[87]. Авторы одного эксперимента оценивали реакцию людей на непривычное задание, вызывающее смущение: глядя в камеру, сочинить сказку, начинающуюся словами «Жил-был медвежонок…»[88]. После выполнения этого задания участникам предлагали просмотреть запись и рассказать, что они чувствуют. Глядя на самих себя, сочиняющих глупую историю, те из них, кто умел проявлять к себе сострадание, обычно ощущали радость, расслабленность и спокойствие. Те же, кто не сострадал себе, чаще всего испытывали грусть, неловкость и нервозность.
Авторы другого эксперимента изучали, как сострадающие себе люди справляются с негативными ситуациями в повседневной жизни. Участников попросили рассказывать о проблемах, с которыми они сталкивались на протяжении двадцати дней, — таких как ссора с любимым человеком и конфликт на работе. Выяснилось, что участники, умеющие себе сострадать, рассматривают свои трудности под более широким углом и они реже вызывают у них чувство одиночества. Так, их проблемы казались им ничуть не ужаснее того, с чем сталкивается множество других людей. Кроме того, вспоминая о трудных ситуациях, они испытывали меньше беспокойства и неловкости.
То, что сострадающие себе люди лучше контролируют свое эмоциональное состояние, подтверждают и физиологические показатели. Исследователи измеряли уровень кортизола и вариабельность сердечного ритма у людей, которых обучали самосостраданию[89]. Кортизол — это гормон стресса, а вариабельность сердечного ритма — показатель способности приспосабливаться к стрессу. Оказалось, что чем больше человек себе сочувствует, тем ниже у него уровень кортизола и тем выше вариабельность сердечного ритма. Это позволяет предположить, что сострадающие себе люди с большим самообладанием справляются с трудностями, которые подсовывает им жизнь.
Когда человек попадает в экстремально тяжелую ситуацию (например, он чуть не погиб в аварии или на него напали с целью изнасилования), ему, конечно, бывает особенно тяжело справляться с последствиями. В таких случаях может развиться посттравматическое стрессовое расстройство (ПТСР). ПТСР — тяжелая и продолжительная эмоциональная реакция на глубочайшую психологическую травму[90]. Часто она проявляется в переживании травмирующего события заново (флешбэки, ночные кошмары), в нарушениях сна и в постоянном страхе или гневе. Один из основных симптомов ПТСР — эмоциональное избегание: травмированный человек ограждает себя от неприятных эмоций, связанных с пережитым. К сожалению, из-за этого симптомы ПТСР лишь усугубляются, поскольку подавляемые эмоции обычно усиливаются, пытаясь проникнуть в сознание. На то, чтобы не допускать их туда, расходуются силы, которые в ином случае помогли бы справиться с подавленностью, поэтому люди, страдающие ПТСР, часто бывают легковозбудимыми.
Судя по некоторым данным, самосострадание помогает преодолеть ПТСР. Например, было проведено исследование с участием студентов с симптомами ПТСР, проявившимися после травмирующих событий (автокатастрофа, пожар, угрожающая жизни болезнь и т. д.), и у тех студентов, кто проявлял к себе больше сострадания, симптомы оказались менее выраженными[91]. В частности, у них реже наблюдались признаки эмоционального избегания и им было легче переносить мысли и чувства, связанные с пережитым. Когда ты готов пережить болезненные эмоции и воспринять их сочувственно, они меньше вмешиваются в повседневную жизнь.
Самосострадание позволяет со спокойным мужеством лицом к лицу встретить нежелательные эмоции. Поскольку мы не можем убежать от болезненных чувств, лучше всего отчетливо, но сострадательно пережить их такими, какие они есть в настоящий момент. Все переживания когда-нибудь проходят, поэтому, если мы позволим себе побыть со своей болью, она сможет пройти до конца свой естественный путь по колоколообразной кривой: усилиться, достигнуть пика, пойти на убыль и наконец исчезнуть. Как написано в Библии, «и это тоже пройдет»[92]. Или, как сказал Будда, все эмоции неизбежно разрушаются, тают и исчезают. Болезненные чувства временны по природе своей. Со временем они ослабнут, если мы не будем длить и усиливать их, сопротивляясь им и их избегая. Так что единственный способ освободиться от изнуряющей боли — побыть с ней, такой, какая она есть. Единственный выход — это путь насквозь. Нам нужно, утешая себя, смело повернуться лицом к своему страданию, чтобы время смогло залечить все раны.
Пенни (46 лет, разведена, торговый представитель) жила в постоянной тревоге. Когда ее 21-летняя дочь Эрин, учившаяся в колледже в другом городе, не звонила ей по нескольку дней, Пенни тут же решала: что-то случилось. Она отправляла дочери встревоженные сообщения, спрашивала, все ли в порядке; ей казалось, что отсутствие новостей — это плохая новость. А когда Эрин бывала дома и, разговаривая по мобильному, вскрикивала что-то вроде «О нет!» — Пенни вмешивалась в разговор с лихорадочным «Что случилось, что случилось?». Эрин любила маму, но ей не хотелось ехать домой на каникулы — из-за того, что мама всегда бывала такой напряженной и нервной. Пенни об этом знала и сурово осуждала себя за то, что она такая дерганая и беспокойная. Она не хотела быть такой.
