– Хватит, Масанори ланши, – сказал Катоно.
Аой поняла, что пол под ногами дрожит в такт биению сердца, отзываясь на ненаправленную силу Земли. На миг кольнул стыд, но через миг она поняла, что Катоно даже не собирался делать выговор.
Его слова были именно тем, чем прозвучали. Ему хватило рассказанного, и он просил не мешать, дать приступить к работе.
Аой отступила назад, коснувшись броши. Катоно неспешно осмотрелся, переводя глаза с одной стены на другую, словно проникая взглядом под чистую поверхность.
А потом он поднял руки, и воздух задрожал от силы творимого волшебства.
Потом, обдумывая случившееся, Масанори Аой пыталась подобрать слова для того, что увидела на лице Катоно Тэна, того, как оно изменилось. Она сумела найти лишь странное определение.
«Сосредоточенное счастье».
Предельное внимание, полное погружение в свою задачу, в понимание того, что и как надо сделать. И невыразимые словами счастье и радость от того, что он это делает, что он осознает и творит. Свет в глазах, проступающий сквозь лицо и читающийся в каждом движении, свет, возжигаемый лишь тем, чему человек посвятил жизнь и душу.
Но эти слова Аой нашла позже. Сейчас же она с ослепительной ясностью поняла, почему Катоно Тэн одевается и ведет себя именно так. Ничто в его одежде, голосе и лице не влияло на рассказ заказчика. Ничто не подталкивало собеседника к выбору тех или иных слов. Ничто, кроме воли говорящего, не определяло то, что он скажет об ушедших.
Знание, полученное с предельной чистотой. Важнейший ход, когда речь идет об именах тех, кого больше нет.
И о Воплощении их образов, сплетенных из имен и воспоминаний.
Сила хлынула из кончиков пальцев Катоно Тэна, заплясала тысячами невидимых кисточек на чистых стенах. Полуоформленные образы возникали, менялись, пропадали, появлялись снова, вертелись в круговороте моментально сменяющих друг друга идей и впечатлений.
Аой застыла на месте, даже не пытаясь уследить за меняющимися силуэтами и красками. Она знала, что происходит, даже не владея ни Именованием, ни Воплощением.
Ведь для этого она и оплатила визит Катоно Тэна. Одного из немногих магов-художников Империи. И единственного, кто творил исключительно посмертные портреты, рискуя и опираясь на имена ушедших.
Аой не знала, сколько они простояли так: погрузившийся в свое волшебство художник и безмолвная хозяйка дома. В какой-то миг у нее закружилась голова от сотен образов, она закрыла глаза и лишь вслушивалась в шелест чужой магии.
А потом все стихло.
– Они здесь, – сказал Катоно.
Аой медленно открыла глаза и задохнулась.
Много позже она будет гадать, что именно Катоно понял из ее рассказов, что – удачно угадал, а что – уловил чувствами Именователя. Но эти раздумья, опять же, придут потом.
А сейчас она смотрела на свою семью.
Вэньян улыбался со стены, бросив ладонь на рукоять меча и помахивая свитком с печатью. Достанешь, сестричка? Угадаешь, за чем я ездил в столицу области?
Асано смотрел с серьезной заботой, забросив за спину безупречно заплетенную косу. Ну что же ты снова ничего теплого не накинула? Знаю про твои Искусства, но осторожных предкам и беречь не надо.
Нин сидела, чинно сложив руки на коленях, но глаза лукаво искрились. А спорим, я дольше по-придворному просижу, пусть и маленькая? Спорим, а?
Трое младших на одной стене. И двое старших на другой.
Родители стояли вместе, и казалось, что серебро в волосах отца плавно продолжается паутинкой узора на платье матери. А свет, игравший на ее коже, был точно таким же, как и наполнявший почти готовое ожерелье в отцовских руках.
Они смотрели на своих детей с едва заметными улыбками, и Аой видела, что вот еще миг – и Кайто с Цзяо поглядят друг на друга, поцелуются взглядами. Как всегда. Как было.
Аой медленно двинулась с места. Коснулась руки отца, вздрогнула, ощутив тепло. Провела кончиками пальцев по протянутой к ней ладони матери. Отошла к противоположной стене, снова протянула руку. Темные волосы сестры. Руки братьев.
Прощайте. И здравствуйте. Снова и снова.
– Они именно такие, какими были, – сказала Аой вслух.
– Нет, – покачал головой Катоно.
Слово прозвучало неожиданно ярко, с чувством. Аой взглянула на него с удивлением, но тут же поняла: работа завершена, художнику больше не надо отстраняться от разговора.
– Они такие, какими вы их помните, – продолжил художник. – Это лишь одна грань того, какими они были.
– Верно, – спокойно согласилась Аой. – Но иной у меня нет. И все, кто жил в этом доме, заслуживают памяти любящего человека.
Щека Катоно Тэна слегка дернулась. Аой бы и не заметила, не будь движение мышц на ранее бесстрастном лице столь внезапным.
– Вы не согласны? – спросила она.
– Есть иные мнения, – Катоно чуть заметно пожал плечами. – Есть люди, которым важно, чтобы кого-то помнили только так, как они хотят. Любовь к этому не имеет никакого отношения. Желание сохранить добрую память – тоже.
Он снова дернул щекой.
