значит обманывать самого себя. Новая мораль заступает на место старой и, возвышая факт в право, если не
советует и не предписывает самоубийства, то по крайней мере направляет в его сторону человеческую волю, внушая человеку, что жить надо возможно меньше. В момент своего появления мораль эта кажется
изобретенной всевозможными авторами, и их иногда даже обвиняют в распространении духа упадка и
отчаяния. В действительности же эта мораль является следствием, а не причиной; новые учения о
нравственности только символизируют на абстрактном языке и в систематической форме физиологическую
слабость социального тела. И поскольку эти течения носят коллективный характер, постольку в силу самого
своего происхождения они носят на себе оттенок особенного авторитета в глазах индивида и толкают его с
еще большей силой по тому направлению, по которому влечет его состояние морального распада, вызванного
в нем общественной дезорганизацией. Итак, в тот момент, когда индивид резко отдаляется от общества, он все
еще ощущает на себе следы его влияния. Как бы ни был индивидуален каждый человек, внутри его всегда
остается нечто коллективное: это уныние и меланхолия, являющиеся следствием крайнего индивидуализма.
Обобщается тоска, когда нет ничего другого для обобщения.
Рассмотренный выше тип самоубийств вполне оправдывает данное ему нами название; эгоизм является
здесь не вспомогательным фактором, а производящей причиной. Если разрываются узы, соединяющие
человека с жизнью, то это происходит потому,1 что ослабла связь его с обществом. Что же касается фактов
www.koob.ru
частной жизни, кажущихся непосредственной и решающей причиной самоубийства, то в действительности
они могут быть признаны только случайными. Если индивид так легко склоняется под ударами жизненных
обстоятельств, то это происходит потому, что состояние того общества, к которому он принадлежит, сделало
из него добычу, уже совершенно готовую для самоубийства.
Несколько примеров подтверждают наше положение. Мы знаем, что самоубийство среди детей — факт
совершенно исключительный и что с приближением глубокой старости наклонность к самоубийству
ослабевает; в обоих случаях физический человек захватывает все существо индивида. Для детей общества еще
нет, так как оно еще не успело сформировать их по образу своему и подобию; от старика общество уже
отошло, или — что сводится к тому же — он отошел от общества. В результате и ребенок, и старик более, чем
другие люди, могут удовлетворяться сами собой; они меньше других людей нуждаются в том, чтобы
пополнять себя извне, и, следовательно, скорее других могут найти все то, без чего нельзя жить. Отсутствие
самоубийства у животных имеет такое же объяснение. В следующей главе мы увидим, что если общества
низшего порядка практикуют особую, только им свойственную форму самоубийства, то тот тип, о котором мы
только что говорили, им совершенно неизвестен. При несложности общественной жизни социальные
наклонности всех людей имеют одинаковый характер и в силу этого нуждаются для своего удовлетворения в
очень немногом; а кроме того, такие люди легко находят вне себя объект, к которому они могут прилепиться.
Если первобытный человек, отправляясь в путешествие, мог увезти с собою своих богов и свою семью, то он
уже тем самым имел все, чего требовала его социальная природа.
Здесь мы находим также объяснение тому обстоятельству, почему женщина легче, чем мужчина,
переносит одиночество. Когда мы видим, что вдова скорее, чем вдовец, мирится со своею участью и с
меньшей охотой ищет возможности второго брака, то можно подумать, что эта способность обходиться без
семьи может быть отнесена на счет превосходства ее над мужчиной; говорят, что аффективные женщины, будучи по природе своей очень интенсивными, легко находят себе применение вне круга домашней жизни, тогда как мужчине необходима женская преданность для того, чтобы помочь ему переносить жизненные
затруднения. В действительности если женщина и обладает подобной привилегией, то скорее в силу того, что
чувствительность у нее недоразвита, чем в силу того, что она развита чрезмерно. Поскольку она больше, чем
мужчина, живет в стороне от общественной жизни, постольку она меньше проникнута интересами этой жизни.
Общество ей менее необходимо, так как она менее проникнута общественностью; потребности ее почти не
обращены в эту сторону, и она с меньшей, чем мужчина, затратой сил удовлетворяет им. Не вышедшая замуж
женщина считает свою жизнь заполненной выполнением религиозных обрядов и ухаживанием за домашними
животными. Если такая женщина остается верной религиозным традициям и вследствие этого имеет надежное
убежище от самоубийства,— это значит, что очень несложных социальных форм достаточно для
удовлетворения всех ее требований. Наоборот, мужчина нашего времени чувствует себя стесненным
религиозной традицией; по мере своего развития мысль его, воля и энергия выступают из этих архаических
рамок; но на место их ему нужны другие; как социальное существо более сложного типа, он только тогда
сохраняет равновесие, когда вне себя находит много точек опоры; и так как моральная устойчивость его
зависит от множествах^нешних условий, то вследствие этого она легче и нарушается.
