Увы, разве мы не сохраняем в памяти на всю жизнь какие-то мимолетные случайные встречи, хотя не слышали даже голоса, а может, и встречного взгляда не видели?
Более того, мнится порой, что именно тот человек, с которым лицом к лицу ты ехал в метро три остановки бог знает сколько лет назад, и был твоей судьбой, и тебе следовало, бросив все, идти за этим человеком куда бы то ни было, даже если пришлось бы воевать из-за него с кем угодно.
К 1962 году, когда Гей только-только познакомился с Алиной, водородная бомба, как известно, была уже изобретена и хорошенько опробована.
Правда, пока еще не на людях.
Газеты всего мира писали, что это чудо науки превзошло все ожидания.
Водородная бомба оказалась во много раз мощнее бомбы атомной, что было наглядным свидетельством прогресса мировой науки.
Для сравнения американцы брали, естественно, американские же атомные бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, что было само по себе противоестественно, хотя об этом никто вслух не говорил.
И ученые люди очень детально, живописно себе представляли, что же это такое, их новое чудо науки, ибо атомная бомба не так давно была хорошенько опробована в частности на людях.
Одним словом, к этому времени самых разных бомб, опробованных уже хорошенько и пока еще недостаточно хорошо, было накоплено в мире вполне достаточно, чтобы от мира ничего не осталось.
Значит, на воссоздание в будущем этого момента из прошлого потребуются атомы и молекулы отнюдь не розового цвета, а самого мрачного, жуткого.
Такие дела.
Но миру, казалось, всерьез ничто не угрожает.
Более того, примерно в это же время новоявленный лидер одной из стран заявил, что очень скоро часть человечества будет жить в невиданных социальных условиях — имелось в виду, конечно, положительных, потому что отрицательными уже никого нельзя было удивить.
Трудно сказать, что думала об этом та часть человечества, которую ожидала столь завидная доля, но что касается Гея, то в ту пору он думал только о том, что любит Алину, и пока еще не спрашивал себя, чем же все это кончится, как, впрочем, не задавал себе и другого вопроса — с чего же все началось.
То ли потому, что в это время почти никто не допускал и мысли о реальной возможности ядерной войны, то ли оттого, что заверения лидера сильно подействовали тогда на Гея, а может, просто-напросто потому, что он сразу же безоглядно поверил в Алину, ибо ему хотелось в кого-то верить, — воспоминание о той поре, как ни странно, возникало преимущественно в розовом цвете.
Точнее будто бы с розовой подсветкой.
Волнуясь, он машинально заказал той же официантке, что и в прошлый раз, два стакана кефира.
Сразу два!
Чтобы не мелочиться.
Гулять так гулять, посмеялся Гей над собой, не спуская с шатенки взгляда.
И вот прошло много лет.
Пророчество красноречивого лидера, как и следовало ожидать, не сбылось.
Мир капитализма, как говорят и пишут, наглядно проявил все свои язвы: кризис экономики стал глобальным, структурным; процесс инфляции стал необратимым; рост безработицы стал чудовищным; дороговизна жизни стала вопиющей…
Зато водородных бомб, которые стали скромно именовать ядерными устройствами, будто имелось в виду нечто для научных целей, накопилось в мире столько, что можно было запросто уничтожить дотла абсолютно все существующие в мире социальные системы — от самой высокоразвитой до первобытнообщинной, которую недавно обнаружили где-то в джунглях.
И чем же это кончится? — спрашивал себя Гей.
И однажды он все-таки задал этот вопрос Бээну.
Во время последней поездки в Лунинск…
Между тем в нише при свечах пили отнюдь не кефир. Наверно, квас «Коллекционный». Хотя и не орали при этом «горько». В моду входил новый свадебный обряд.
Шатенка в розовом неотрывно смотрела на него.
Бээн появился в Лунинске вскоре после второй мировой войны, которая разделила Европу на два лагеря.
Именно так это называется.
Всю войну Бээн провел в Сибири, он что-то строил там и стал как бы сибиряком. При случае он заявлял:
— Со мной связаны многие страницы Сибири.
Конечно, это было его неофициальное высказывание, для узкого круга.
Гей полагал, естественно, что правильнее было бы сказать: «С моим именем связаны…» — если уж нельзя умолчать об этом. И он каждый раз с трудом сдерживал себя, чтобы вроде как ненароком не отредактировать вслух это высказывание Бээна. Точнее, не сам себя сдерживал, а Георгий тотчас осаживал Гея — да так, чтобы этого не заметил Бээн, разумеется.
Не дай бог, втихомолку отчитывал Георгий, чтобы наш Борис Николаевич услышал твои слова! А то он скажет, не долго думая, что с твоим именем вообще ничего не связано, кроме жалких статей, которые, пожалуй, никто не читает, и никогда не будет связано, даже если ты проведешь в Сибири всю свою жизнь.
Гей помнил, как познакомился с Бээном — во время одного планового мероприятия, именно так это называется. Там, в Лунинске, разумеется, в цехах, точнее, в коллективах элкапэ, то есть Лунинского комбината полиметаллов, ЛКП, которым руководил Бээн. Какое-то всесоюзное совещание там происходило. Гей теперь уж и не помнил какое.
