Понимать особенности эпидемии нарциссизма важно потому, что ее долгосрочные последствия разрушительны для общества. Акцент американской культуры на самолюбовании привел к переходу из реальности в страну претенциозных фантазий. У нас есть фиктивные богачи (с ипотеками, по которым выплачиваются только проценты, и с кучей долгов), фиктивная красота (с пластической хирургией и косметическими процедурами), фиктивные спортсмены (с препаратами, улучшающими результаты), фиктивные знаменитости (благодаря реалити-шоу и YouTube), фиктивные гениальные ученики (при обесценивании отметок), фиктивная национальная экономика (при государственном долге в 11 триллионов долларов), фиктивное ощущение собственной исключительности у детей (при акценте на самооценке в семье и в образовании) и фиктивные друзья (при стремительном взлете соцсетей). Все эти фантазии, может, и приятны, но, к сожалению, реальность всегда берет верх. Ипотечный кризис и последовавший финансовый кризис — лишь один пример того, как непомерные желания в конце концов разбиваются о землю[119].
В связи с тем, что ради повышения самооценки у детей учителя и родители так безоговорочно раздают им похвалы, высказывается мнение, что похвала должна быть результатом усердного труда и приложенных усилий, чтобы дети бывали довольны собой, только если они этого заслужили[120]. К чему утруждать себя, стараться хорошо себя проявить, если за посредственную работу хвалят не меньше, чем за превосходную? За этими рассуждениями смутно маячит идея, что похвала и критика, привязанные, соответственно, к успеху и провалу, прекрасно мотивируют человека и что лишь один из двух сценариев должен в итоге оставлять у человека ощущение удовлетворенности собой. Но, к сожалению, судя по многочисленным данным, ситуация, когда самооценка зависит от каких-либо условий, то есть когда мы довольны собой только в случае успеха и недовольны собой в случае провала, вызывает не меньше проблем, чем ситуация, когда высокая самооценка не имеет под собой никаких оснований.
«Условное чувство самоуважения» — термин, которым психологи обозначают самооценку, зависящую от успеха / неудачи, от одобрения / порицания. Обозначен ряд факторов, часто оказывающих влияние на самоуважение, — например, личная привлекательность, одобрение себе подобных, конкуренция с другими людьми, преуспевание на работе / в школе, поддержка семьи, субъективное ощущение собственной добродетельности и даже мера Божьей любви[121]. Люди различаются в том, насколько их самооценка зависит от степени одобрения в разных сферах. Некоторые люди ставят все на одну карту — например, на личную привлекательность; другие стараются хорошо проявить себя во всем. Исследования показывают: чем больше самоуважение человека зависит от успеха в тех или иных сферах, тем более несчастным он себя чувствует, когда в этих сферах терпит неудачу[122].
Человек с условной самооценкой может чувствовать себя так, словно очутился в машине с безрассудным водителем мистером Жабом[123]: его настроение подвержено резким перепадам, бурное ликование моментально сменяется полнейшей подавленностью. Предположим, вы маркетолог и степень самоуважения у вас зависит от того, насколько успешно вы работаете. Когда вас объявляют лучшим работником месяца, вы чувствуете себя королем, а когда оказывается, что показатели месячных продаж не выше среднего, тут же превращаетесь в нищего. Теперь допустим, что вы уважаете себя больше или меньше в зависимости от того, насколько вы нравитесь окружающим. Вы будете чувствовать себя на седьмом небе, получив комплимент, но грохнетесь в грязь, как только вас кто-нибудь проигнорирует или, еще хуже, покритикует.
Однажды, по моим ощущениям, мне отвесили потрясающий комплимент и одновременно убийственно раскритиковали. Мы с Рупертом, который с детства был заядлым лошадником, решили покататься верхом, и пожилого тренера-испанца, содержавшего конюшни, очевидно, привлекла моя средиземноморская внешность. Желая проявить галантность, он отпустил мне высший, по его мнению, комплимент: «Ты о-о-очень красивая. Никогда не брей свои у-у-усики».
Я не знала, что мне делать: рассмеяться, стукнуть его, сокрушенно понурить голову или сказать спасибо. (Я остановилась на первом и последнем вариантах, но всерьез подумывала и о двух других!) Руперт в это время так смеялся, что просто не мог ничего сказать.
Как ни парадоксально, люди, преуспевающие в сферах, оказывающих влияние на их самооценку, наиболее уязвимы к поражениям. Круглая отличница чувствует себя раздавленной, если получает на экзамене что-нибудь ниже «A», тогда как школьник, привыкший к сплошным «D», ощущает себя на вершине блаженства, умудрившись заработать «C». Чем выше забираешься, тем больнее падать.
