующее утро нас с отцом вызвали на опознание. Опознать их было… тяжело. Заброшенный этаж соседнего блока. Их трупы висели распятые на лестничной клетке. Рядом лежали их… части тела. И все вымазано в слизи. А на стене кровью жирная надпись: «Во имя спасения».
Ольга положила ложку, ее губа дрогнула.
– …Отец после этого тронулся умом. Купил у каких-то анархистов обрез и по вечерам бродил с ним по заброшенным блокам в поисках этих проклятых сектантов. В такой ходке он и был, когда Самосбор перекинул меня сюда.
Ольга не смогла заставить себя доесть концентрат. Она с ужасом смотрела на невозмутимо поглощавшего свою порцию Рудакова и сглатывала комок в горле. Перед ее внутренним взором стояла Лена – ее пятилетняя дочка. Ольга словно вживую увидела, как Леночка грустно возит по линолеуму сшитую мамой игрушечную крыску и тоскливо смотрит на гермодверь. Надо вечером будет погулять с дочкой.
– Извините, – только и смогла выдавить Статская.
– Ничего. – Андрей встал, поднимая поднос, и указал кивком на дверь. – За работу?
На выходе из столовой они наткнулись на озабоченного Степана Алексеевича. Он подозвал их к себе жестом и тихо спросил: