внушения индивидуальное предрасположение скорее нейтрализуется и обезвреживается, нежели поощряется.
Наоборот, когда общество в моральном отношении лишено всякой опоры, состояние неуверенности, в
котором оно находится, внушает ему некоторую снисходительность к безнравственным поступкам; снисходительность эта невольно выражается каждый раз, когда говорят о них, и тем самым сглаживает
границу между дозволенным и недозволенным. Тогда действительно приходится опасаться каждого дурного
примера не потому, что он опасен как таковой, а потому, что терпимость или общественный индифферентизм
приуменьшают то чувство отвращения, которое он должен был бы вызывать.
Но эта глава с особенной ясностью показывает, как мало обоснована теория, делающая подражание
важным источником всей коллективной жизни. Нет явления, более легко передаваемого путем заражения, чем
самоубийство, а между тем мы только что видели, что эта заразительная сила не имеет социальных
последствий. Если в этом случае подражание лишено социального влияния, то оно не имеет его и в других
случаях, и приписываемое ему значение только кажущееся. Конечно, в очень тесной сфере оно может явиться
определяющим мотивом нескольких воспроизведений одной и той же мысли или одного и того же поступка, но оно никогда не находит себе ни достаточно широкого, ни достаточно глубокого отзвука для того, чтобы
проникнуть в самую душу общества и произвести в ней изменения. Коллективные состояния благодаря почти
единодушному и обыкновенно многолетнему признанию слишком упорны для того, чтобы какое-нибудь
частное новшество могло достигнуть своей цели. Каким образом индивид, который — только индивид, и
ничего больше, мог бы получить достаточно силы для переделки общества на свой лад? Если бы мы не
представляли себе социальный мир так же грубо, как первобытный человек представлял себе мир физический, если бы наперекор всем выводам науки мы, в глубине души и не отдавая себе в том отчета, не отрицали, что
социальные явления прямо пропорциональны вызвавшим их причинам, то мы даже не остановились бы на
концепции, которая хотя и обладает истинно библейской простотой, но находится в вопиющем противоречии
с основными принципами мышления. В настоящий момент больше уже не верят, что зоологические виды суть
не что иное, как индивидуальные изменения, привитые и распространенные наследственностью. Насколько не
www.koob.ru
более допустима теория, утверждающая, что социальный факт представляет собою только обобщенный факт
индивидуального характера; но менее всего приемлемо предположение, что эта общность зависит от какой-то
слепой силы заражения. Можно даже с полным и справедливым изумлением отнестись к тому, что еще
необходимо оспаривать гипотезу, которая до сих пор вызывала только возражения, но не получила ни
малейшего подтверждения. Никогда еще не было доказано по отношению к определенному ряду социальных
фактов, что подражание играло в нихизвестную роль, и еще меньше доказано, что оно одно могло бы
объяснять какие-либо факты. Обыкновенно довольствовались тем, что высказывали эту гипотезу в форме
афоризма, опираясь при этом на смутные метафизические предпосылки. Между тем социология может
претендовать на то, чтобы на нее смотрели как на науку, только в том случае, если те, кто ее разрабатывает, не
будут устанавливать догматов, освобождая себя от обязанности их доказывать.
КНИГА II СОЦИАЛЬНЫЕ ПРИЧИНЫ И СОЦИАЛЬНЫЕ ТИПЫ
Глава I. Метод их определения
Глава II. Эгоистическое самоубийство
Глава III. Эгоистическое самоубийство (продолжение)
Глава IV. Альтруистическое самоубийство
Глава V. Анемичное самоубийство
Глава VI. Индивидуальные формы различных видов самоубийств
ГЛАВА I. МЕТОД ИХ ОПРЕДЕЛЕНИЯ
Результаты предыдущей книги носят не только отрицательный характер. Мы установили в ней, что в
каждой социальной группе существует совершенно специфическая наклонность к самоубийству,
необъяснимая ни физико-органическим строением индивидов, ни физической природой окружающей их
среды. Отсюда по методу исключения вытекает, что наклонность эта неизбежно должна зависеть от
социальных причин и представлять собой коллективное явление; некоторые рассмотренные нами факты, в
особенности же географические и сезонные колебания процента самоубийств, привели нас именно к такому
заключению. Эту наклонность мы должны теперь изучить ближе и более тщательно.
I
Для того чтобы достигнуть намеченной нами цели, всего лучше, как кажется, будет рассмотреть сначала, представляет ли интересующая нас наклонность явление простое, неразложимое или же состоит из целой
совокупности различных наклонностей, которые можно расчленить анализом и следует изучать в отдельности.