Условная самооценка, помимо прочего, вызывает привыкание, и от этой привычки трудно избавиться. Мы испытываем такое удовольствие от мгновенного повышения самооценки, что хотим снова и снова получать комплименты и выигрывать соревнования. Мы все время гонимся за этим кайфом, но, как и в случае с наркотиками и алкоголем, постепенно теряем восприимчивость и нам требуется все больше и больше для того, чтобы «торкнуло». Психологи обозначают эту тенденцию термином «гедонистическая беговая дорожка» («гедонистический» — связанный со стремлением к удовольствиям)[124], уподобляя погоню за счастьем бегущему по тренажерной дорожке человеку, которому постоянно нужно напрягаться для того, чтобы просто оставаться на прежнем месте.
Стремление все время доказывать свою крутизну в сферах, от которых у человека зависит самооценка, может обернуться против него самого. Если ты хочешь выиграть марафон главным образом для того, чтобы быть довольным собой, то что происходит с твоей любовью к бегу? Ты занимаешься этим уже не потому, что тебе это нравится, а для того, чтобы получить награду — высокую самооценку. Поэтому растет вероятность, что ты сдашься, если перестанешь выигрывать забеги. Дельфин прыгает через пылающий обруч только ради угощения, ради рыбки. Но если угощение не дают (если у тебя перестает подскакивать самооценка, ради которой ты так выкладываешься), то дельфин прыгать не станет.
Джини обожала классическое фортепиано и начала учиться играть, когда ей было всего четыре года. Фортепиано было главным источником радости в ее жизни, оно неизменно уносило ее в края, где царили покой и красота. Но в подростковом возрасте мать начала таскать ее на фортепианные конкурсы. И внезапно музыка кончилась. Поскольку формирующееся у Джини самосознание было так тесно связано с ролью «хорошей» пианистки, для нее (и ее матери) имело огромное значение, какое место — первое, второе или третье — она займет на конкурсе. А если она не занимала призовое место, то чувствовала себя совершенно никчемной. Чем сильнее Джини старалась играть хорошо, тем хуже она выступала, потому что думала больше о конкурсе, чем о музыке. К моменту поступления в колледж Джини совсем забросила фортепиано. Она уже не получала от него никакой радости. Такие истории часто рассказывают и художники, и спортсмены. Когда самооценка начинает зависеть исключительно от показателей, то, что раньше было величайшей радостью, уже кажется сплошным изнурительным трудом, и удовольствие превращается в боль.
Люди наделены способностью к саморефлексии и формированию представления о себе, однако мы легко путаем эти мысли и представления с реальностью. Мы словно замещаем вазу с фруктами с натюрморта Сезанна настоящими фруктами, путаем полотно, покрытое краской, с реальными яблоками, грушами и апельсинами, на нем изображенными, и расстраиваемся, обнаружив, что не можем их съесть. Наше представление о себе, конечно, не есть наше реальное «я». Это просто изображение — порой верный, но чаще весьма неточный портрет наших привычных мыслей, эмоций и поступков. И, как ни печально, широкие мазки, которыми написано наше представление о себе, даже приблизительно не передают сложность, утонченность и удивительную суть нашего настоящего «я».
Тем не менее мы так прочно идентифицируем себя со своим мысленным образом, что иногда нам кажется, будто от того, позитивный у нас получится автопортрет или негативный, зависит наша жизнь. На подсознательном уровне мы рассуждаем так: если мой образ, который я себе рисую, совершенен и желанен, значит, я совершенен и желанен и, следовательно, другие люди будут принимать меня, а не отвергать. Если образ, который я себе рисую, имеет изъяны и отталкивает, значит, я ничего не стою и меня будут отвергать и изгонять. Обычно наши мысли по таким вопросам окрашены либо в белый, либо в черный цвет: или я весь из себя замечательный (уф! вздох облегчения), или я весь из себя ужасный (и можно поставить на себе крест). Поэтому любая угроза нашему представлению о себе подсознательно воспринимается как реальная угроза, и мы откликаемся на нее с решимостью солдата, защищающего свою жизнь.
Мы цепляемся за свою самооценку так, точно она надувной плот, который спасет нас — или хотя бы удержит на поверхности положительное самоощущение, столь нам необходимое, — но оказывается, что в плоту зияет дыра и из него со свистом выходит воздух. На самом деле все обстоит вот как: иногда мы проявляем хорошие качества, а иногда плохие. Иногда мы совершаем полезные, продуктивные поступки, а иногда вредные и неадекватные. Но эти качества и поступки нас отнюдь не определяют. Мы глагол, а не существительное; процесс, а не фиксированное нечто. У нас — изменяющихся, подвижных существ — поведение варьируется в зависимости от времени, обстоятельств, настроения, обстановки. Однако мы об этом часто забываем и продолжаем, неумолимо подхлестывая себя, гнаться за высокой самооценкой — этим ускользающим священным Граалем, — пытаясь отыскать наконец незыблемый ящик с надписью «хороший» и накрепко себя в него втиснуть.