Но сблизился Гей с Бээном в краеведческом музее, точнее, в отделе, посвященном Ленину. Это Гей помнил. И возле музея на фоне горы с портретом Ленина, видимым издали, местный фотограф быткомхоза сфотографировал их — для современного отдела музея. Неожиданно для себя Гей как бы попал в историю.
И поскольку Гей родился в Лунинске, Бээн при случае, будто снисходя, называл его своим земляком, то есть великодушно причислял к замечательному обширному клану сибиряков, что всякий раз обновляло чувство Гея к этому клану.
Как вскоре выяснилось, негаданное землячество с Бээном придало некую официальность частным поездкам Гея в Лунинск, на родину, к истинным землякам, не говоря уже о родственниках.
Более того, поскольку Гей встречался в Лунинске не только с друзьями, но и с Бээном, хотя поначалу это были всего-навсего визиты вежливости, его поездки, как бы с легкой руки самого Бээна, стали называться творческими командировками.
Следовательно, это вынуждало Гея оформлять поездки в своей московской конторе соответствующим образом, что, с одной стороны, избавляло его от обычных трудностей частного путешествия, а с другой стороны — обязывало всякий раз испрашивать по телефону у самого Бээна своеобразное разрешение на поездку в Лунинск, вроде как визу получать, ибо ему, занятому большому начальнику, было сподручнее заранее планировать — именно так это называется — сроки встречи с залетным научным работником, которому, может, вообще больше делать нечего, кроме как разъезжать туда-сюда.
Далее выяснилось также, что, поскольку Гей приезжал в Лунинск не как частное лицо, а как вполне официальное, направленное в творческую командировку, причем лицо, непосредственно связанное с Бээном, коллеги Бээна, точнее, его подчиненные стали, естественно, ожидать от Гея соответствующей творческой отдачи — именно так это называется.
Отдачи в виде статьи хотя бы, если уж не серии статей.
О Бээне, разумеется.
Логично, черт побери!
Ведь если ты летаешь к нему на край земли в творческие командировки, значит, именно Бээн до зарезу нужен тебе для научного творчества.
Как герой статьи.
Герой безусловно положительный.
Потому что, во-первых, герой безусловно отрицательный был бы давно снят с такого большого поста — именно так это называется, а во-вторых, к отрицательному герою не стоит ехать в такую даль, их и в Москве пруд пруди.
Ну разве же не логично?
И тут же, как только стаканы с кефиром торжественно приплыли к нему на подносе, Гей увидел, что шатенка в розовом встала из-за свадебного стола в нише и прямиком пошла… пошла… уж не к нему ли она пошла?
Гей замер.
А потом, когда понял, что она идет и в самом деле к нему, оробел.
И поднялся навстречу.
В последний момент.
Держа Красную Папку под мышкой.
Он и сам себе не мог бы объяснить, как именно догадался, что она идет к нему, не к кому-то другому.
Правда, в той части зала, где находился его столик, не было ни души, и тем не менее…
— Добрый вечер, — сказала она по-русски.
Гей близко увидел ее глаза и голос услышал, грудной, мягкий, ласковый и такой знакомый, родной.
И он выдохнул еле слышно:
— Ты?!
— Наверное, вы путаете меня с кем-то, — сказала она, присаживаясь, хотя Гей не успел еще предложить ей присесть.
Он словно лишился дара речи.
Однако видел уже отчетливо, что это конечно же не Алина, хотя очень похожа на нее.
— Прошу вас, — произнесла она с улыбкой, — сядьте! И дайте мне, пожалуйста, если вам не жалко, стакан кефира. Это как раз то, чего мне хочется весь вечер.
Он опомнился, сел на стул будто подкошенный и торопливо придвинул ей стакан с кефиром, боясь, что она передумает пить, посмеется над ним и встанет, уйдет, оставив его в дурацком состоянии.
Она сделала глоток и вздохнула, как бы освобождаясь от чего-то.
— Ну вот, слава богу! — сказала она и откинулась на спинку стула, всем своим видом говоря, что отнюдь не собирается уходить. — Я вам не помешала?
— Что вы! Нет, конечно…
— Благодарю вас.
Это «благодарю вас» тотчас ему сказало, что она вовсе не соотечественница и уж точно не русская.
— Извините меня, пожалуйста, — проговорил он смущенно, — я и в самом деле принял вас… — он сбился, не зная, как сказать, — принял за жену.
— За чью жену?
— За мою.
Она вяло улыбнулась:
— А я думала, что это лишь у мужчин столько двойников.
— Не понимаю…
— Что же тут непонятного? Вы похожи на моего мужа.
— Вы шутите? — Гей почему-то испугался.
— Ничуть. Можете убедиться в этом сами.
— Он здесь?
— Да, конечно. Там. — Она кивнула, указывая в сторону ниши.
— Этот… — Гей смотрел на усатого, не сводившего, как оказалось, взгляда с них. — Который был рядом с вами и — в церкви, и когда вы подходили к отелю…