Мы предлагаем в данном случае избрать нижеследующий путь. Является ли наклонность к самоубийству по
существу своему единой или нет — все равно наблюдать ее мы сможем только путем индивидуальных
случаев, и потому эти последние надо взять отправной точкой нашего анализа. Следует рассмотреть возможно
большее число самоубийств, конечно, помимо тех случаев, когда оно вызвано психическим расстройством, и
дать им всем подробное описание. Если окажется, что все они по существу обладают одними и теми же
признаками, то мы поместим их в один и тот же класс; в противном, и гораздо более вероятном, случае — ведь
самоубийства слишком различны по своему характеру, чтобы не распадаться на разновидности,— надо будет
установить известное число видов, основываясь на сходстве и различии конкретных фактов самоубийства.
Сколько будет установлено различных типов самоубийств, столько же придется признать тех обособленных
тенденций к самоубийству, причины и относительную важность которых мы хотим здесь выяснить. Мы
следовали приблизительно этому методу, когда самым беглым образом рассматривали самоубийство
умалишенных. К несчастью, классификация сознательных самоубийств по их формам или морфологическим
признакам практически неосуществима, так как необходимые для этого данные почти целиком отсутствуют.
Для реализации подобной попытки потребовалось бы точное описание большого количества частных случаев
самоубийства; надо было бы узнать, в каком психическом состоянии находился самоубийца в момент своего
решения покончить с собой, как он приготовлялся к его выполнению и как осуществил его в последнюю
минуту; надо знать, находился ли он в возбужденном или подавленном состоянии, был ли он спокоен или
взволнован, охвачен тоскою или раздражен и т. д. У нас почти нет указаний подобного рода, исключая
некоторые случаи самоубийства умалишенных, которые нам известны благодаря наблюдениям и описаниям
психиатров, установивших главные типы таких самоубийств, где определяющей причиной служит безумие.
Что же касается других случаев, то мы лишены о них почти всяких сведений. Один только Brierre de Boismont пытался выполнить эту задачу и составил описание 328 случаев самоубийства, в которых самоубийцы
оставляли после себя письма или записки, использованные автором в его книге. Но прежде всего подобная
сводка материала не исчерпывает вопроса; а затем признания, касающиеся предсмертного состояния, сделанные самим самоубийцей, чаще всего крайне недостаточны, если только не возбуждают сомнения в
своей искренности. Человек так легко ошибается относительно самого себя и относительно природы своего
настроения: ему, например, кажется, что он действует вполне хладнокровно, тогда как он находится на
высшей ступени возбуждения. Наконец, помимотого что эти данные недостаточно объективны, они относятся
к такому небольшому количеству фактов, что из них нельзя вывести вполне точных заключений. Мы можем в
www.koob.ru
самых общих чертах наметить некоторые демаркационные линии и постараемся использовать все вытекающие
из них выводы, хотя они и слишком неопределенны для того, чтобы послужить основанием для правильной
классификации. Наконец, принимая во внимание самую обстановку, при которой совершается большинство
самоубийств, нужно признать, что необходимые для нас наблюдения почти неосуществимы.
Но для достижения нашей цели мы можем идти другим путем; для этого достаточно будет изменить
порядок нашего изыскания. В самом деле, различные типы самоубийств могут вытекать только из различных
определяющих причин. Каждый из этих типов может иметь свою особую природу лишь в том случае, если
имеются налицо специфические условия его осуществления. Одно и то же обстоятельство или стечение
обстоятельств не может вызывать то одно, то другое последствие, так как иначе разность результатов была бы
не объяснима и являлась бы отрицанием принципа причинности. Поскольку мы можем констатировать
специфическое различие между причинами, постольку мы должны ожидать подобного же различия между
последствиями. Исходя из этого положения, мы можем установить социальные типы самоубийств не путем
непосредственной классификации, опирающейся на предварительное описание их характерных особенностей, а классифицируя самые причины, вызывающие их. Не касаясь вопроса, почему они различаются, мы прежде
всего исследуем, каковы те социальные условия, от которых они зависят. Затем мы сгруппируем условия по
их сходству и различию в отдельные классы и можем быть тогда уверенными в том, что каждый такой класс
будет соответствовать определенному типу самоубийств. Одним словом, наша классификация будет
этиологической, вместо того чтобы быть только морфологической. Подобный результат в качественном
отношении нисколько не ниже, так как мы можем гораздо глубже проникнуть в природу явления в том случае, если нам известна его причина, чем в том случае, если известны только его признаки, хотя бы и самые