Но если евреи очень восприимчивы к образованию и чрезвычайно мало наклонны к самоубийству, то
происхождение этого любопытного факта имеет специальное объяснение. Можно считать общим законом, что
вероисповедное меньшинство, для того чтобы иметь опору против окружающей его всеобщей ненависти, или
движимое простым чувством соревнования, стремится превзойти по образованию окружающее его население; в силу этих же причин протестанты проявляют больше стремления к знаниям, когда представляют собою
меньшую часть населения.
Мы, таким образом, видим, что там, где протестантизм охватывает собою подавляющее большинство, процент протестантских школьников отстает от процента протестантов в общей массе населения. Но как
www.koob.ru
только усиливается католическое меньшинство, разница между процентными отношениями обучающихся
протестантов и католиков из отрицательной становится положительной, и эта положительная разница
увеличивается по мере того, как уменьшается число протестантов. Католическое население также проявляет
высшую степень стремления к образованию там, где оно является меньшинством.
Следовательно, евреи стремятся к образованию не потому, что они хотели бы заменить критическим
мышлением свои укоренившиеся коллективные предрассудки, а только с целью быть лучше вооруженными в
борьбе за существование. Образованность для еврея служит как бы средством компенсировать то
неблагоприятное социальное положение, в какое ставит его( общественное мнение, а иногда и
законодательство. Сама по себе наука бессильна повлиять на традиционное мышление, пока оно не утратило
своей силы, и поэтому еврей к своей обычной энергии присоединяет интеллектуальную культуру, причем
первая ничуть не затрагивается второй. Это обстоятельство вполне объясняет нам сложность еврейской
национальной физиономии: примитивный в некоторых отношениях еврей в то же время умеет быть человеком
самой утонченной умственной культуры. В своем лице эта нация соединяет все преимущества сильной
дисциплины, характеризующей маленькие коллективы прежнего времени, с благами интенсивной культуры, которые являются привилегией современных больших стран. Еврей усваивает себе всю интеллигентность
нашего века, не зная его усталости и разочарования.
Если поэтому в данном исключительном случае интеллектуальное развитие не находится в прямом
соотношении с количеством самоубийств, то это происходит оттого, что еврейская культурность имеет другое
происхождение и другое значение, нежели обыкновенно. Исключение из общего правила становится только
кажущимся и по существу только подтверждает выведенный нами закон. В самом деле, оно показывает, что
если в образованной среде наклонность к самоубийству возрастает, то увеличение это обязано, как мы
говорили выше, падению традиционных верований и утверждающемуся взамен старой веры моральному
индивидуализму; но повышенная наклонность к самоубийству тотчас же исчезает, если стремление к
образованию вызывается другими мотивами и направлено к другим целям.
IV
Предыдущая глава дает нам право сделать два важных вывода. Во-первых, мы видим теперь, почему
самоубийство вообще прогрессирует параллельно с развитием науки, хотя вовсе не она определяет собой его
возрастание. Наука здесь неповинна, и было бы крайне несправедливо обвинять ее; об этом достаточно
убедительно свидетельствует пример евреев. Но два этих факта являются одновременно последствиями
одного и того же общего состояния, которое они выражают в разных формах. Человек стремится к знанию и
лишает себя жизни потому, что религиозная община, к которой он принадлежит, утратила для него свою
сплоченность, но он не убивает себя потому, что получает образование; нельзя даже сказать, чтобы
полученные им знания дезорганизовали его религиозное миросозерцание; наоборот, вместе с падением
религии просыпается жажда знаний. Знания приобретаются не как орудие разрушения сложившихся
убеждений, но человек ждет новых идей именно потому, что старый духовный мир уже изжил себя. Конечно, поскольку существует наука, она в состоянии от своего имени и полагаясь на свои силы бороться с
традиционными понятиями и противопоставить им самое себя; но нападения ее были бы безрезультатны, если
бы традиционные чувства и понятия не потеряли своей силы. Больше того, можно даже сказать, что и самая
борьба не могла бы при этом условии зародиться. Вера не искореняется диалектическими рассуждениями; она
только тогда рушится под ударами доказательств, когда основание ее потрясено уже другими причинами.
