Психотерапевты, консультирующие пары, дают мудрый совет: каждый из партнеров, прежде чем говорить о своих чувствах, должен сказать партнеру, как он понимает его чувства: «Я знаю, что тебе нравится кататься верхом и что ты хочешь насладиться этим до того, как наступит жара, но когда ты уезжаешь, я чувствую себя очень одинокой, поэтому мне хотелось бы, чтобы в следующий уик-энд ты больше времени уделил мне». А он мог бы сказать: «Я могу понять, что ты чувствуешь себя брошенной, когда я провожу выходные с друзьями, но ты же знаешь, как это для меня важно. Скоро наступит жара, и я не смогу так много ездить верхом». Впрочем, порой в разгар ссоры нам бывает трудно отстраниться от собственных эмоций, по-настоящему выслушать партнера и подтвердить понимание его чувств. Но если я буду ждать, пока партнер даст мне то, что мне необходимо, а он будет ждать, пока я дам ему то, в чем нуждается он, все это затянется надолго. Вот тут-то и приходит на помощь самосострадание.
Если вы, испытывая сострадание к себе, подтверждаете собственные чувства, мягко напоминая себе, что они вполне естественны, вам не придется повышать голос ради того, чтобы быть услышанным. Вы можете сами сказать себе все, что хотели бы в данный момент услышать. Например: «Мне так жаль, что ты обиделась и чувствуешь себя заброшенной. Чем я могу помочь?» И поскольку ваши чувства поняты и забота о вас проявлена (пусть вы и сделали это сами), вы более спокойно сможете выслушать аргументы партнера и посмотреть на все с его точки зрения. Чем меньше хвороста будет подброшено в костер, тем скорее конфликт погаснет.
Наука доказывает, что самосострадание на самом деле улучшает качество взаимоотношений. Мы недавно провели исследование с участием более чем ста пар — измеряли уровень самосострадания участников и спрашивали, до какой степени они удовлетворены своими взаимоотношениями[184]. Мы также просили каждого участника описать поведение партнера. Был ли он заботливым и тонко чувствующим или требовательным и контролирующим? Заводился ли с полоборота или с ним можно было все обсуждать? Это помогло нам увидеть, что у людей с высоким уровнем самосострадания романтические взаимоотношения были лучше, а партнеры описывали их как более любящих, поддерживающих и понимающих.
Мы также определяли уровень самооценки участников, хотя и не предполагали, что у обладателей более высокой самооценки и взаимоотношения будут лучше. Когда партнеры угрожают нашей самооценке, мы часто начинаем злиться, ревновать, защищаться, и это приводит ко множеству проблем[185]. А уж когда самооценка зашкаливает и превращается в нарциссизм, это прямая дорога к эгоизму и манипулированию, что уж точно нельзя назвать ключом к продолжительному счастью[186].
Результаты нашего исследования указывают на то, что взаимоотношения у самосострадательных людей на самом деле счастливее, чем у тех, кому самосострадания недостает: партнеры чаще говорили о самосострадательных участниках как о людях понимающих и не склонных осуждать. Умеющие сострадать себе люди старались уважать мнение партнера и пытались принять его точку зрения вместо того, чтобы пытаться изменить его. Их также называли более заботливыми, любящими, понимающими и склонными обсуждать проблемы взаимоотношений. При этом и мужчины, и женщины, обладающие самосостраданием, охотнее предоставляли партнерам свободу и автономию во взаимоотношениях, чем те, кто самосострадания почти не ведал, побуждали партнеров к самостоятельным решениям и к следованию собственным интересам. Напротив, о тех, кому не хватало самосострадания, говорили как о менее любящих и более критически настроенных по отношению к партнерам. Они стремились к контролю, пытались управлять своей «половиной». О них также отзывались как о людях самовлюбленных, упорно добивающихся, чтобы все шло в соответствии с их желаниями.
Следует также отметить, что высокая самооценка — далеко не главное зло для многих пар. Счастливые, здоровые взаимоотношения не очень-то зависят от самооценки, и партнеры не считали обладателей высокой самооценки более восприимчивыми, заботливыми и участливыми, чем те, кто ценил себя не столь высоко. Другими словами, результаты нашего исследования предполагают, что самосострадание играет важную роль в процветании взаимоотношений, а вот высокая самооценка необязательно идет им на пользу. Самосострадание поощряет стремление к общности, когда личные нужды и потребности партнеров сбалансированы и переплетены. Самооценка же более сфокусирована на собственном «я» и усиливает соревновательность между потребностями партнеров.
Чтобы достичь необходимой вам близости с другими, надо прежде всего почувствовать близость и связанность с самим собой. Чтобы в полной мере оказывать заботу и поддержку тем, кто для вас важен, вы должны иметь эмоциональные ресурсы, необходимые при столкновении с трудностями жизни. Относясь к собственным нуждам с любовью и пониманием, вы обретете большую самодостаточность. А принимая тот факт, что ни вы, ни ваши отношения никогда не будут идеальными, обретете способность радоваться им, а не сравнивать с представлениями о том, какими они должны были быть. Сказка про Золушку и прекрасного принца — всего лишь сказка, в реальной жизни такого не бывает (к тому же герои там слишком «плоские» и, скорее всего, вскорости смертельно наскучат друг другу). Самосострадание по-доброму относится к несовершенствам, создавая плодородную почву для цветения настоящей романтической любви.