– От таких заказов я всегда отказываюсь.
Аой медленно кивнула. Потом задумалась, пытаясь поймать очень странное ощущение, дать ему имя. Медленно обвела взглядом стены, с которых смотрела ее семья.
– Подождите минуту, Катоно таншен, – попросила она и быстро удалилась в свою комнату. Там остановилась перед зеркалом и несколько секунд смотрела на себя. Потом прикрыла глаза, твердо кивнула и потянулась к шкатулке с украшениями.
Когда Аой вернулась, ее платье было заколото брошью со сложным узором. А серебряного журавля она молча протянула художнику.
– Но она же вам дорога, – удивленно сказал Катоно, чуть-чуть приподняв брови.
– Дорога, – согласилась Аой и оглянулась на стены с лицами родных. – Но сейчас именно она породила мои слова, а те – картины. Мне теперь…
Она закончила фразу неловким жестом. Сама не была уверена, какими словами выразить то, что чувствовала.
Художник понял, и молча взял брошь. Она странно смотрелась на крепкой мужской ладони, выделялась светлой вспышкой на коже.
– Я всегда хотела путешествовать, – со вздохом сказала Аой. – Теперь на это не будет времени.
Она снова поглядела на брошь. И добавила:
– Но журавль должен лететь. Это правильно.
Катоно Тэн внимательно посмотрел ей в глаза. Потом медленно достал из рукава кусочек шелка, завернул в него брошь.
И улыбнулся.
Аой на миг задохнулась: улыбка вспыхнула неожиданно, исчезла так же быстро, но осталась в памяти. Словно она стояла перед суровой крепостью, а потом кто-то внутри зажег золотые фонари, наполнив мир вокруг теплым мягким светом.
– Я благодарю вас, Масанори ланши, – поклонился Катоно. – Мне было очень приятно здесь работать.
– Я благодарю вас, Катоно таншен, – эхом отозвалась Аой с подобающим поклоном. – Вы всегда будете желанным гостем в этом доме.
Она ненавязчиво выделила слово «гость». Катоно уловил оттенок и серьезно кивнул.
Он покинул дом через несколько минут, подобающим образом попрощавшись с хозяйкой. Аой же бестрепетно переступила порог кабинета. Села за стол, задумчиво посмотрела на бумаги, заключавшие в себе дела семьи. Предстояло еще очень много работы.
Но теперь она знала: стоит ей сделать несколько шагов – и она по-прежнему сможет посмотреть в глаза тем, кто всегда ей помогал. И одна мысль об этом вливала силы потоком полноводнее Старой Реки.
Аой решительно пододвинула ближайший свиток и коснулась кисти.
На лице главы рода Масанори играла задумчивая улыбка.
Семьдесят шесть лет спустя Катоно Тэн снова будет сидеть под картиной с изображением серебристой ивы и слушать рассказ о Масанори Аой, уже давно получившей прозвище Феникс Масанори. На этот раз с ним будут говорить многие люди, и художнику потребуется больше времени, чтобы создать образ, сотворенный ее именем. Воплощенный портрет будет заключать в себе частичку памяти каждого из домочадцев, отражать все грани того, какой она осталась в их памяти.
И ее платье будет заколото брошью в виде журавля.
Тайные печати
– Заходите, заходите! – радушно приветствовал гостей хозяин. – Быстрее, уважаемые господа, пока снегом совсем не завалило!
С неба падали крупные хлопья; снегопад этим вечером выдался сильный, и тропа, по которой оба путника добрались до гостиницы, уже практически исчезла. Вечер еще только близился, но небо полностью закрыли тучи, преграждая дорогу солнечным лучам и погружая землю в сумерки.
– Позвольте, я ваших лошадей заведу, – хозяин, поправляя наброшенную на плечи меховую накидку, засуетился вокруг коней, уводя их к конюшне. Путники поспешили к дому.
Только внутри, оказавшись в тепле, они позволили себе перевести дух, сбросить капюшоны и оглядеться.
Гостиница с подходившим погоде названием «Тихий снег» мало чем отличалась от сотен таких же заведений по всей империи. Прямоугольный зал с входной дверью на юг, лестницей на второй этаж у восточной стены и выходом на кухню – у западной. Десяток круглых столов и широкая изогнутая стойка для хозяина у северного конца зала. Ровно десять покрытых резьбой деревянных колонн поддерживали потолок, с крюков свисали бумажные фонари, и свет, проходя сквозь замысловатые прорези в бумаге, создавал из теней удивительный узор.
– Позвольте вашу одежду, господа, – приблизилась невысокая девушка в скромном сером платье служанки. Немногочисленные гости с интересом оглянулись на новоприбывших.
– Да, конечно, – невысокая изящная женщина сбросила дорожную одежду, с досадой посмотрев на оставшиеся на полу лужицы. В свете ламп сверкнула изумрудная ткань дорогого халата, украшенного золотистой вышивкой.
Ее спутник тоже освободился от верхней одежды, поправил меч на поясе. Толстая рубашка и прочный жилет, крепкие мускулы и пара шрамов на щеке не оставляли сомнений – воин, телохранитель.
Служанка скользнула в сторону, гости же прошли к столикам.
– Кошмарная погода, госпожа, не правда ли? – заговорил полноватый мужчина с ухоженной бородкой, облаченный в темно-синий халат.