ГЛАВА IV. АЛЬТРУИСТИЧЕСКОЕ САМОУБИЙСТВО
Ничто чрезмерное не может считаться хорошим в общем порядке жизни. Та или иная биологическая
способность может выполнять предназначенные ей функции только при условии соблюдения известных
пределов. То же самое следует сказать и о социальных явлениях. Если, как мы только что видели, крайний
индивидуализм приводит человека к самоубийству, то недостаточно развитая индивидуальность должна
приводить к тем же результатам. Когда человек отделился от общества, то в нем легко зарождается мысль
покончить с собой; то же самое происходит с ним и в том случае, когда общественность вполне и без остатка
поглощает его индивидуальность.
I
Часто можно встретиться с мнением, что самоубийство незнакомо обществам низшего порядка; правда, только что рассмотренный нами эгоистический тип самоубийства может быть частным явлением в этой среде, но зато мы встречаемся здесь с другим, эндемическим, вид ом самоубийства.
Bartholin в своей книге «De causis contempae mortisa Danis» говорит, что датские воины считали позором
для себя умереть на своей постели или покончить свои дни от болезни и в глубокой старости, и, для того
чтобы избежать такого позора, сами кончали с собой. Точно так же готы думали, что люди, умирающие
естественною смертью, обречены вечно гнить в пещерах, наполненных ядовитыми животными. На границе
вестготских владений возвышалась высокая скала, носившая название «скалы предков», с которой старики
бросались вниз и умирали, когда жизнь становилась им в тягость. У фракийцев и герулов можно найти тот же
обычай. Silvius It aliens говорит следующее об испанских кельтах: «Это народ, обильно проливающий свою
кровь и как бы ищущий смерти. Как только кельт вступает в возраст, следующий за полным физическим
расцветом, он с большой нетерпеливостью переносит свое существование и, презирая старость, не хочет
дожидаться естественной смерти; своими руками кладет он конец своему существованию». По их мнению,
www.koob.ru
людей, добровольно обретших смерть, ожидает блаженная жизнь, и, наоборот, для того, кто умер от болезни
или старческой дряхлости, уготована ужасная преисподняя. В Индии долгое время существовал такой же
обычай. Благосклонного отношения к самоубийству, может быть, еще нельзя найти в книге Вед, но, во всяком
случае, оно имеет очень древнее происхождение. Плутарх говорит следующее по поводу самоубийства
брамина Калана: «Он принес сам себя в жертву, согласно существовавшему среди мудрецов той страны
обычаю». Квинт Курций пишет: «Среди них существует особый род грубых и диких людей, которым дается
имя мудрецов; в их глазах считается заслугой предупредить день своей смерти, и они сжигают себя заживо, как только наступает старость или приходит болезнь. Ожидать спокойно своей смерти считается бесчестьем
жизни; тела людей, умерших от старости, не удостаиваются никаких ^почестей; огонь считается
оскверненным, если жертва еУо бездыханна». Аналогичные факты наблюдались на островах Фиджи, Новых
Гебридах, у мангов и т. д. В Кеосе люди, переступившие известный возраст, собирались на торжественном
празднестве с головами, украшенными цветами, и весело пили цикуту. Те же самые обычаи существовали у
троглидитов и у Сиропэонов, прославивших себя своею высокою нравственностью.
Известно, что помимо стариков у этих же народов подобная участь ожидала вдов. Этот варварский обычай
настолько внедрился в практику индусов, что никакие усилия англичан не могут уничтожить его. В 1817 г. в
одной только бенгальской провинции покончили с собой 716 вдов, в 1821 г. на всю Индию приходилось 2366
таких случаев. Кроме того, если умирает принц крови или вождь, то за ним обязаны последовать все его слуги.
Так бывало и в Таллии. Анри Мартен говорит, что похороны вождей представляли собой кровавые гекатомбы; вся одежда их, оружие, лошади, любимые рабы следовали за умершим господином, к ним присоединялись
преданные воины, не нашедшие себе смерти в последнем бою, и все они предавались торжественному
сожжению. Ни один преданный воин не должен был переживать своего вождя. У ашантиев после смерти
короля его приближенные должны были покончить с собою. Наблюдатели встречались с подобными же
обычаями на островах Гаваи.
Итак, мы видим, что у первобытных народов самоубийство— явление очень частое, но имеет свои