Как я уже упоминала, мы с Рупертом включили в наш брачный обет обещание помогать друг другу обрести большее самосострадание. Это были не пустые слова, а серьезное обязательство стать такими по отношению к себе и друг к другу, чтобы наши взаимоотношения изменились радикальным образом. Более того, мы предприняли конкретные шаги. В частности, нашли практику, особенно эффективную при спорах, — «перерыв на самосострадание». Такие перерывы создают пространство, в котором мы можем не только успокоиться, но и проявить сострадание к себе в той трудной ситуации, в которую сами себя загнали. Такая практика полезна по целому ряду причин. В частности, она помогает исцелить наши израненные «я» — полезный прием, поскольку причиной многих ссор бывает желание защитить мнение о самом себе.
Приведу типичный пример. Как-то раз Руперт разозлился на меня из-за того, что я постоянно встревала в дискуссию, которую он вел с приятелем. Тогда британское правительство обсуждало запрет на псовую охоту на лис (которую в 2004 году все-таки запретили). Руперт обожает скакать верхом по полям да рощам, поэтому для него это вполне нормальный вид спорта, а я вегетарианка. Вряд ли стоит говорить, что наши взгляды на этическую составляющую галопирования по сельской местности вслед за собаками, гонящимися за несчастной лисой, мягко говоря, не совпадали. Но проблема заключалась не в моем мнении, а в том, что я постоянно прерывала Руперта, не давая ему возможности высказать свою точку зрения. После того как друг ушел, Руперт мягко упрекнул меня в том, что я постоянно влезала в его разговор. Но вместо того, чтобы мило извиниться, я подлила масла в огонь, предположив, что Руперт с его отношением к охоте на лис — просто упертый и ему нужно изменить свое мнение. Сейчас-то я понимаю, что в тот момент мне стыдно было признать, что я, регулярно его прерывая, вела себя отвратительно, даже если я действительно считаю, что это жестокий спорт. Чтобы спасти самооценку, я попыталась перевести разговор в более благоприятное для меня русло, доказывая, что я права, а Руперт неправ. Это было, конечно, ужасно глупо, потому что Руперт получил двойной удар: сначала его затыкали перед другом, а потом оскорбила собственная жена. Ну и началось…
К счастью, пока дело не зашло слишком далеко, мне удалось — в промежутке между пулеметными очередями — пискнуть «перерыв на самосострадание». Мы несколько минут посидели с закрытыми глазами, сострадая себе. Я осознала, что это вполне по-человечески — захотеть выразить мнение по вопросу, к которому я неравнодушна. И я вовсе не хотела заткнуть Руперта, меня просто понесло. Так что я смогла извиниться. «Знаешь, а ты прав, — сказала я. — Это было очень грубо с моей стороны — обрывать тебя, конечно, тебе это было неприятно. Прости, пожалуйста. И хотя я по-прежнему не согласна с твоим мнением, справедливости ради следует сказать, что ты сделал несколько очень важных замечаний, но я не была готова к ним прислушаться».
Руперт, со своей стороны, посочувствовал своему разочарованию и раздражению и, когда я сказала, что понимаю его состояние и готова выслушать его аргументы, оттаял и принял мои извинения. Ему больше не хотелось защищаться, а после сеанса самосострадания он успокоился и стал более восприимчивым. Он признал, что многие из моих соображений также имеют право на существование, и завершилось все продуктивной дискуссией о недостатках и достоинствах охоты на лис, в результате которой мы пришли к консенсусу, на который я и рассчитывать не могла. В тот год Руперт на лис не охотился, но не для того, чтобы угодить мне. Просто свойственное ему сострадание позволило подумать о лисах, а не о той культуре, в которой он вырос. (Он по-прежнему преодолевает в седле деревенские изгороди, но при этом гордится своей высокой моралью, поскольку ради того, чтобы прыгать на лошади через заборы, он больше не обязан гоняться за бедной зверушкой.)
Конечно, мы с Рупертом, бывает, ссоримся, и по вопросам куда более серьезным, чем оскорбленное эго или разные высокие материи вроде аморальности охоты на лис. У многих развиваются модели реакций, которые ничем не помогают взаимоотношениям, модели, которые обычно формируются как ответ на детские травмы. Я, например, называю свою модель «обиженная девочка». Поскольку в детстве я считала себя брошенной отцом, в отношениях с мужчинами часто чувствую себя обиженной и заброшенной. Эта модель была особенно сильна в наши с Рупертом первые годы. Я уже упоминала, что познакомилась с ним во время работы над диссертацией в Индии. Руперт тогда собирал информацию для путеводителя по Южной Индии. После того как мы поженились, Руперт продолжал зарабатывать на жизнь статьями для журналов о путешествиях. И хотя я прекрасно понимала, что такая работа требует частых поездок, я по-прежнему, стоило ему получить новое задание, вела себя как покинутая девочка. Дулась, когда муж уезжал, ныла, когда возвращался, и все, что бы я ни говорила, было пронизано чувством покинутости и обидой.