suigeneris, которой облечены общие действия и верования, когда они прочно установились, то оно относится ко
второй категории отмеченных нами фактов. Рассмотрим эту категорию и прежде всего спросим себя, в каком
смысле ее можно назвать подражанием.
Категория эта отличается от предыдущей тем, что она не предполагает воспроизведения какого-либо
образца. Когда следуют известной моде или соблюдают известный обычай, то поступают в этом случае так, как поступали и поступают ежедневно другие люди. Но уже из самого определения следует, что это
повторение не может быть вызвано тем, что называется инстинктом подражания; с одной стороны, оно
является как бы симпатией, которая заставляет нас не оскорблять чувства окружающих нас людей, дабы не
испортить хороших отношений с ними; с другой стороны, оно порождается тем уважением, которое нам
внушает образ мыслей и действий коллектива, и прямым или косвенным давлением, которое оказывает на нас
коллектив, дабы предупредить с нашей стороны всякое диссидентство и поддержать в нас это чувство
уважения. В данном случае мы не потому воспроизводим тот или иной поступок, что он был совершен в
нашем присутствии, что мы получили о нем сведения, и не потому, что нас увлекает воспроизведение само по
себе, но потому, что он представляется нам обязательным и в известной степени полезным. Мы совершаем
этот поступок не потому просто, что он был раз осуществлен, а потому, что он носит на себе печать
общественного одобрения, к которому мы привыкли относиться с уважением и противиться которому значило
бы обречь себя на серьезные неприятности.
Одним словом, поступать в силу уважения к общественному мнению или из страха перед ним не значит
подражать. От такого рода поступков не отличаются по существу и те образцы, которыми мы
руководствуемся, когда нам приходится делать что-либо новое. В самом деле, лишь в силу особого, присущего им характера признаем мы их за то, что должно быть сделано.
Но если мы даже начинаем бороться против обычаев, вместо того чтобы следовать им, это вовсе не
значит, что картина совершенно изменилась; раз мы исповедуем какую-нибудь новую идею, увлекаемся чем-
либо оригинальным, значит, данное новшество имеет свои внутренние качества, заставляющие нас признать
его заслуживающим одобрения. Без сомнения, руководящие нами мотивы в этих двух случаях неоднородны, но психологический механизм тождествен там и здесь. Между представлением о действии, с одной стороны, и
осуществлением его—с другой, происходит интеллектуальный акт, состоящий в ясном или смутном, беглом
или медленном постижении определяющего характера данного поступка, каков бы он ни был. Способ нашего
подчинения нравам и модам своей страны не имеет ничего общего с машинальным подражанием,
заставляющим нас воспроизводить движения, свидетелями которых мы являемся. Между этими двумя
способами действий лежит вся та пропасть, которая отделяет разумное и обдуманное поведение от
автоматического рефлекса. Первое имеет свои основания даже тогда, когда они не высказаны в отчетливо
формулированных суждениях. Второй лишен разумных оснований; он непосредственно обусловливается
созерцанием данного акта без всякого участия разума.
Теперь понятно, какие могут произойти ошибки, если соединять под одним и тем же названием факты
двух столь различных порядков. Когда говорят о подражании, то подразумевают под этим явление заражения
и переходят, не без некоторого, впрочем, основания, от первого понятия ко второму с величайшей легкостью.
Но что же есть заразительного в факте выполнения этических норм или подчинения авторитету традиции или
общественного мнения? На самом деле, вместо того чтобы привести одну реальность к другой, только
смешивают два совершенно различных понятия. В патологической биологии говорят, что болезнь
заразительна, когда она всецело или почти всецело зависит от развития зачатка, извне введенного в организм.
Наоборот, поскольку этот зачаток мог» развиться только благодаря активному содействию почвы, на которую
он попал, понятие заразы уже неприменимо в строгом смысле этого слова. Точно так же, для того чтобы
поступок можно было приписать нравственной заразе, недостаточно, чтобы мысль о нем была внушена нам
однородным поступком. Кроме того, надо еще, чтобы, войдя в наше сознание, эта мысль самостоятельно и
автоматически превратилась в акт; только тогда действительно можно говорить о наличности заражения, потому что здесь внешний поступок, проникнув в наше сознание в форме представления, сам воспроизводит
себя. В этом случае мы имеем также и подражание, так как новый поступок всецело является продуктом того
образца, копией которого он является. Но если то впечатление, которое этот последний производит на нас, проявит свое действие только при помощи нашего на то согласия и благодаря нашему соучастию, то о
заражении можно говорить только фигурально, а в силу этого и неточно. В этом случае определяющими
причинами нашего действия являются известные основания, а не имевшийся у нас перед глазами пример.
www.koob.ru
Здесь мы сами являемся виновниками нашего поступка, хотя он и не представляет собою нашего измышления.
