И все замялись.
Бээн сказал Мээну:
— Надо было две машины заказывать…
Гей готов был провалиться на месте.
— Я поеду на такси, — сказал он.
— Не надо никаких такси, — махнул рукой Бээн. — Одной машиной уедем…
Гей поглядел на директора. Этот директор был такой же комплекции, как и Бээн. Мээн и предрик были тоже выше средней упитанности. Им и четверым, не считая шофера, тесно будет в машине, куда же впихнуть его, Гея? Разве что в багажник…
— Первым рейсом поедешь ты и ты, — буднично, как бы между прочим, уточнил Бээн, указывая взглядом, и открыл переднюю дверцу, приноравливаясь, как бы втиснуть себя в машину. — А они приедут потом, — это уже предназначалось больше для шофера, как приказание вернуться на аэродром после того, как машина отвезет самого Бээна в гостиницу.
Четверо, не считая Бээна и шофера, переглянулись.
Четверо — это «ты и ты» и «они».
«Ты и ты» — это Мээн и предрик.
Следовательно, «они» — это директор и Гей.
Компания, конечно, приличная, и все же Гей решил уйти на стоянку автобуса, как только уедет Бээн.
Ах, как права была Алина!
И зачем ему нужен этот Бээн?
Но тут, пока Бээн умащивался на переднее сиденье, Мээн что-то сказал ему быстрым полушепотом в вопросительной интонации.
Вроде этого: «Мобыть, Брис Николаич, возьмем с собой этого… социолога?»
Во всяком случае, всем своим напряженным существом Гей уловил и усвоил именно эти звукосочетания.
И самое удивительное было в том, что Бээн сразу же, словно только и ждал этого лепета Мээна, утвердительно кивнул: «Пускай едет».
Все еще не понимая толком, что с ним происходит и как ему надо бы поступить единственно возможным в данной ситуации образом, Гей покорно подчинился свойскому похлопыванию по плечу, с которым Мээн усадил его в машину, открыв перед ним дверцу.
Мээн честно зарабатывал на пельмени!
А Гей так и не спросил Бээна в Москве…
И пока Гей шел с Алиной в свой номер, прислушиваясь к тому, как ощущение тревоги разрастается в нем, будто некая кристаллическая решетка, он вдруг вспомнил, как играл с Бээном в шахматы.
Собственно говоря, Бээн играл точно так же, как и Пророков. У них была одна школа. Одна манера. Один уровень игры. И Гей не мог определить, кто из них был сильнее. Старью соперники!
Но самое замечательное было в том, что и шахматы у них были одинаковые. Нигде больше Гей не видел подобных шахмат. Их делали умельцы Комбината. Мастера на все руки.
Ах, какие это были шахматы!
На малахитовых ножках покоилась большая, из оникса, матово-молочная столешница, разделенная на шестьдесят четыре квадрата, которые, как и фигуры — каждая величиной с бутылку, были сделаны из камня. Белый мрамор, черный лабрадорит…
Лобное место Бээна.
Так, в шутку конечно, Гей называл этот стол.
Разумеется, заглазно.
Хотя его частенько подмывало поведать об этом названии самому Бээну. То-то бы повеселился Борис Николаевич!
Да уж и лобное…
Гей все время проигрывал Бээну.
За исключением последнего случая…
Гей усмехнулся, вспомнив, как он играл с Бээном в шахматы.
Стоило сделать удачный ход, как Бээн изумленно восклицал:
— Постой-постой! Ты откуда пошел?.. Ага, отсюда… Ну-ка давай мы поставим эту хреновину на место… — И Бээн переставлял фигуру Гея туда, где она, может, и не стояла никогда. А потом, уже бодро и даже снисходительно, говорил как бы сам себе: — А на хрена все это нам нужно? А мы возьмем и походим вот так!.. — И он делал второй ход подряд, хотя это считалось, что он всего-навсего перехаживает.
Тут уж с Бээном не смог бы тягаться даже гоголевский Ноздрев. Или тот известный гроссмейстер, который, проигрывая дилетанту, награждал его жетоном с надписью «Победитель».
Словом, Гей, конечно, всегда проигрывал.
— Да ты не расстраивайся, — говорил ему Бээн, — мне и не такие проигрывают, разные там чемпионы…
Но в последний свой приезд к нему Гей сказал:
— Будем играть по правилам.
— А разве мы играем не по правилам? — удивился Бээн, расставляя фигуры.
— Нет, почему же. По правилам. Только у каждого правило — свое. И ваше правило оказывается выше всяких других правил.
— А ну поясни свою мысль…
Гей сжался, но отступать было некуда.
— Я человек плановый, — сказал Гей. — Я родился в стране, где все планируется, даже рождаемость детей. Эта плановость вошла в мои гены. И поэтому я тоже хочу планировать все на много ходов вперед. И меня лихорадит как от простуды, когда мои планы кто-то нарушает, кто признает плановое начало только на словах. То есть кто признает лишь свои планы. Короче, я — за плановую игру. Чтобы не перехаживать!
Бээн долго молчал, будто обдумывал первый ход.
Потом вдруг спросил:
— А почему всегда начинаю я?