Эрин была убеждена, что тревожность матери связана с незалеченной эмоциональной травмой. Отец Пенни пропал без вести в бою во время войны во Вьетнаме, когда девочке было всего шесть лет. У матери Пенни, когда ей об этом сообщили, произошел нервный срыв, и Пенни два года воспитывала бабушка, пока мать не смогла снова о ней заботиться. Отца Пенни так и не нашли, а самой ей так и не довелось толком о нем погоревать. В результате, когда родилась Эрин, в Пенни поселился иррациональный страх: она боялась потерять дочь, как потеряла отца, и тревога пронизала всю ее жизнь.
Однажды Эрин побывала на лекции о самосострадании в своем университете и стала убеждать мать, что той нужно проявлять к себе больше сострадания. «Мам, я хочу, чтобы ты была счастлива, — сказала она, — и думаю, это тебе поможет. И еще я думаю, что от этого наши отношения станут лучше».
Пенни — главным образом, из любви к дочери — поборола свое нежелание и решилась пройти курс психотерапии, причем выбрала специалиста, который активно применял метод самосострадания. Она хотела наконец разобраться со своим беспокойством и, кроме того, справиться с болью от потери отца. Психотерапевт посоветовал ей продвигаться не спеша, переживая за раз не более того, что для нее комфортно.
Сначала Пенни постаралась с сочувствием отнестись к беспокойству, которое она испытывала во взрослом возрасте. Вскоре она начала понимать, как много страдала оттого, что в любой момент холодные пальцы страха готовы были сжать ее сердце. Психотерапевт мягко напомнил Пенни, что подобная тревога — невероятно распространенное явление; миллионы и миллионы людей сталкиваются с ней изо дня в день. Со временем Пенни научилась меньше осуждать себя за беспокойство и стала пытаться утешать себя в страданиях, которые ей причинял беспрестанный неконтролируемый страх. Затем, почувствовав себя к этому готовой, она обратилась к источнику этого страха — к тому, что совсем маленьким ребенком потеряла сразу и мать, и отца.
Прежде всего Пенни сосредоточилась на сострадании к своей матери; ей казалось, что с этим она сейчас справится лучше всего. Ее сердце разрывалось при мысли о том, какой ужас должна была испытывать мать, когда ее муж пропал без вести и она не знала даже, жив он или погиб. Потом Пенни попыталась ощутить сострадание к себе, вспомнить, как ей было страшно и одиноко, когда отец исчез, а у матери случился нервный срыв. Пытаясь это сделать, Пенни поначалу впала в какое-то оцепенение, она ничего не ощущала.
Психотерапевт попросил ее принести на следующий сеанс свою детскую фотографию — может быть, это поможет. На фото, которое нашла Пенни, она, шестилетняя девочка в малиновом вельветовом платье, разворачивала рождественские подарки. Глядя на этот снимок, Пенни увидела перед собой лицо Эрин. Пенни попыталась вообразить, что бы почувствовала шестилетняя Эрин, если бы такое случилось с ней. И оборона рухнула: Пенни соединилась с шестилетней собой, и на нее нахлынули невероятный страх, смятение и горе, которые она тогда ощущала.
Несколько недель Пенни, вспоминая о своем детстве, могла только рыдать. Она не могла ничего исправить, изменить в том, что тогда случилось. Она не могла сделать так, чтобы с ее дочерью никогда не произошло ничего плохого. Она могла только испытывать боль, печаль, горе, тревогу и страх. И сострадание к себе. Каждый раз, когда она чувствовала, что на нее вот-вот нахлынут негативные эмоции, вспоминала ту свою детскую фотографию. Она представляла, как гладит эту девочку по голове и мягко приговаривает, что все будет хорошо. Беспокойство не проходило, но начало утрачивать свою остроту. Его стало легче переносить, и оно уже не переполняло женщину.
Однажды Пенни пришла на сеанс психотерапии в необычайном возбуждении. «Вчера дома была Эрин, и я услышала, как она сказала по телефону: “Какой ужас! Боже мой!” Мне инстинктивно захотелось тут же потребовать отчета, что случилось. Но я не стала этого делать, а просто позволила себе прочувствовать свой страх. Мне удалось сдержаться и не броситься к Эрин, едва она закончила разговор. Я сказала себе, что, если бы случилось что-то чрезвычайное, она бы мне сообщила. Мне было трудно ждать, но я почувствовала, что справлюсь. Ну и конечно, в итоге выяснилось: дело было в том, что в последнем эпизоде телесериала убили ее любимого героя. Вот и все. Победа!»
Эта история на самом деле — одна из очень многих. Самосострадание — в особенности когда оно сопровождается поддержкой понимающего человека, например психотерапевта, — может круто изменить жизнь человека. Именно поэтому многие клинические психологи начинают включать самосострадание в свой арсенал терапевтических средств.