Следовательно, все так часто повторяемые фразы о распространенности подражания, о силе заражения не
имеют значения и должны быть отброшены в сторону; они извращают факты, а не объясняют их, затемняют
вопрос, вместо того чтобы осветить его.
Одним словом, если мы желаем устранить всякие недоразумения, мы не должны обозначать одними и
теми же словами и тот процесс, путем которого среди человеческого общества вырабатывается коллективное
чувство, и тот, который побуждает людей подчиняться общим традиционным правилам поведения, и тот, наконец, который заставил Панургово стадо броситься в воду только потому, что один баран сделал это.
Совершенно разное дело чувствовать сообща, преклоняться перед авторитетом общественного мнения и
автоматически повторять то, что делают другие.
В фактах первого порядка отсутствует всякое воспроизведение; в фактах второго порядка оно является
простым следствием тех явно выраженных или подразумеваемых суждений и заключений, которые состав-
ляют существенный элемент данного явления; поэтому воспроизведение не может служить определяющим
признаком этого последнего. И только в третьем случае воспроизведение играет главную роль, занимаетсобой
все, так что новое действие представляет лишь эхо начального поступка. Здесь второй поступок буквально
повторяет первый, причем повторение это вне себя самого не имеет никакого смысла, и единственной его
причиной оказывается совокупность тех наших свойств, благодаря которым мы при известных
обстоятельствах делаемся подражательными существами. Поэтому, если мы хотим употреблять слово
«подражание» в его точном значении, мы должны применять его исключительно к фактам этой категории; следовательно, мы назовем подражанием акт, которому непосредственно предшествует представление
сходного акта, ранее совершенного другим человеком, причем между представлением и выполнением не
происходит никакой— сознательной или бессознательной— умственной работы, относящейся к внутренним
свойствам воспроизводимого действия.
Итак, когда задается вопрос о том, какое влияние имеет подражание на процент самоубийств, то это
слово надо брать именно в указанном смысле. Придерживаться иного понимания — значит удовлетворяться
чисто словесным объяснением. В самом деле, когда о каком-нибудь образе мыслей и действий говорят, что он
является подражанием, то полагают, что этим волшебным словом все сказано. В действительности же этот
термин применим только к случаям чисто автоматического воспроизведения. Здесь для объяснения
достаточно одного слова «подражание», так как все происходящее в этом случае есть продукт заражения
подражанием.
Но когда мы следуем какому-нибудь обычаю или придерживаемся правил морали, то внутренние свой-
ства этого самого обычая, те чувства, которые он внушает нам, и служат объяснением нашего ему подчинения.
Когда по поводу такого рода поступков говорят о подражании, то в сущности не объясняют решительно
ничего; нам говорят только, что совершенный нами поступок не содержит ничего нового, т. е. что он является
только воспроизведением, но нам не дают объяснений ни того, почему люди поступают именно так, а не
иначе, ни того, почему мы повторяем их действия. Еще менее путем слова «подражание» можно исчерпать
анализ сложного процесса, результатом которого являются коллективные чувства и которому выше мы могли
дать только приблизительное и предварительное определение. Неточное употребление этого термина может
создать иллюзию, будто с помощью его найдено решение самого вопроса, тогда как на самом деле нет ничего, кроме игры словами и самообмана.
Только определив подражание указанным нами способом, мы будем иметь право считать его
психологическим фактором самоубийства. В действительности то, что называют взаимным подражанием, есть
явление вполне социальное, так как мы имеем здесь дело с общим переживанием общего чувства. Точно так
же следование обычаям, традициям является результатом социальных причин, ибо оно основано на их
обязательности, на особом престиже, которым пользуются коллективные верования и коллективная практика в
силу того только, что они составляют плод коллективного творчества. Следовательно, поскольку можно допу-
стить, что самоубийство распространяется по одному из этих путей, оно зависит не от индивидуальных
условий, а от социальных причин. Установив таким образом границы данной проблемы, займемся