— По традиции… — Гей усмехнулся.
— А кто ее устанавливал, эту традицию?
— Вы, кто же еще.
Бээн заерзал в кресле.
— Давай разыграем… — вдруг предложил он, пряча за спину две фигуры разного цвета.
Гею выпало начинать, и Бээн получил мат на семнадцатом ходу.
Бээн ушел в тот раз не попрощавшись…
В номере Гея телевизор был, оказывается, тоже включен.
Адам и Ева…
— Ну знаете! — сказала Алина.
И она ринулась было к этому адскому ящику, чтобы выключить его хотя бы на время, но Гей умоляюще воскликнул:
— Не надо!.. Ради бога, еще несколько минут… Сейчас пойдут любопытные кадры фильма…
Он знал, что говорил.
Он был опытным социологом.
Дело в том, что в поисках самого свежего, оригинального материала социолог Адам наткнулся однажды на статью… где бы вы думали?.. в «Литературной газете»!
Да, да, в той самой, которая выходит в Советском Союзе!
Гей глазам своим не поверил, когда увидел на экране — титульную страницу милой его сердцу «Литературки» с профилями Пушкина и Горького.
Широко образованный Адам, знавший, оказывается, русский язык, купил «Литературку» в центре Парижа, в магазине «Глобус», во время турне по Европе.
Помешивая ложечкой кофе, который сварила ему притихшая Ева, — точнее, как бы что-то осознающая, — Адам сидел в кухне и читал задумчивой Еве отрывки из статьи.
Но сначала, глядя в газету, он риторически произнес:
— Отчего распадаются браки?
Ева вздрогнула.
— Ты спрашиваешь меня?
Адам покачал головой:
— Нет. Я прочитал заголовок. — И он повторил: — Отчего распадаются браки?
Ева опять вздрогнула.
Адам усмехнулся и стал читать:
У двадцатого века множество ярких примет. Это век великих социальных революций и национально-освободительных движений, век кибернетики и атомной энергии, век лазеров и нейтронной бомбы, век научно-технической революции и космонавтики. То и дело мелькают на страницах печати и другие броские определения: «демографическая революция», «зеленая революция», «информационный взрыв». Неудивительно, что рядом с этими поистине грандиозными событиями оказалась не очень приметной и даже «заурядной» революция в брачно-семейных отношениях…
— Потрясающе! — восхитился Адам.
Кажется, он вовремя понял, что разработкой темы внутривидовой борьбы, какой бы научно глубокой и научно обоснованной — именно так это называется — ни была его разработка, никого теперь не удивишь.
— Но слушай дальше…
— Господи, эка новость! — воскликнул он опять. — Нет, надо что-то менять, надо что-то придумать, какой-то новый ракурс, неожиданные взаимосвязи, свежие оригинальные выводы…
Что и говорить, подумал Гей, тема проигрышная.
И тут Ева сказала:
— Неужели ты думаешь, что женщина хочет этой битвы?
Она сказала это как бы снисходительно.
Однако в ее голосе он уловил тревогу…
Вообще с некоторых пор ее будто подменили. Прежде она то и дело впадала в мистицизм, верила в сны, в приметы, в гадание на картах. Господи, до чего доходило дело! Она порой открыто гадала на короля, который по масти отличался от масти законного Адама, темного шатена, то есть вместо крестового короля загадывала короля червового! А рыжим, огненно-рыжим был как раз Эндэа. Этакий мухоморчик. Сухонький. Маленький. Куда ниже самого Адама, хотя у того был весьма средний рост по нашим акселеративным временам, всего метр семьдесят четыре, рост Аполлона, утешительно говорил себе Адам. И его подмывало сказать Еве язвительно: «Погадай уж тогда на валета. Эндэа на короля не тянет». Но Ева опережала его, роняя как бы между прочим: «Я на Адамника гадаю… как он там в своем училище…»
И вот все это кончилось.
Ева стала реалисткой.
Критический момент распада на атомы и молекулы был предотвращен.
— Да, но ты послушай, Ева, дальше!..
Семья является важнейшим объектом социально-экономической и демократической политики, предметом постоянной заботы нашей партии и государства. В последние годы ЦК КПСС и Совет Министров СССР приняли несколько постановлений, касающихся укрепления семьи. Большие задачи поставлены и перед советскими учеными — демографами и социологами, психологами и педагогами, экономистами и философами, правоведами и медиками. Они работают над созданием комплексной программы по укреплению брака и семьи в СССР.
— Это просто потрясающе! — восхитился Адам. — Программа по укреплению брака…
— Счастливые… — тихо сказала Ева.
— Да, но автор, — сказал Адам, глядя в газету, — реалист…
В то же время было бы неосторожно и опрометчиво уповать только на помощь семье со стороны общества и государства. Ясно, что, даже при самых оптимальных материальных и жилищных условиях все равно не исчезнут семейные драмы, останется в семейной жизни сфера, которая не подвластна никому — только двоим выбравшим друг друга, когда решают только двое — ОН и ОНА.
— Вот это верно! — Адам вздохнул и отложил газету — Копирайт. Вэ Сысенко. Кандидат философских наук. Ай да кандидат!