Наука не только не является источником зла, она представляет собою единственное средство, которым мы
располагаем для борьбы с ним. Как только течение вещей поколебало установившиеся верования, воскресить
их искусственным образом ничто не может; но на нашем жизненном пути мы имеем только одного
проводника— наше критическое мышление. Если социальный инстинкт ослабел, то остается только один
руководитель— разум, и только при его посредстве может выработаться новое сознание. Как бы ни был
опасен этот путь, другого выбора нет и колебаться невозможно. Пусть все те, кто с грустью и тревогой
смотрит на разрушение старых верований, кто чувствует и сознает все трудности этого критического периода, не обвиняют науку за то зло, в котором она не только не повинна, но излечить которое она стремится. Пусть
не смотрят на науку, как на враждебную силу; она вовсе не оказывает того губительного влияния, какое ей
приписывают, но дает нам в руки единственное оружие для борьбы с тем самым разложением, продуктом
которого она сама является. Осуждение науки не есть исход; авторитет исчезнувших традиций не оживет, если
запечатать ее уста; осудив ее, мы окажемся только в еще более критическом положении, так как нам нечем
будет заполнить образовавшуюся духовную пустоту. Правда, не следует увлекаться и видеть в образовании
самодовлеющую цель, тогда как на самом деле оно служит только средством. Насильственные оковы не
умертвят в человеческом разуме духа независимости, но точно так же недостаточно дать ему свободу для того, чтобы установить равновесие; надо, чтобы он правильно употребил данную ему свободу.
Далее мы видим, почему религия вообще оказывает профилактическое влияние на самоубийство;
объяснение этому факту мы находим не в том, что, как иногда говорят, религия более резко осуждает
самоубийство, нежели светская мораль, не в том, что мысль о Боге сообщает религиозным заветам
исключительную власть над человеческой волей, и не в том, наконец, что перспектива будущей жизни и
www.koob.ru
ужасных кар, ожидающих виновных, дает запретам религии большее значение, нежели человеческим законам.
Протестант не менее сильно верит в Бога и в бессмертие души, нежели католик; больше того, религия, наименее склонная к самоубийству, а именно иудейство, в то же самое время оказывается единственной не
запрещающей его формально, и именно здесь мысль о бессмертии играетнаименьшую роль. В самом деле, Библия не содержит никаких запретов лишать себя жизни*, и, с другой стороны, представление о загробной, потусторонней жизни выражено в ней крайне неясно. Конечно, и в том и в другом отношении толкования
раввинов мало-помалу заполнили пробелы священной книги, но абсолютного авторитета они все-таки не
могут иметь. Поэтому благотворное влияние религии нельзя припи-сывать специальной природе религиозных
идей; если она сохраняет человека от самоуничтожения, то это происходит не потому, что она внушает путем
аргументов sui generis уважение к человеческой личности, но в силу того, что она является обществом; сущность этого общества состоит в известных общих верованиях и обычаях, признаваемых всеми верующими, освященных традицией и потому обязательных. Чем больше существует таких коллективных состояний
сознания, чем они сильнее, тем крепче связана религиозная община, тем больше в ней содержится
предохраняющих начал. Детали догматов и обрядов в данном случае имеют второстепенное значение. Суть в
том, чтобы они по природе своей были способны с достаточною интенсивностью питать коллективную жизнь; и именно потому, что протестантская церковь не так тесно спаяна, как все остальные, она и не оказывает на
самоубийство такого же умеряющего влияния.
* Единственный карающий запрет, который нам известен, мы находим у Иосифа Флавия в его «Истории войны евреев с римлянами...» (III 25), и там просто сказано: «...тела людей, добровольно умертвивших себя, остаются без погребения до заката солнца, тогда как убитых на
войне разрешается хоронить раньше». Можно ли это считать наказанием?
ГЛАВА III. ЭГОИСТИЧЕСКОЕ САМОУБИЙСТВО (продолжение)
Но если религия предохраняет от самоубийства лишь постольку, поскольку она создает общество, то вполне
вероятно, что и другие общественные союзы вызывают те же результаты. Рассмотрим с этой точки зрения
политическое общество и семью.
I
Если принимать во внимание только абсолютные цифры, то получается впечатление, что холостые люди
кончают с собою реже, чем женатые. Так, например, во Франции в период 1873—1875 гг. насчитывалось 16
264 самоубийства среди женатых, тогда как холостяки дали только 11709 случаев. Первое число относится ко
второму как 100 к 132. Так как та же пропорция наблюдается и в другие периоды, и в других странах, то
некоторые исследователи раньше утверждали, что брак и семейная жизнь увеличивают наклонность к
самоубийству. Если, следуя общепринятому мнению, видеть в самоубийстве акт отчаяния, вызванный
тяжелыми условиями существования, то вышеприведенное мнение имеет все основания. Действительно, холостому человеку жизнь дается легче, чем женатому. Разве брак не несет с собою всякого рода забот и